мир — его радости и печали, его надежды и разочаро­

вания. Герои Лермонтова — часть его самого; его сти­

хотворения — самая полная его биография. Все это

отнюдь не следует понимать в том смысле, что он был

лишен качеств объективного поэта. Ничего подобного.

Многие его произведения — «Песня про царя Ивана

Васильевича, молодого опричника и удалого купца Ка­

лашникова», н а п р и м е р , — доказывают, что он в полной

мере обладал умением создавать характеры, никак

не подсказанные его собственным. Но он принадлежал

к тем натурам, в чьих сердцах все струны, связываю­

щие их с эпохой, звучат с такой неистовой силой, что

136

их творческий гений никогда не может полностью осво­

бодиться от личных переживаний, впечатлений, раз­

думий.

Подобные натуры обычно появляются в периоды

упадка устоявшихся форм общественной жизни, в пере­

ходное время, когда в обществе господствует скепти­

цизм и нравственное разложение. Кажется, что в такие

времена в них одних находят убежище чистейшие идеа­

лы человечества; только их устами они провозгла­

шаются. Они клеймят пороки общества, обнажая свои

собственные раны, ошибки и внутреннюю борьбу,

и в то же время они искупают и исцеляют этот прогнив­

ший мир, раскрывая красоту и совершенство челове­

ческой натуры, в тайны которой может проникнуть

только гений. В их творчестве слиты воедино эпос

и лирика, действие и размышление, повествование

и сатира. Барбье и более всего Байрон представляют

этот тип поэта; оба они, как и Пушкин, оказали на Лер­

монтова немалое влияние. Пушкин научил его тайнам

русского стиха; подобно Байрону он глубоко презирал

общество; у Барбье он учился сатире и чеканным фор­

мам ее выражения. Но влияния эти ни в малейшей сте­

пени не подавили его самобытности, скорее, напротив,

они лишь усилили и отточили ее.

Что, однако, особенно примечательно в творчестве

Лермонтова — это реализм, который, как мы уже гово­

рили в нашей статье о Пушкине, составляет, пожалуй,

наиболее характерную черту русской литературы во­

обще. Обладая живой и впечатлительной натурой,

громадной наблюдательностью, удивительной способ­

ностью впитывать в себя впечатления других, русские

обладают, по-видимому, всеми необходимыми свой­

ствами, чтобы реализм — эта несомненная основа

сегодняшнего искусства — получил широкое развитие

в их литературе. Лермонтов, куда бы он ни обращал

мысль, всегда остается на твердой почве реальности,

и этому-то мы и обязаны исключительной точности,

свежести и правдивости его эпических поэм, равно как

и беспощадной искренности его лирики, которая всегда

есть правдивое зеркало его души.

П. Ф. ВИСТЕНГОФ

ИЗ МОИХ ВОСПОМИНАНИЙ

Всех слушателей на первом курсе словесного фа­

культета было около ста пятидесяти человек. Моло­

дость скоро сближается. В продолжение нескольких

недель мы сделались своими людьми, более или менее

друг с другом сошлись, а некоторые даже и подружи­

лись, смотря по роду состояния, средствам к жизни,

взглядам на вещи. Выделялись между нами и люди,

горячо принявшиеся за науку: Станкевич, Строев, Кра-

сов, Компанейщиков, Плетнев, Ефремов, Лермонтов.

Оказались и такие, как и я сам, то есть мечтавшие

как-нибудь три года промаячить в стенах университет­

ских и затем, схватив степень действительного сту­

дента, броситься в омут жизни.

Студент Лермонтов, в котором тогда никто из нас

не мог предвидеть будущего замечательного поэта,

имел тяжелый, несходчивый характер, держал себя

совершенно отдельно от всех своих товарищей, за что,

в свою очередь, и ему платили тем же. Его не любили,

отдалялись от него и, не имея с ним ничего общего, не

обращали на него никакого внимания.

Он даже и садился постоянно на одном месте, от­

дельно от других, в углу аудитории, у окна, облокотясь

по обыкновению на один локоть и углубясь в чтение

принесенной книги, не слушал профессорских лекций 1.

Это бросалось всем в глаза. Шум, происходивший при

перемене часов преподавания, не производил никакого

на него действия. Роста он был небольшого, сложен

некрасиво, лицом смугл; темные его волосы были при­

глажены на голове, темно-карие большие глаза прон­

зительно впивались в человека. Вся фигура этого

138

студента внушала какое-то безотчетное к себе не­

расположение.

Так прошло около двух месяцев. Мы не могли оста­

ваться спокойными зрителями такого изолированного

положения его среди нас. Многие обижались, другим

стало это надоедать, а некоторые даже и волновались.

Каждый хотел его разгадать, узнать затаенные его

мысли, заставить его высказаться.

Как-то раз несколько товарищей обратились ко мне

с предложением отыскать какой-нибудь предлог для

начатия разговора с Лермонтовым и тем вызвать его на

какое-нибудь сообщение.

— Вы подойдите к Лермонтову и спросите его, ка­

кую он читает книгу с таким постоянным напряженным

вниманием. Это предлог для начатия разговора самый

основательный.

Не долго думая, я отправился.

— Позвольте спросить вас, Лермонтов, какую это

книгу вы читаете? Без сомнения, очень интересную,

судя по тому, как углубились вы в нее; нельзя ли поде­

литься ею и с нами? — обратился я к нему не без

некоторого волнения.

Он мгновенно оторвался от чтения. Как удар мол­

нии, сверкнули глаза его. Трудно было выдержать этот

неприветливый, насквозь пронизывающий взгляд.

— Для чего вам хочется это знать? Будет беспо­

лезно, если я удовлетворю ваше любопытство. Содер­

жание этой книги вас нисколько не может интересо­

вать; вы тут ничего не поймете, если бы я даже

и решился сообщить вам содержание е е , — ответил он

мне резко и принял прежнюю свою позу, продолжая

читать.

Как будто ужаленный, отскочил я от него, успев

лишь мельком заглянуть в его к н и г у , — она была анг­

лийская.

Перед рождественскими праздниками профессора

делали репетиции, то есть проверяли знания своих слу­

шателей за пройденное полугодие и согласно ответам

ставили баллы, которые брались в соображение потом

и на публичном экзамене.

Профессор Победоносцев, читавший изящную сло­

весность, задал Лермонтову какой-то вопрос.

Лермонтов начал бойко и с уверенностью отвечать.

Профессор сначала слушал его, а потом остановил

и сказал:

139

— Я вам этого не читал; я желал бы, чтобы вы мне

отвечали именно то, что я проходил. Откуда могли вы

почерпнуть эти знания?

— Это правда, господин профессор, того, что я

сейчас говорил, вы нам не читали и не могли передавать,

потому что это слишком ново и до вас еще не дошло.

Я пользуюсь источниками из своей собственной биб­

лиотеки, снабженной всем современным.

Мы все переглянулись.

Подобный ответ дан был и адъюнкт-профессору

Гастеву, читавшему геральдику и нумизматику.

Дерзкими выходками этими профессора обиделись

и постарались срезать Лермонтова на публичных экза­

менах 2.

Иногда в аудитории нашей, в свободные от лекций

часы, студенты громко вели между собой оживленные

суждения о современных интересных вопросах. Неко­

торые увлекались, возвышая голос. Лермонтов иногда

отрывался от своего чтения, взглядывал на ораторст­

вующего, но как взглядывал! Говоривший невольно

конфузился, умалял свой экстаз или совсем умолкал.

Ядовитость во взгляде Лермонтова была поразительна.