Только Вы способны помочь ему, еслв дадите ему комментировать музыкальные

передачи при условии, что между ним и аудиторией встанут директор, редактор

и диктор.

И. Соллертинский".

В Радиокомитете работу мне далн, но каждый раз, когда я там появлялся,

все улыбались. О, я хорошо понимал причины этой веселости!

Вскоре, расставшись с музыкальным вещанием, я стал заниматься

литературой.

Прошло время. Я переехал в Москву, начал выступать со своими рассказами

перед публикой.

Выступления этн давались легко: ведь тут говорил ве я, а мои герон.

Второй раз провалиться мне не пришлось.

Минуло еще несколько лет. И вот однв из солидных московских журналов

решил посвятить моим устным рассказам обстоятельную статью. Писать ее

захотел известный и очень талантливый критик Владимир Борисович Александров.

Но познакомиться с моими рассказами редколлегия могла только в моем

исполнении, поскольку я нх не пишу, а передаю на память и каждый раз

несколько по–другому. Решили позвать меня на заседание редакционной

коллегии. И я несколько часов исполнял перед нею мой тогдашний репертуар.

Смеялись. Потом Александров спросил:

– До того, как вы вышли впервые на эстраду со своими рассказами, вы

когда–нибудь выступали публично?

Ах, зачем он задал мне этот вопрос! Он отнял у меия радость жизии!

Дрожащим голосом, оправдываясь, стыдясь, я стал рассказывать эту историю.

Никто не улыбнулся. Да и нечему было.

– История грустная,– сказал Александров.– Простите, что вызвал вас на

это воспоминание.

Это было зимою 1940/41 года.

Наступила весна. Вышел журнал. И я с величайшим удиилением узнал из

долгожданной статьи, что лучший из рассказов Андроникова – о том, как ои

пропали леи.

Я пришел и ужас! Такого рассказа у меня не было. Я просто вспоминал

гогда подробности своего несчастья.

Но журнал–то прочел не одив я. Прочли и те, кто ходил на мои концерты.

И вот несколько дней спустя в Коммунистической аудитории МГУ мве подали на

эстраду записку: "Расскажите, как вы в первый раз выступали с эстрады".

Я спрятал записку в карман и собрался уже объявить что–то другое, когда

какой–то пожилой человек прямо с места спросил:

– Что вы убрали в карман? Что там написано? Я сказал:

– Меня просят исполнить рассказ, а у меня нет такого.

– Какой рассказ?

– О том, как я в первый раз выступал на эстраде.

– Простите, такой рассказ есть: Александров пишет о нем.

И вдруг весь зал начал требовать: – Первый раз на эстраде!

Что было делать? Оставалось либо уйти, либо исполнить требование. Но

как? Оправдываться? Вызывать жалость? Стыдиться? Сетовать на судьбу? Нет, я

решил рассказать эту историю весело, взглянув на вее другими глазами.

И в ту же минуту начал, как и сейчас начинаю: "Основные качества моего

характера с самого детства–застенчивость и любовь к музыке. С ннх все и

началось..."

Рассказ сложился под хохот аудитории. Рассказывал я так, как и теперь

рассказываю, как рассказывал с небольшими отклонениями все тридцать лет. И

все же после концерта оставалась горечь в душе. Успокоился я только в тот

вечер, когда исполнил этот рассказ в Ленинграде с эстрады того самого

Большого белоколонного зала, на которой я тогда провалился. И слушала меня

ленинградская публика, в том числе постаревшие оркестранты, которые в тот

злополучный вечер играли Танеева...

Недавно впервые попробовал записать эту историю – посмотреть, как она

выглядит на бумаге.

Записал.

И принес ее в "Юность".

"Юность" № 2