ливая новичков, в числе которых были люди разных
свойств и наклонностей. Тем или другим путем, но об
щество, или, иначе сказать, масса юнкеров достигала
своей цели, переламывая натуры, попорченные домаш
ним воспитанием, что, в сущности, и не трудно было
сделать, потому что одной личности нельзя же было
устоять противу всех. Нужно сказать, что средства,
которые употреблялись при этом, не всегда были мягки,
и если весь эскадрон невзлюбит кого-нибудь, то ему
было не хорошо. Особенно преследовались те юнкера,
которые не присоединялись к товарищам, когда были
между ними какие-нибудь соглашения, не любили
также и тех, которые передавали своим родным, что
делалось в школе, и это потому, что родные, в особен
ности маменьки, считали своею обязанностью доводить
их жалобы до сведения начальства. Предметом общих
нападок были вообще те, которые отделялись от обще
ства с юнкерами или заискивали в начальстве, а также
натуры вялые, хилые и боязливые. Более всего подвер
гались преследованию новички, не бывшие до поступ
ления в школу в каком-нибудь казенном или обще
ственном заведении и являвшиеся на службу прямо
из-под маменькиного крылышка, в особенности если
они, как тогда выражались, подымали нос. Нельзя
не заметить при этом, что школьное перевоспитание,
как оно круто ни было, имело свою хорошую сторону
в том отношении, что оно формировало из юнкеров
дружную семью, где не было места личностям, не под
ходящим под общее настроение. <...>
Позволю себе несколько слов о бритье, которое
играло в нашем туалете немаловажную роль. Все юнке
ра имели то убеждение, что чем чаще они будут бриться,
тем скорее и гуще отрастут у них борода и усы, а жела
ние иметь усы было преобладающей мечтою всего эска
дрона. На этом основании все те, у кого не было еще
* чувство чести ( фр.) .
159
и признаков бороды, заставляли себя брить по несколь
ку раз в сутки. Операцией этой занимался инвалидный
солдат Байков, высокий худощавый мужчина, ходив
ший в эскадрон во всякое время и всегда с мыльницею
и бритвами. Мы его любили за то, что он хотя и был
ворчун, но выполнял наши требования. Случалось,
что выйдешь за чем-нибудь из класса и, встретив его,
скажешь: «Байков, б р е й » , — и он на том же самом
месте, где застал требование, намылит место для усов
и выбреет. И это случалось по нескольку раз в день.
Чтобы покончить с туалетной частью, упомяну тех
лиц, которые снабжали нас предметами обмундирова
ния. Вот перечень наших поставщиков: белые фуражки
без козырьков делал нам литаврщик конной гвардии
Афанасьев, который один умел давать им чрезвычайно
шикарный вид, сохраняя при этом форму; он до такой
степени усовершенствовался в делании фуражек, что
работал почти на весь город. Каски наши с плоским
гребнем делал замечательно красиво, с большим вку
сом еврей Эдельберг, не имевший на свое имя ни лавки,
ни фирмы какой-нибудь, а был он просто личностью,
таскавшейся в эскадрон, где служил потехою юнкеров.
Ленивый разве его не тормошил и не таскал; он же
делал нам и кирасы, тоже весьма щеголевато, и брал
за все втридорога. Лосину заказывали одни у Френзеля,
а другие у Хунгера, у первого лосина была лучше,
но поверят ли теперь, что у него лосина стоила сто руб
лей; второй был попроще, работал недурно и брал чело
веческие цены; я платил у него за лосину с красными
перчатками 25 руб. Рейтузы составляли для нас пред
мет первой важности, и трудно было приноровиться
к нашим требованиям, которые состояли в том, чтобы
рейтузы выполняли, во-первых, главное свое назначе
ние, то есть чтобы подходили под шаг, потом, чтобы
от талии к коленам они немного суживались, а от колен
книзу чтобы шли расширяясь. Один только портной
умел удовлетворять эти требования и славился умением
шить р е й т у з ы , — это был дворовый человек юнкера
Хомутова, по имени Иван. Колеты, шинели и куртки
нам шили в школьной швальне. <...>
Учебный курс продолжался в школе два года; сна
чала поступали во второй класс, а потом переводили
в первый, откуда уже юнкера выпускались в офицеры.
Поступление мое в школу совпало с тем временем,
когда первого класса не было, за уходом юнкеров этого
160
класса в поход. Второй класс доканчивал курс и в мае
месяце должен был держать переходные экзамены.
Нам, новичкам, поступившим в феврале, предоставлено
было право или присоединиться ко второму классу
и с ним держать экзамен для перехода в первый класс
(таких нашлось немного), или начать курс с начала
его, то есть с 1 августа (таких было большинство,
и я в том числе). Таким образом, хотя мы и ходили
до лагеря в классы, но ничем не занимались, да, в сущ
ности, мало занимались и другие. Классы посвящались
обыкновенно разговорам, чтению книг, которые пря
тались по приходе начальника, игре в орлянку на задней
скамейке и шалостям с учителем.
6 Лермонтов в восп. совр.
В. И. АННЕНКОВА
ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ
Между адъютантами великого князя я часто встре
чала Философова Алексея Илларионовича, Александра
Грёссера, Шипова, Бакунина — и решила найти среди
них, мужа для семнадцатилетней хорошенькой кузины
моего мужа, которую я вывожу на балы, спектакли
и концерты. Это Аннет Столыпина 1, дочь старой
тетушки Натальи Алексеевны Столыпиной. У этой ста
рой тетушки есть сестра, еще более пожилая и слабая,
чем она, Елизавета Алексеевна Арсеньева. Это —
бабушка Михаила Лермонтова, знаменитого поэта,
которому в 1832 году было восемнадцать или девят
надцать лет.
Он кончил учение в пансионе при Московском уни
верситете и, к большому отчаянью бабушки, которая
его обожает и балует, упорно хочет стать военным
и поступил в кавалерийскую школу подпрапорщиков.
Однажды к нам приходит старая тетушка Арсеньева
вся в слезах. «Батюшка мой, Николай Николаевич! —
говорит она моему м у ж у . — Миша мой болен и лежит
в лазарете школы гвардейских подпрапорщиков!»
Этот избалованный Миша был предметом обожания
бедной бабушки, он последний и единственный отпрыск
многочисленной семьи, которую бедная старуха видит
угасающей постепенно. Она испытала несчастье поте
рять всех своих детей одного за другим 2. Ее младшая
дочь мадам Лермонтова умерла последней в очень
молодых годах, оставив единственного сына, который
потому-то и превратился в предмет всей нежности
и заботы бедной старушки. Она перенесла на него всю
материнскую любовь и привязанность, какие были у нее
к своим детям.
162
Мой муж обещал доброй почтенной тетушке немед
ленно навестить больного юношу в госпитале школы
подпрапорщиков и поручить его заботам врача.
Корпус школы подпрапорщиков находился тогда
возле Синего моста; позднее его перевели в другое
место. А громадное здание, переделанное снизу довер
ху, стало дворцом великой княгини Марии Николаевны.
Мы отправились туда в тот же день на санях.
В первый раз я увидела будущего великого поэта
Лермонтова.
Должна признаться, он мне совсем не понравился.
У него был злой и угрюмый вид, его небольшие черные
глаза сверкали мрачным огнем, взгляд был таким же
недобрым, как и улыбка. Он был мал ростом, коренаст
и некрасив, но не так изысканно и очаровательно некра
сив, как Пушкин, а некрасив очень грубо и несколько