руки А. Ф. Тирана, представляли горьким пьяницей и картежником.

Отметая недостоверные, недостойные наветы, настало время вду­

маться в взволнованные строки Лермонтова, навеянные смертью отца:

Дай бог, чтобы, как твой, спокоен был конец

Того, кто был всех мук твоих причиной!

1 В ы р ы п а е в П. А. Лермонтов. Новые материалы к био­

графии. Научная редакция В. А. Мануйлова. Воронеж, 1972.

12

Но ты простишь мне! я ль виновен в том,

Что люди угасить в душе моей хотели

Огонь божественный, от самой колыбели

Горевший в ней, оправданный творцом?

Однако ж тщетны были их желанья:

Мы не нашли вражды один в другом,

Хоть оба стали жертвою страданья!

3

Из воспоминаний, посвященных юношеским годам поэта, наи­

больший интерес представляют записки Е. А. Сушковой, в которых

она живо рассказала о своем знакомстве, встречах и отношениях

с Лермонтовым. В текст записок включены ранние стихотворения

Лермонтова, в том числе и такие, автографы и списки которых

до нас не дошли. Мемуаристка поведала и о драматической коллизии,

которая сопутствовала ее встречам с Лермонтовым в Петербурге

в конце 1834 и в начале 1835 года; эти страницы проясняют воз­

никновение образа Лизаветы Николаевны Негуровой в незавершен­

ном романе Лермонтова «Княгиня Лиговская» (как известно,

Е. А. Сушкова была прототипом Негуровой).

Безусловно, Е. А. Сушкова стремилась преувеличить свое зна­

чение в жизни поэта. Но какая женщина, имея в качестве веских

доказательств посвященные ей стихотворения, не поступила бы

точно так же? Между тем, последние разыскания подтверждают,

что в своих воспоминаниях мемуаристка не искажала событий,

а лишь эмоционально педалировала имевшие место реальные ситуа­

ции. «Материалы архива Верещагиных подтверждают аутентичность

такого значительного документа, как «Записки» Сушковой, до сих

пор не оцененного еще по достоинству», — констатирует А. Глассе,

автор превосходного исследования «Лермонтов и Е. А. Сушкова» 1.

Многочисленные параллели, приведенные А. Глассе, убедительно

доказывают, как совпадение личных, психологических конфликтов

в молодости Байрона и Лермонтова повлияло и на поведение, и на

творческие искания русского поэта. «Записки» Е. А. Сушковой дали

благодатный материал для выявления поэтических импульсов

Лермонтова, и не будет преувеличением сказать, что ее воспомина­

ния являются одним из важнейших источников биографии молодого

Лермонтова.

Критики и историки литературы многие годы писали о духовном

одиночестве юного Лермонтова. Однако, сопоставляя мемуарные

свидетельства Д. А. Милютина, С. Е. Раича, А. З. Зиновьева,

В. С. Межевича, А. М. Миклашевского и обращаясь к архивным

1 М. Ю. Лермонтов. Исследования и материалы. М., 1979, с. 121.

13

и забытым печатным материалам, исследователи пришли к противо­

положному выводу. Ученым удалось установить, что в годы учения

в пансионе и университете вокруг Лермонтова образовалась дружная

группа передовых молодых людей, оказавших благотворное влияние

на формирование личности и мировоззрения поэта 1. Правомерен

вывод о том, что на духовное развитие Лермонтова Благородный

пансион и Московский университет оказали столь же большое

и плодотворное воздействие, как Царскосельский лицей на Пушкина.

Московский университет начала 30-х годов XIX века описан

в воспоминаниях И. А. Гончарова, П. Ф. Вистенгофа и Я. И. Косте-

нецкого. Правда, они мало знали Лермонтова, ни один из них не был

его другом, и по этой причине значение их воспоминаний для

характеристики личности Лермонтова ограниченно; богатый духов­

ный мир поэта лишь угадывается по отдельным штрихам, вкраплен­

ным в их повествование. Зато эти мемуары и в особенности соответ­

ствующие главы из эпопеи Герцена «Былое и думы» рисуют живую

картину нравов Московского университета тех лет. Возбужденное

состояние умов московского студенчества, которое столь ярко про­

явилось в нашумевшей «маловской» истории, описанной Герценом

(Лермонтов принимал в ней участие), доказывает, что в Московском

университете поэт находился среди оппозиционно настроенной

молодежи. Именно в Москве — среди воспитанников пансиона

и университета — начали формироваться передовые политические

и эстетические взгляды Лермонтова.

В Москве юный Лермонтов испытал два глубоких сердечных

чувства. Долгие годы биографы не знали имени женщины, скрытого

под инициалами Н. Ф. И.; ей адресованы многие стихи Лермонтова.

Разыскания И. Л. Андроникова открыли это имя. В статье «Лермон­

тов и Н. Ф. И.» исследователь опубликовал рассказ Н. С. Маклаковой,

внучки Н. Ф. Ивановой: «Что Михаил Юрьевич Лермонтов был

влюблен в мою бабушку — Наталью Федоровну Обрескову, урож­

денную Иванову, я неоднократно слышала от моей матери Натальи

Николаевны и еще чаще от ее брата Дмитрия Николаевича и его

жены. У нас в семье известно, что у Натальи Федоровны хранилась

шкатулка с письмами М. Ю. Лермонтова и его посвященными ей

стихами и что все это было сожжено из ревности ее мужем Николаем

Михайловичем Обресковым. Со слов матери знаю, что Лермонтов

1 См. работы: Б р о д с к и й Н. Л. Лермонтов-студент и его

товарищи. — В кн.: «Жизнь и творчество М. Ю. Лермонтова». М.,

1941, с. 40—76; М а й с к и й Ф. Ф. Юность Лермонтова (Новые

материалы о пребывании Лермонтова в Благородном пансионе). —

В кн.: «Труды Воронежского университета», т. XIV, вып. II. Воронеж,

1947, с. 185—259; Л e в и т Т. Литературная среда Лермонтова

в Московском благородном пансионе. — Литературное наследство,

т. 45—46. М., 1948, с. 225—254.

14

и после замужества Натальи Федоровны продолжал бывать в ее доме.

Это и послужило причиной гибели шкатулки. Слышала также, что

драма Лермонтова «Странный человек» относится к его знакомству

с Н. Ф. Ивановой» 1.

Загадка «Н. Ф. И.» заслонила на некоторое время внимание

к самому сильному чувству Лермонтова: ведь бесспорно, что осо­

бенно глубокий след в жизни и творчестве поэта оставила Варвара

Александровна Лопухина; ей посвящен ряд стихотворений, поэма

«Демон», послание «Валерик». А. П. Шан-Гирей писал, что Лермон­

тов-студент был страстно влюблен «в молоденькую, милую, умную,

как день, и в полном смысле восхитительную В. А. Лопухину; это

была натура пылкая, восторженная, поэтическая и в высшей степени

симпатичная. <...> Чувство к ней Лермонтова было безотчетно, но

истинно и сильно, и едва ли не сохранил он его до самой смерти

своей, несмотря на некоторые последующие увлечения...».

«Последующие увлечения» лишь на краткое время заглушали

в душе поэта большое чувство к Лопухиной. Незадолго до своей

гибели он писал:

Но я вас помню — да и точно,

Я вас никак забыть не мог!

Во-первых, потому, что много

И долго, долго вас любил,

Потом страданьем и тревогой

За дни блаженства заплатил;

Потом в раскаянье бесплодном

Влачил я цепь тяжелых лет;

И размышлением холодным

Убил последний жизни цвет.

С людьми сближаясь осторожно,

Забыл я шум младых проказ,

Любовь, п о э з и ю , — но вас

Забыть мне было невозможно.

4

Переезд в Петербург в августе 1832 года круто изменил жизнь

Лермонтова. Оборвались дружеские московские связи, оборвались