– Почему ж ты скрутил его?

– А зачем ему ехать в нашу землю? Может быть, это лазутчик?

Джелаль-эд-Дин внимательно осмотрел пленника, потом спросил:

– Кто ты такой, куда и зачем едешь?

– Я вольный мерген (охотник) Гуркан-Багатур. Я сам себе хан, сам себе нукер. И я бросил войско жадного Чингисхана, потому что этот краснобородый и кислолицый старик приказал переломить хребет моему отцу и двум братьям... Потому что он не терпит на своей земле никакой другой воли, кроме его каганской!.. И я приехал вас предупредить, мирный народ Хорезма, чтобы вы готовились к страшной войне, чтобы вы помнили, что Чингисхан великий полководец, великий и в злобе, и в военной удаче. Если вы поверите одному его слову, то все ваше царство обратится в пепел и дым! Берите мечи и копья, готовьте стрелы! За смелым летит удача, а трусливый сам себя обрекает на смерть!..

– Ты мне нравишься, Гуркан-Багатур! Сегодня ты будешь моим гостем! И вы тоже, — обратился он к джигитам, — садитесь на суфе. Мы будем ужинать, пить сладкое вино и слушать этого невиданного воина. — Джелаль-эд-Дин добавил: — А завтра Тимур-Мелик отвезет Гуркан-Багатура в диван-арз и там подробно расспросит.

– Я зачислю его в мою дружину, — сказал Тимур-Мелик.

Все уселись на суфе, где слуги уже приготовили обильный достархан, а сидевшие поблизости, среди розовых кустов, музыканты и певцы стали услаждать гостей боевыми песнями.

Еще до рассвета на широкой крыше дворца Хорезм-шаха, вдоль стен с бойницами и сонными часовыми, выстроились юные ханы, сыновья владетелей Гура, Газны, Балха, Баниана, Термеза и других мелких областей Хорезма. Всех этих юношей и мальчиков шах-ин-шах держал при своем дворце заложниками, чтобы их отцы, заносчивые феодалы, не вздумали «поднять меч восстания». У всех юных ханов в руках были барабаны, медные тарелки и бубны с бубенчиками.

Тут же, на другой стороне плоской крыши, толпились музыканты с длинными трубами — карнаями, пронзительными гобоями и мелкими музыкальными инструментами. В стороне стояли в ряд главные военачальники и высшие правители страны.

Все они раз в неделю, утром в пятницу, собирались на крыше дворца, чтобы участвовать в нубе 16 — торжественном возвеличении памяти знаменитого полководца Искендера Зулькарнайна. Эту нубу ввел в обычай шах-ин-шах, высоко чтивший македонского завоевателя.

Небо, еще темное, в серых тучах, над самым горизонтом прорезалось оранжевой полосой, постепенно становившейся багровой. Вдали, в тумане, медленно пробуждался город Ургенч, и бесчисленные голубые дымки завитками поднимались к небу. Восходящее солнце осветило розовыми лучами верхушки самых высоких зданий: мечетей, минаретов и башен. Все собравшиеся на крыше безмолвно ожидали появления строгого владыки Великого Хорезма.

С высоты минаретов, точно копья взлетевших к небу, стали перекликаться тонкие, словно детские, голоса муэдзинов:

На площадку по внутренней лестнице поднялся Хорезм-шах, в боевом вооружении, точно готовый к битве — шлеме, кольчуге, — опираясь на большой древний меч.

За шахом прошли и заняли места по сторонам векиль, начальник диван-арза, Тимур-Мелик и сын шаха, бывший наследник престола Джелаль-эд-Дин. Хорезм-шах подошел к золоченому трону и взмахнул мечом. Все музыканты заиграли бурную песню в честь Искендера. Когда песня замолкла и только эхо старых башен повторило последние звуки, Мухаммед обратился к собравшимся. Громким, уверенным голосом он говорил:

– Мы, смелые воины Великого Хорезма, возносим сегодня славу нашему непобедимому учителю, великому Искандеру. Он должен в боях всегда нам быть примером. Он сам вел свое грозное войско и сражался в его первых рядах... Нам предстоит далекий, но славный поход. Мы скоро двинем наше доблестное войско на восток, к столице спящего богатого Китая. Покорив его, приведя с собой на родину тысячные караваны верблюдов с богатствами, собранными в китайских дворцах, мы затем двинемся на запад, против моего врага, дерзкого халифа Насира... Клянусь, что я воткну мое копье перед главной мечетью столицы халифа Багдада! Тогда мы раздвинем во все стороны границы Великого Хорезма, и он станет самым большим и могущественным государством всей Азии!..

Все закричали:

– Да здравствует наш новый Искендер, великий шах-ин-шах могучего Хорезма!

Хорезм-шах опустился на трон, держа старый меч перед собою. Все подходили к нему, сложив руки на животе, и, целуя край одежды шаха, говорили ему льстивые речи о его прозорливости, смелости и о предстоящих великих победах.

Джелаль-эд-Дин стоял хмурый и безмолвный. Тимур-Мелик вполголоса его спросил:

– Что ты загрустил? Скажи и ты отцу какой-нибудь привет!

– Я бы ему сказал поговорку наших стариков: «Не говори, что ты силен, — нарвешься на более сильного. Не говори, что хитер, — нарвешься на более хитрого». Чтоб идти в поход...

Ему не пришлось докончить. На площадку вбежал слуга, тихо, на цыпочках подошел к векилю и что-то шепнул ему на ухо. Векиль прошептал несколько слов Джелаль-эд-Дину. Тот громко обратился к Хорезм-шаху:

– Прости, хазрет, что я прерву твою беседу. Явились во дворец три неведомых чужестранца и очень гордо и заносчиво требуют, чтобы ты немедленно их принял.

Хорезм-шах нахмурился, гневно сдвинув брови:

– Но кто они? Кем посланы? Из какой страны явились?

Слуга упал на колени и дрожащим от страха голосом, при общей тишине, сказал:

– Прости, хазрет, прости за дерзкие слова. Они твердят, что приехали с нашей границы, как послы грозного владыки мира, непобедимого царя монголов Чингисхана.

Один из кипчакских ханов воскликнул:

– Степной хвастун! Таких послов надо с позором гнать обратно!

Тимур-Мелик спокойно заметил:

– Зачем спешить? Сперва надо разузнать, кто они и чего хотят.

Другие ханы зашумели.

– Посмотрим на лгунов, степных фазанов, а потом разделаемся с ними!

Хорезм-шах, уже собиравшийся уходить, снова опустился на трон:

– Пусть чужестранцы придут сюда! Я хочу их увидеть.

Слуга быстро удалился. По указанию Тимур-Мелика музыканты заиграли приветственный марш. На площадку поднялись три невиданных раньше иноземца. В синих, до пят, шубах, подбитых лисьим мехом, в собольих шапках, с кривыми саблями на поясе, они стали перед троном гордые, не склоняясь, как делали обычно все посетители, перед шах-ин-шахом.

Один из иноземцев сказал:

– Великий Чингисхан, победитель всех монголов, отправил наше чрезвычайное посольство к тебе, преславному владыке Хорезма, чтобы завязать узел дружбы и доброжелательного соседства. Он присылает тебе подарки и приказал заявить такие слова... Разреши прочесть это его послание...

– Читай!

Посол развернул пергаментный свиток с привешенной синей восковой печатью и стал читать:

«Я разорил Китай и заставил передо мной склониться его могучего владыку. Я покорил множество народов. Я собрал в своей ладони все земли беспредельной Азии. Сегодня я дошел до твоей границы. Если ты хочешь быть со мной в мире, открой твои границы для моих купцов и торговых караванов, а я разрешу твоим купцам свободно торговать в моих землях. Я предлагаю тебе, мой любезный сын, мою дружбу...»

Хорезм-хан гневно вскочил и стукнул мечом:

– Что ты сказал? Как смеет этот ничтожный, безвестный хан называть меня своим «любезным сыном»? Это я, шах-ин-шах, могу назвать твоего дерзкого владыку своим сыном, если пожелаю и он этого заслужит. Я требую к себе почтения и не разговариваю с наглыми! Гоните прочь этих безумных послов степного выскочки!

Хорезм-шах выхватил из рук посла письмо Чингисхана, разорвал и, бросив клочки ему в лицо, быстро удалился, сопровождаемый векилем, во внутренние покои дворца.