действиях и даже убеждениях которых я не мог, по совести, найти ничего

преступного. Очевидно, что в уголовном уложении, в законе о смертной казни и

вообще о политических преступлениях было что-то неладное...

Из тома 2 - "Путешествие в Тянь-Шань"

В Семипалатинске, где мне не было никакого дела, кроме посещения

губернатора, так как я ему был рекомендован генерал-губернатором, и где город, как и ближайшие его окрестности, не представляли для меня интереса, я

определил пробыть только сутки. При этом я встретил самый предупредительный

прием со стороны губернатора, генерал-майора Главного штаба Панова, который, будучи предупрежден о моем приезде, выслал мне навстречу своего адъютанта, блестящего армейского офицера Демчинского, любезно пригласившего меня

остановиться у него, так как в Семипалатинске в то время никаких гостиниц не

было. Но всего более обрадовал меня Демчинский деликатно устроенным

сюрпризом: он мне представил совершенно неожиданно у себя на квартире

одетого в солдатскую шинель, дорогого мне петербургского приятеля Федора

Михайловича Достоевского, которого я увидел первым из его петербургских

знакомых после его выхода из "мертвого дома"28. Достоевский наскоро рассказал

мне все, что ему пришлось пережить со времени его ссылки. При этом он

сообщил мне, что положение свое в Семипалатинске он считает вполне сносным, благодаря добрым отношениям к нему не только своего прямого начальника, батальонного командира, но и всей семипалатинской администрации. Впрочем, губернатор считал для себя неудобным принимать разжалованного в рядовые

офицера как своего знакомого, но не препятствовал своему адъютанту быть с ним

144

почти в приятельских отношениях. Надо заметить, что в Сибири вообще к

находившимся уже на свободе ссыльным или поднадзорным начальство в то

время относилось благодушно. Так "завсегдатаем" у генерала Панова, составлявшим по вечерам постоянную его партию в вист, был медик, который

вместе с тем наблюдал за слабым здоровьем губернатора. Когда вышел

коронационный манифест Александра II, Панову было сообщено официально, что

с этого медика, достигшего по его представлениям чина статского советника, снимается надзор полиции, о существовании которого губернатор узнал по этому

поводу впервые, полагая, как он сказал мне в шутку, что со времени его

назначения губернатором не медик состоял под его надзором, а, наоборот, он

состоял под надзором медика.

Федор Михайлович Достоевский дал мне надежду, что условится со мной,

при моем обратном проезде, посетить меня на моих зимних квартирах в Барнауле, списавшись со мной по этому предмету заранее. <...>

В Копале я пробыл только один день и распростился с дорогим мне

Абакумовым, которому был обязан своей интересной поездкой в Кульджу, и

после трехдневного беспрерывного переезда по почтовому тракту вернулся в

Семипалатинск {29}, где остановился по-прежнему у радушного Демчинского, и

на этот раз, пробыв у него дней пять, имел отраду проводить целые дни с Ф. М.

Достоевским,

Тут только для меня окончательно выяснилось все его нравственное и

материальное положение. Несмотря на относительную свободу, которой он уже

пользовался, положение было бы все же безотрадным, если бы не светлый луч, который судьба послала ему в его сердечных отношениях к Марье Дмитриевне

Исаевой, в доме и обществе которой он находил себе ежедневное прибежище и

самое теплое участие.

Молодая еще женщина (ей не было и тридцати лет), Исаева была женой

человека достаточно образованного, имевшего хорошее служебное положение в

Семипалатинске и скоро, по водворении Ф. М. Достоевского, ставшего к нему в

приятельские отношения и гостеприимно принимавшего его в своем доме.

Молодая жена Исаева, на которой он женился еще во время своей службы в

Астрахани, была астраханская уроженка, окончившая свой курс учения с успехом

в Астраханской женской гимназии, вследствие чего она оказалась самой

образованной и интеллигентной из дам семипалатинского общества. Но

независимо от того, как отзывался о ней Ф. М. Достоевский, она была "хороший

человек" в самом высоком значении этого слова. Сошлись они очень скоро. В

своем браке она была несчастлива. Муж ее был недурной человек, но

неисправимый алкоголик, с самыми грубыми инстинктами и проявлениями во

время своей невменяемости. Поднять его нравственное состояние ей не удалось, и

только заботы о своем ребенке, которого она должна была ежедневно охранять от

невменяемости отца, поддерживали ее. И вдруг явился на ее горизонте человек с

такими высокими качествами души и с такими тонкими чувствами, как Ф. М.

Достоевский. Понятно, как скоро они поняли друг друга и сошлись, какое теплое

участие она приняла в нем и какую отраду, какую новую жизнь, какой духовный

подъем она нашла в ежедневных с ним беседах и каким и она в свою очередь

145

служила для него ресурсом во время его безотрадного пребывания в не

представлявшем никаких духовных интересов городе Семипалатинске.

Во время моего первого проезда через Семипалатинск в августе 1856 года

Исаевой уже там не было, и я познакомился с ней только из рассказов

Достоевского. Она переехала на жительство в Кузнецк (Томской губернии), куда

перевели ее мужа за непригодность к исполнению служебных обязанностей в

Семипалатинске. Между нею и Ф. М. Достоевским завязалась живая переписка, очень поддерживавшая настроение обоих. Но во время моего проезда через

Семипалатинск осенью обстоятельства и отношения обоих сильно изменились.

Исаева овдовела {30} и хотя не в состоянии была вернуться в Семипалатинск, но

Ф. М. Достоевский задумал о вступлении с ней в брак. Главным препятствием к

тому была полная материальная необеспеченность их обоих, близкая к нищете.

Ф. М. Достоевский имел, конечно, перед собой свои литературные труды,

но еще далеко не вполне уверовал в силу своего могучего таланта, а она по

смерти мужа была совершенно подавлена нищетой.

Во всяком случае, Ф. М. Достоевский сообщил мне все свои планы. Мы

условились, что в самом начале зимы, после моего водворения в Барнауле, он

приедет погостить ко мне и тут уже решит свою участь окончательно, а в случае

если переписка с ней будет иметь желаемый результат и средства позволят, то он

поедет к ней в Кузнецк, вступит с ней в брак, приедет ко мне уже с ней и ее

ребенком в Барнаул и, погостив у меня, вернется на водворение в Семипалатинск, где и пробудет До своей полной амнистии.

Этими предположениями и закончилось мое свидание с Федором

Михайловичем и путешествие 1856 года, и я вернулся на зимовку в Барнаул в

начале ноября 1856 года. <...>

В январе 1857 года я был обрадован приездом ко мне Ф. М. Достоевского.

Списавшись заранее с той, которая окончательно решилась соединить навсегда

свою судьбу с его судьбой, он ехал в Кузнецк с тем, чтобы устроить там свою

свадьбу до наступления великого поста. Достоевский пробыл у меня недели две в

необходимых приготовлениях к своей свадьбе. По нескольку часов в день мы

проводили в интересных разговорах и в чтении, глава за главой, его в то время

еще неоконченных "Записок из Мертвого дома", дополняемых устными

рассказами.

Понятно, какое сильное, потрясающее впечатление производило на меня

это чтение и как я живо переносился в ужасные условия жизни страдальца, вышедшего более чем когда-либо с чистой душой и просветленным умом из

тяжелой борьбы, в которой "тяжкий млат, дробя стекло, кует булат"31. Конечно, никакой писатель такого масштаба никогда не был поставлен в более