Австралийцы выбрали большое, хотя и не очень пышное дерево и на высоте приблизительно двенадцати футов устроили настил из бревен, веток и коры. На настил они положили труп лицом вверх, с наклоном к западу, и, чтобы защитить его от хищных птиц, прикрыли сначала ветками и корой, а затем бревнами, какие только могло выдержать дерево.

В это время женщины вместе с вдовой убитого, сидя вокруг дерева, горестно оплакивали умершего. Их жалобные стоны разрывали сердце. Около этой необычной могилы австралийцы, как всегда, разложили костры, особенно к западу от нее, чтобы утром покойник был согрет не только лучами восходящего солнца, но и пламенем костра. Когда все было готово, австралийцы произнесли одно-единственное слово: «анимадиате». Это означало, что убитый ушел, но не навсегда, и станет теперь белым человеком.

Он был, по-видимому, общим любимцем, потому что все долго и искренне оплакивали его. В знак траура и мужчины и женщины острыми раковинами обрезали себе волосы, разрисовали тела глиной и всю ночь жалобно причитали. Их неподдельное горе очень растрогало меня, тем более, что бедные создания лишены утешения и надежды, которые дает христианская вера.

Меня глодала тоска, я очень страдал морально, особенно от этих сцен, которые повторялись чуть ли не каждый месяц, и снова решил бежать. Но мои опекуны или, как я их называю, родственники все время твердили, что, поскольку я вернулся из мертвых, мне ничто не угрожает.

На следующий день мы по-дружески распрощались с соплеменниками покойного и, догнав своих, все вместе пересекли реку Барвон. Остановились мы в Биарху. Здесь разгорелись жаркие споры по поводу убийства, и мне порой казалось, что убийце несдобровать. Наконец мы двинулись дальше и разбили лагерь в приморской местности Годокут. Шалаши поставили на возвышенности, откуда открывался широкий обзор, так что никто не мог приблизиться к нам незамеченным. По-видимому, мои друзья опасались мести и решили быть начеку.

В Годокуте, однако, нечего было есть, кроме моллюсков, и мы продвинулись миль на восемь в глубь материка. Нам пришлось пробираться сквозь очень густые заросли кустарника, что причиняло мне невыносимые страдания. Мои штаны давно превратились в клочья, и единственной защитой от колючек служила накидка из шкур. Несколько дней мы провели около двух пресноводных ручьев, выкапывая коренья и охотясь на опоссумов.

Отсюда мы направились в Палак-Палак, место среди широкой равнины с разбросанными на ней там и сям одиночными деревьями, изобиловавшее животными и рыбой. Здесь мы провели несколько месяцев. Мои родственники все еще опасались за свою жизнь и днем и ночью выставляли часовых, чтобы не быть застигнутыми врасплох. Однажды часовые заметили многочисленное племя, которое пересекало равнину по направлению к нам. Мы мгновенно спрятались и всю ночь просидели в укрытии, изнемогая от голода, — австралийцы ведь почти никогда не делают запасов. Утром мы отправили нескольких смельчаков на разведку, они не вернулись даже ночью, и всех охватила тревога. На следующий день они наконец явились и сообщили радостную весть: племя, которое мы видели, дружественное и стоит в тринадцати милях от нас. Разведчики принесли несколько тлеющих головешек — в панике мы так быстро бросились бежать, что забыли запастись ими, — и теперь мы снова могли варить пищу.

Вскоре к нам пришел человек из этого племени: в лагуне, близ которой оно расположилось, обнаружилась масса угрей, и нас пригласили полакомиться ими. Такие приглашения обычны среди дружественных племен, поэтому мы без колебаний согласились и в тот же день присоединились к друзьям[24].

Теперь, когда нас стало много, мы уже не боялись нападения. Впрочем, впоследствии выяснилось, что наши опасения были напрасны: родственники убитого и не помышляли о мести.

Мы находились в превосходном месте, изобиловавшем едой, ничто не угрожало нашей безопасности, если не считать, разумеется, возникавших периодически ссор между своими, и на время воцарился покой. Благодаря этому я с каждым днем все лучше узнавал язык и обычаи австралийцев. Расскажу о некоторых из них, это оживит мою повесть.

Австралийцы, населяющие часть побережья Новой Голландии вокруг Порт-Филиппа, известную ныне под названием колония Виктория, как правило, люди среднего роста, с темным цветом кожи и волос, хотя они светлее жителей более теплых широт. Красавцами их, конечно, не назовешь, но многие были бы довольно миловидны, если бы не уродовали себя тем, что покрывали волосы, лицо и тело белой глиной и охрой. Волосы у них не вьющиеся, как у африканцев, а прямые[25] и имеют крайне неряшливый вид. Впечатление такое, что каждый волос растет в другую от собрата сторону и стремится отделиться от головы. Возможно, это и в самом деле так, ибо австралийцы отвратительно обращаются со своими волосами. Они самым безжалостным образом режут и кромсают их раковинами и осколками кремня. В их прическах находят себе пристанище живые мучители, называть которых не позволяют приличия.

В еде австралийцы не особенно разборчивы. Они употребляют в пищу всех животных, рыб, птиц, насекомых и пресмыкающихся, даже ядовитых, лишь бы побольше.

Они не имеют представления о Высшем Существе, хотя верят в потустороннюю жизнь, и не молятся даже Луне или Солнцу, как принято у других нецивилизованных народов. По их понятиям, земля покоится на столбах, которые оберегает человек, живущий на краю земли.

Однажды среди племен пронесся тревожный слух, будто надо послать старику запас томагавков, чтобы он мог нарубить новые столбы и новыми веревками покрепче привязать землю, иначе она упадет и все погибнут. Объятые страхом, австралийцы прикидывали, где находятся самые высокие горы и как до них добраться, чтобы на вершинах спастись от грозной опасности. Одновременно они позаботились о том, чтобы собрать все нужное.

Весть о предстоящем несчастье достигла прибрежных племен, и у некоторых колонистов, живших очень далеко от нас, стали пропадать пилы, топоры, канаты, тележные колеса. Эти предметы передавались от племени к племени и в конце концов, по-видимому, своевременно попали к старому джентльмену на краю земли, ибо катастрофа не произошла.

Дань такого рода собирали не раз. Но вот кто тот мошенник, который ее присваивал, мне выяснить не удалось. Впрочем, этот трюк ничем не отличается от махинации, широко распространенных в христианских странах. Но так как я не собираюсь подробнее на них останавливаться, пойдем дальше.

О том как у австралийцев появился огонь, они рассказывают такую легенду: одна женщина искала, мол, в муравейнике яйца. Мимо летел ворон, выронил из клюва сухую траву, та вспыхнула, а от нее занялось дерево.

Поэтому австралийцы очень чтут ваакее[26] и убивают его лишь когда уж совсем нечего есть.

Теперь расскажу о боевом и охотничьем оружии австралийцев, а затем вернусь к описанию моей жизни среди них день за днем.

Копье имеет в длину от десяти до пятнадцати футов, сделано оно из цельного куска дерева твердой породы, заканчивается острием или несколькими зубцами. Такое зазубренное копье — карнвелл — нелегко вытащить из тела человека или зверя.

Даар — охотничье копье меньшего размера. Его делают из двух кусков дерева, соединяемых жилами кенгуру. По сторонам его очень хорошо отточенного острия прикреплены при помощи смолы осколки белого кремня. Австралийцы бросают даар на большие расстояния с огромной силой и, как правило, попадают в цель, даже если это кенгуру, который мчится во весь дух в пятидесяти шагах от охотника.

Австралийцы пользуются, но преимущественно для военных целей, копьем еще одного вида, достигающим в длину семи футов. Оно имеет стержень из очень сухого дерева, вставленный в крепкую тростниковую трубку и также привязанный к ней сухожилиями кенгуру.

Кроме копий распространен марриван. имеющий на более узком конце крючок[27]. Есть также бумеранг, или вангаам, в форме полумесяца, который изготовляется из твердого дерева. Держа бумеранг за один конец, туземцы с силой бросают его, заставляя на лету вращаться, в своего противника.