Что же касается Хакобо и Килиана, то они были типичными горцами: скрытными и весьма ревнивыми ко всему, что касается личной жизни. Просто удивительно, что один из них до сих пор не уничтожил все эти письма, как Кларенс поступала со своими, когда была подростко. Ей казалось, что, уничтожив письмо, она стирает из ткани мироздания какое-то неприятное происшествие. Она прикинула несколько вариантов.

Возможно, они знали, что на самом деле в письмах нет ничего особенного, кроме ностальгических чувств. Те же, в которых действительно содержались какие-то тайны, давно отправились в огонь.

Возможно, они просто забыли, о чем писали друг другу, хотя в этом она сомневалась, зная их привычку без конца говорить о своём обожаемом острове. Или, наконец, они могли вообще забыть о существовании этого письма, как забывают о всяком хламе, который неизбежно накапливается на протяжении долгой жизни.

Как бы то ни было, но эти письма они сохранили, и теперь ей надлежит выяснить, что же там произошло — если действительно что-то произошло, поскольку в письме ни о чем прямо не говорилось — и найти ответы на вопросы, которые задал этот кусочек бумаги, попавший к ней в руки и теперь грозивший внести смуту в такую, казалось бы, спокойную жизнь в их доме в Пасолобино.

Не вставая со стула, Кларенс потянулась к столику, на котором стояла маленькая шкатулка, открыла одно из многочисленных отделений и достала оттуда лупу, чтобы как следует рассмотреть края листа. В правом нижнем углу можно было различить кусочек пометки, похожей на цифру: вертикальная линия, перечёркнутая поперёк короткой чертой.

Таким образом, это могла быть только цифра семь.

Точно, семь.

Кларенс задумчиво забарабанила пальцами по столу.

Это точно не номер страницы. Возможно, это дата: 1947, 1957 или 1967 год? Даже если удастся это установить, ни одна из этих дат не соответствует описанным событиям, составляющим ткань колониальной жизни испанцев на плантации какао.

Но особенное внимание привлекли строчки, где неизвестный человек писал, что приезжает не так часто, как раньше, что кто-то присылает деньги из Каса-Рабальтуэ, где он упоминал о трёх людях, которых адресат — очевидно, Хакобо? — хорошо знал, и что кто-то из тех, кого он любил, не так давно умер.

Кому мог посылать деньги ее отец? Почему ее беспокоит чьё-то там здоровье или чья-то работа и учеба? Кем был тот человек, чья кончина ее так взволновала? И что это за друзья из Уреки, о которых упоминается?.. Кларенс никогда не слышала этого названия — если подобное место вообще когда-либо существовало... Кем был человек, писавший письмо? И самое главное: кто такая «она», которой не хватает отцовской ласки?

Кларенс слышала сотни историй о жизни членов семьи Рабальтуэ в далёких землях. Она знала их наизусть, поскольку Хакобо и Килиан никогда не упускали случая рассказать о своём потерянном рае. Но она всегда подозревала, что это, так сказать, официальная история для членов семьи, почти ставшая легендой, которая началась несколько десятилетий назад в маленькой деревушке в Пиренеях, затем продолжилась на острове у берегов Африки и завершилась снова в горах. До этой минуты, когда у Кларенс возникло столько вопросов после того, как она, не в силах сдержать любопытства, прочла письмо на крохотном клочке бумаги, ей даже в голову не приходило, что, возможно, дело обстоит как раз наоборот: все началось на острове у берегов Африки, потом продолжилось в деревушке в Пиренеях, а закончится снова в море, на острове.

Нет, никак не могло случиться, чтобы они случайно забыли рассказать о столь важных вещах... Несмотря на соблазн дать волю фантазии и позволить ей сочинить целый роман, Кларенс сосредоточено нахмурилась, стараясь вспомнить всех людей, которых упоминали в своих рассказах Хакобо и Килиан. Почти все они принадлежали к их ближайшему окружению, что неудивительно, поскольку основатель этой экзотической авантюры, молодой авантюрист из долины Пасолобино, отчалил в те далёкие края ещё в конце XIX века, задолго до рождения ее деда и бабушки, Антона и Марианы.

Молодой человек возмужал на острове в Атлантическом океане, в заливе, который в то время назывался Биафра. За несколько лет он скопил небольшое состояние и стал владельцем процветающей плантации какао, которое развозили по всему миру. И очень далеко от тех мест, в Пиренейских горах, несколько холостяков и семейных пар решили перебраться на далёкий остров, чтобы работать на плантации своего бывшего соседа или в ближайшем городе.

Поменяли зелёные пастбища на пальмы.

Кларенс невольно улыбнулась, представив суровых и замкнутых горцев, с таким серьёзным и молчаливым нравом, привыкших к монотонным северным пейзажам, зимней белизне и летней зелени лугов на фоне серых скал. И вдруг эти люди открыли для себя многоцветный мир роскошной тропической растительности, полуобнажённых темнокожих туземцев, лёгких построек и ласкового морского бриза. Она до сих пор удивлялась, представляя Хакобо и Килиана в роли первооткрывателей. Она прочитала столько книг и пересмотрела столько фильмов о жизни в колониях с точки зрения европейцев; в данном случае — с точки зрения ее собственных родственников. Она знала только эту версию.

Здесь все было ясно и однозначно.

Повседневная жизнь на плантации какао, отношения с местными жителями, еда, белки-летяги, змеи, обезьяны, огромные разноцветные ящерицы, москиты; воскресные праздники, бой тамтамов возле могил и усыпальниц...

Обо всем об этом они много рассказывали. Примерно то же самое описывалось в первых письмах дяди Килиана.

Сколько им приходилось работать! Какой трудной была жизнь!

С этим тоже все понятно.

«... Ее сыновья тоже здоровы...»

Это может быть как 1977 год, так и 1987, или даже 1997...

Кто может объяснить, что означают эти строчки? Она подумала было о Килиане и Хакобо, но тут же поняла, как стыдно будет признаться, что она читала чужие письма. Порой любопытство побуждало задавать за очередным семейным ужином даже чересчур смелые вопросы, когда за столом в очередной раз затрагивали тему колониального прошлого; однако и Килиан, и Хакобо виртуозно умели избегать ответов на щекотливые вопросы и переводить разговор на более безобидные темы. Можно было бы, конечно, попробовать застать их врасплох и прямо спросить, что означают эти строчки, но подходящего случая пришлось бы слишком долго ждать.

Закурив, она встала и подошла к окну. Слегка приоткрыв створку, чтобы дым выходил наружу, Кларенс вдохнула свежего воздуха, насыщенного запахом дождя, от которого потемнели черепичные крыши каменных домов, маячивших под окнами ее дома. Древнее селение Пасолобино, протянувшееся вниз по склону горы, с виду казалось почти таким же, как на черно-белых фотографиях начала двадцатого века, хотя большая часть из почти ста домов была перестроена, а булыжные мостовые сменил асфальт. За пределами селения, появившегося ещё в XI веке, раскинулись современного вида коробки туристических отелей, которыми быстро обросла горнолыжная станция.

Кларенс бросила взгляд на заснеженные вершины гор — туда, где кончались ельники и начинались голые скалы, покрытые снежным одеялом. Причудливый танец тумана над вершинами создал поистине великолепную панораму. Как могли мужчины ее семьи столько лет сопротивляться очарованию родных гор, запаху влажной земли по утрам, волшебному безмолвию ночи? Но ведь, несомненно, было что-то притягательное в этих горах, если все, кто уезжал на далёкий остров, рано или поздно непременно возвращались сюда...

И тут вдруг ее осенило, у кого можно спросить. Как ей это раньше в голову не пришло?

Хулия!

Именно она, как никто другой, сумеет разрешить все сомнения! Она отвечает всем требованиям: была рядом с ее родными в те далёкие времена; жила на острове как раз в те годы и не скрывала тоски по утраченному великолепию и готовности послушать рассказы Хакобо и Килиана об этом экзотическом месте; а главное, всегда была рада пообщаться с Кларенс, к которой питала почти материнскую привязанность, поскольку всегда мечтала о дочке, а у неё самой были лишь сыновья.

Кларенс поспешно огляделась в поисках пепельницы и погасила сигарету, а потом вышла из гостиной и направилась в кабинет, чтобы позвонить Хулии. Миновав просторный вестибюль, откуда вели двери в разные комнаты, она поднялась по лестнице к спальням на верхнем этаже и невольно задержалась перед висящей над деревянной дверью ручной работы огромной картиной, изготовленной мастерами XVII века — одной из немногих ценных вещей, сохранившихся с тех времён, напоминание о былом великолепии этого дома.

На картине было представлено генеалогическое древо отцовской семьи. В его нижней части, рядом с датой 1395, стояло первое имя: Килиан де Рабальтуэ, всегда притягивавшее Кларенс. Так звали ирландского святого, который обошёл пешком всю Францию и закончил жизнь в Германии. Почему имя святого дали основателю ее рода, до сих пор оставалось загадкой, которую никто не мог объяснить. Возможно, тот Килиан пересёк Пиренеи, добрался из Франции до Пасолобино, и оставил потомков, унаследовавших его рыжеватые волосы и страсть к путешествиям. Из этих трёх слов, составлявших имя далёкого предка, вырастал внушительный ствол, от которого горизонтально отходили ветви с листьями, на каждом были написаны имена братьев и сестёр, а также их жён и мужей и потомков следующего поколения.

Кларенс остановилась на поколении своего деда, первооткрывателя тех далёких земель, вглядываясь в даты рождения. В 1898 году родился ее дед, Антон де Рабальтуэ, женившийся в 1926 году на Мариане де Мальта, 1899 года рождения. В 1927 году родился ее отец. В 1929 году родился дядя Килиан, а в 1933 году — тётя Каталина.