занялся французским языком; читал и делал переводы. Одним словом, Федор

Михайлович дал сильный толчок моему развитию своими разговорами, руководя

моим чтением и моими занятиями.

В 1843 году я окончил курс в Инженерном училище, будучи семнадцати

лет, и перешел в академические классы. Жил я тогда во все время моего

пребывания в академических классах (в Петербурге) с товарищем, Безусом, и

Федор Михайлович изредка посещал меня. В это время он оканчивал свою

повесть "Бедные люди" {2}. Но об этом его произведении никто не знал, пока он

его не напечатал, так как Федор Михайлович никому не говорил о своей работе.

В 1844 году мне было восемнадцать лет, и я, как водится, был влюблен,

переписывался с предметом моей любви, писал ей стихи.

С юношескою откровенностью я передавал Федору Михайловичу все

перипетии моего романа, с увлечением описывал красоту моего предмета, ее

действия, слова... Имя этой милой девушки было Анна Львовна И. Дома ее звали

Неточка. Федору Михайловичу очень понравилось это название, и он озаглавил

свой новый рассказ "Неточка Незванова". {3}

По окончании курса в Инженерной академии в 1845, я оставлен был при

Инженерном училище, несмотря на мою крайнюю молодость (19 лет), в качестве

репетитора в классах рисования и архитектуры, так как начальство Инженерного

училища желало дать мне возможность в то же время заниматься и в Академии

художеств. В то время начальство этого училища если видело в воспитаннике

какое-нибудь дарование, то старалось дать возможность ему развиться, направляя

его на то поприще, к которому у него были природные способности. Стоило

74

только доложить покойному государю Николаю Павловичу или великому князю

Михаилу Павловичу, что воспитанник обладает талантом, чтоб ему сделали

всевозможные льготы, понимая, что всякий человек только тогда будет полезным

деятелем, когда он будет работать на своем поприще.

Сколько в то время было военных, которые получали жалованье и в то же

время были временно освобождены от службы и занимались или в Академии

художеств, или занимались музыкой.

Прошу извинения за это отступление, но так как я сам испытал в высшей

степени гуманное отношение ко мне, то и останусь всегда благодарен этим

людям, столь отзывчивым на все хорошее...

До 1849 я изредка виделся с Федором Михайловичем, весь погруженный в

свои художественные занятия. Посещая изредка Федора Михайловича, я встречал

у него Филиппова, Петрашевского и других лиц, которые потом пострадали

вместе с ним. О замысле их я не имел, конечно, никакого понятия, так как Федор

Михайлович не считал нужным сообщать о своих планах такому юноше, каким я

тогда был. Случилось как-то, что в 1849 году Федор Михайлович прожил у меня

на квартире несколько дней и в эти дни, когда он ложился спать, всякий раз

просил меня, что если с ним случится летаргия, то чтобы не хоронили его ранее

трех суток. Мысль о возможности летаргии всегда его беспокоила и страшила.

В конце 1849 года Федор Михайлович как-то заговорил со мной о том, что

у него по пятницам собирается общество, что там читаются и объясняются

литературные произведения, доступные пониманию народа, то есть тех мещан и

мастеровых, которые бывали там, и звал меня на эти вечера.

Почему-то - я теперь не припомню - мне все не удавалось попасть на эти

собрания, о которых я не имел никакого понятия. Наконец любопытство

одержало верх, и я решил хотя раз пойти на один из этих вечеров. Но тут

случилось событие, которое помешало мне исполнить мое намерение и в скором

времени изменило всю мою жизнь. Я получил известие о смерти моей матушки; мне тотчас дали отпуск, и я уехал в Харьковскую губернию, в свое имение. По

приезде в деревню я скоро поехал в Харьков (вследствие раздела имения) и там с

ужасом узнал, что все общество было арестовано именно в ту пятницу, когда я

собирался туда пойти.

В 1862 году Федор Михайлович вернулся из ссылки {4}. Я жил тогда в

Петербурге. Велика была моя радость, когда я увидал его входящим ко мне на

квартиру, свободным. Много рассказывал он мне о своей тяжелой жизни и о

перенесенных им физических и нравственных страданиях. Несмотря на это, он

казался здоровее, чем прежде. Вид его был бодрый, и он говорил, что"припадки

падучей болезни у него уменьшились. Взгляды его на многое радикально

изменились... Но это было почти последнее свидание. Обстоятельства и жизнь

совсем разлучили нас.

В последний раз я виделся с ним мельком в Москве, когда он приезжал на

открытие памятника Пушкину.

75

А. Е. РИЗЕНКАМПФ

Александр Егорович Ризенкампф родился в 1821 году. "Получил дома

самое основательное и разностороннее образование, бегло говорил на четырех

живых языках, свободно писал по-латыни, прекрасно рисовал акварелью, был

замечательным пианистом и даже композитором и страстно любил ботанику"

("Врач", 1895, N 50, стр. 1426).

В 1843 году А. Е. Ризенкампф получил звание лекаря в Медико-

хирургической академии. В "Записках" он вспоминает с особенным

благоговением о своем знаменитом учителе и руководителе Н. И. Пирогове и о

Достоевском, с которым жил некоторое время на одной квартире. С небольшими

перерывами служба Ризенкампфа протекает в Сибири, при Омском военном

госпитале, где он и приготовил свой обширный "Атлас флоры Омского округа". В

1869 году он вышел в отставку и посвятил себя путешествиям по Европейской

России с научной целью. Он отовсюду вывозит богатый научный материал, массу

карт, стихов и описаний виденных местностей. С 1875 года уже безвыездно жил в

Пятигорске и продолжал свои занятия ботаникой. Между изданными его

сочинениями особенно ценен "Полный список растений Пятигорского края", М.

1883. Многочисленные другие труды его по ботанике, а также "Записки", которые

он вел в течение пятидесяти пяти лет, остались неизданными (см. некролог А. Е.

Ризенкампфа в газете "Врач", 1895, N 50). Где эти "Записки" находятся в

настоящее время, нам неизвестно (см. стр. 396 наст. тома).

<НАЧАЛО ЛИТЕРАТУРНОГО ПОПРИЩА>

В ноябре 1838 года посетил Федора Михайловича в Инженерном училище

Александр Егорович Ризенкампф, приехавший для поступления в Медико-

хирургическую академию из Ревеля, где познакомился с Михаилом

Михайловичем, поручившим ему передать Федору Михайловичу письмо. "Здесь, -

вспоминает г. Ризенкампф, - в приемном покое, находившемся на южном фасаде

Инженерного замка, мы провели несколько незабвенных часов. Он

продекламировал мне со свойственным ему увлечением стихи: из Пушкина

"Египетские ночи" и Жуковского "Смальгольмский барон" и др., рассказывал о

своих собственных литературных опытах и жалел только, что заведенная в

училище строгость не позволяла ему отлучаться. Но мне это не мешало бывать у

него по воскресеньям перед обедом; кроме же того, по пятницам мы встречались

в гимнастическом заведении шведа де Рона, помещавшемся в одном из

павильонов Инженерного замка".

Вот как описывает доктор Ризенкампф тогдашнего Федора Михайловича:

"довольно кругленький, полненький светлый блондин с лицом округленным и

слегка вздернутым носом... Светло-каштановые волосы были коротко острижены, под высоким лбом и редкими бровями скрывались небольшие, довольно глубоко

лежащие серые глаза; щеки были бледные, с веснушками; цвет лица болезненный, землистый, губы толстоватые. Он был далеко живее, подвижнее, горячее