Под руководством Цицерона Тирон сделался не просто образованным человеком, он стал настоящим ученым, крупным специалистом по древним текстам. И у него появилось страстное желание начать писать самому. Цицерон горячо одобрил его намерение. И Тирон взялся за перо. Он рискнул показать свои первые творения только хозяину. Цицерон пришел в восторг и расхвалил его до небес. И тогда раб осмелел и стал писать дальше. Он пробовал писать стихи и даже трагедии в духе Софокла (Fam., XVI, 18, 31). Затем он взялся за научные труды. Он разбирал и комментировал сочинения древних. В жизни Тирон был робок и застенчив. В своих сочинениях смел, даже дерзок. Он не стеснялся резко и насмешливо критиковать ораторов старого времени. Он поднял руку на самого Катона Старшего, который в глазах римлян был окружен ореолом святости. Он, например, говорил, что Катон строит свою защитительную речь неправильно. Такими словами и приемами невозможно вызвать жалость и сострадание у судей (Gell, VII, 3). Все эти прославленные мудрецы древности казались ему ничтожными и жалкими рядом с его великим господином.

Но этого мало. Геллий пишет: «Тирон… вне всякого сомнения обладал утонченным умом и был знатоком древней литературы. С детства он воспитывался так, как прилично свободному человеку, и стал помощником и даже почти сотрудником Цицерона в его литературных трудах» (VII, 3, 8). Вот как велика была литературная слава Тирона.

Все было бы хорошо, если бы не одно. Здоровье раба по-прежнему было из рук вон плохо. Каждое дуновение ветра, каждая капля дождя буквально валили его с ног. Он болел всегда и везде с редким постоянством. Цицерон часто разъезжал по своим делам по всей Италии; случалось ему выезжать и за ее пределы. Тирон всюду сопровождал хозяина. Но куда бы они ни приезжали — на загородную виллу на берегу моря, в Грецию или на какой-нибудь малоазийский остров, — Тирон немедленно сваливался больным.

В 53 году Тирон поехал зачем-то на Формийскую виллу Цицерона и, конечно, немедленно свалился с приступом жесточайшей лихорадки. Известие об этом привело Цицерона в отчаяние. Он был натурой впечатлительной, артистом, и переживал все много сильнее, чем окружающие. К тому же он наделен был ярким и беспокойным воображением. Тут же он внушил себе, что Тирон умирает. Он видел его бледного, дрожащего, испускающего последний вздох. И Цицерон буквально не находил себе места. Хуже всего то, что сам он сейчас не мог ехать в Формии. Поэтому он немедленно отправил другого члена своей фамилии, Менандра, узнать, как Тирон. Он пишет рабу:

«Я буду считать, что ты подарил мне все на свете, если только я увижу тебя здоровым. Со страшным беспокойством жду возвращения Менандра… Ну, постарайся поправиться, если меня любишь. И, когда совсем окрепнешь, приезжай к нам» (Fam, XVI, 13).

На другой день:

«Менандр приехал ко мне днем позже, чем обещал. Так что ночь я провел в страхе и тревоге. Из твоего письма я так и не понял, как ты себя чувствуешь, но все-таки я сжил. Мне противны сейчас все развлечения, все литературные занятия. Я ни к чему не могу притронуться, пока не увижу тебя. Вели обещать врачу любую сумму, какую он ни пожелает. Я написал об этом и Уммию» (Fam., XVI, 14).

Между тем возникла новая забота. Оказывается, Тирон страдал душой еще больше, чем телом. Его мучила мысль, что, вместо того чтобы служить своим господам, он доставляет им лишние хлопоты. Это стало у него навязчивой мыслью. Он настойчиво твердил об этом в бреду, пытался вскочить и говорил, что ему пора ехать. Врач написал об этом Цицерону. Он стал успокаивать раба, ласково шутил с ним, утешал, ободрял, заклинал собраться с силами и напоминал, как должен переносить несчастье истинный мудрец.

«Я слышал, что ты тоскуешь, и врач говорит, что от этого тебе хуже. Если ты меня любишь, пробуди от сна свои науки, свою образованность, за которую я так тебя люблю. Тебе теперь нужно выздороветь душой, а то ты не сможешь быть здоровым телом» (Fam., XVI, 10).

В ответ Тирон написал, что ему лучше и он хочет приехать к господину.

«Конечно, я жажду, чтобы ты приехал. Но я боюсь дороги. Ты ведь так ослабел… Писульки мои — вернее наши — зачахли от тоски по тебе. Но после твоего письма… они стали приоткрывать глаза. У меня был Помпей… веселый и любезный. Ему ужасно захотелось послушать наши сочинения, но я сказал ему, что без тебя у меня все онемело. А ты будь готов вернуться к служению нашим музам. То, что я тебе обещал, будет исполнено к сроку. Я ведь объяснял тебе этимологию[21] слова «верность»» (Fam., XVI, 10).

Читатель, конечно, уже понял, что Цицерон души не чаял в Тироне. Но в своих чувствах он был не одинок. Тирон был любимцем всей семьи. Теренция была о нем чрезвычайно высокого мнения (Fam., XVI, 9, 2). Дети его обожали. Стоило Цицерону взять перо, чтобы писать к нему, как его сын и племянник начинали теребить его и кричали, чтобы он непременно передал от них привет их «ласковому и доброму Тирону» (Fam., XVI, 5; 11). А брат Квинт не только горячо любил раба, но и глубоко его уважал. Он говорил брату, что его восхищает преданность Тирона. Кроме того, у него есть бесценные качества — он одарен литературным талантом, он так человечен, с ним так приятно вести просвещенную беседу (Fam., XVI, 16).

Мы видели, что Цицерон в своем письме упоминает о каком-то обещании, которое он дал Тирону. Он поклялся отпустить его на волю. И он сдержал слово. В 53 году Тирон стал свободным человеком. В то время Квинта не было в Риме. Он сражался под знаменами Цезаря в Галлии. Цезарь с несколькими смельчаками высадился в Британии, этом сказочном острове, считавшемся краем обитаемого мира. Нетерпеливый Цицерон написал брату письмо прямо туда, на этот фантастический остров. Из Галлии пришел ответ:

«Ты бесконечно обрадовал меня своим поступком с Тироном… Ты захотел, чтобы он, который совсем не заслужил своей участи, был нам другом, а не рабом. Поверишь ли, когда я прочел твое и его письмо, я подпрыгнул от восторга. И я благодарю тебя и поздравляю… И хотя у меня есть тысячи причин, чтобы любить тебя, я буду теперь любить тебя еще и за это… Я всего тебя вижу в этом письме» (Fam., XVI, 16).

Отныне Тирон стал римским гражданином — Марком Туллием Тироном[22]. Но, получив свободу, он не захотел менять свою жизнь. Он был так предан семье Цицерона, что, разлучаясь с ней хотя бы на день, места себе не находил от тоски (Fam., XVI, 11, 1). Ему казалось, что хозяин без него сразу же погибнет, и он следовал за ним повсюду, действительно, как верный пес (Fam., XVI, 4, 4).

В 50 году Цицерон возвращался из провинции Киликии. Разумеется, Тирон отправился вместе с ним и, разумеется, тут же свалился больным. Случилось это в Патрах, на побережье Пелопоннеса. Цицерон не мог здесь оставаться, он должен был ехать дальше. После тяжких душевных мук и колебаний он оставил больного на попечении своего хозяина Лисона, который казался человеком добрым и заботливым. Разумеется, Лисон был награжден по-царски и перед отъездом Цицерон заклинал окружить Тирона всевозможными заботами. У его постели дежурил лучший врач Греции. Но все это ничуть не утешало его беспокойного патрона. За эти дни он буквально извелся. Он ежедневно требовал подробнейшего бюллетеня о состоянии больного, он писал врачу, писал хозяину, писал всем знакомым в Патрах, писал Тирону по три письма в день, поставил на ноги весь город. Он постоянно волновался: ему казалось, что Тирона неправильно лечат, что к нему недостаточно внимательны, что он там на чужбине лишен привычной ласки. Хозяин не ответил на одно из бесчисленных писем Цицерона. Значит, он человек невнимательный и нерадивый. Как же можно оставлять на его попечении бедняжку Тирона?! Конечно, это человек бездушный и черствый, раз он не жалеет Тирона. Напрасно Тирон робко уверял патрона, что о нем заботятся, Цицерон ничего не хотел слушать. Он написал местному банкиру, чтобы тот открыл Тирону неограниченный кредит. Но сразу же возникла новая забота. Тирон так скромен, так застенчив, он засмущается и не попросит того, что ему нужно.