Наконец, в исходе 1834 года, Лермонтов был произ
веден в корнеты в лейб-гвардии Гусарский полк и оста
вил юнкерскую школу. По производстве в офицеры он
начал вести рассеянную и веселую жизнь, проводя
время зимой в высшем кругу петербургского общества
и в Царском Селе, в дружеских пирушках гусарских;
летом — на ученьях и в лагере под Красным Селом,
откуда один раз он совершил романическое путеше
ствие верхом, сопровождая ночью своего товарища
на одну из дач, лежащих по петергофской дороге. Путе
шествие это описано им в стихотворении «Монго» очень
игриво, но не для печати.
Лермонтов, как сказано, был далеко не красив со
бою и в первой юности даже неуклюж. Он очень хо
рошо знал это и знал, что наружность много значит при
впечатлении, делаемом на женщин в обществе. С его
чрезмерным самолюбием, с его желанием вездеи во
всемпервенствовать и быть замеченным, не думаю,
чтобы он хладнокровно смотрел на этот небольшой
свой недостаток. Знанием сердца женского, силою своих
речей и чувства он успевал располагать к себе жен
щ и н , — но видел, как другие, иногда ничтожные люди
легко этого достигали. Вот как говорит об этом один
из его героев Лугин, в отрывке из начатой повести:
174
«Я себя спрашивал: могу ли я влюбиться в дурную?
Вышло нет: я дурен и, следственно, женщина меня лю
бить не может. Это ясно». Потом далее продолжает:
«Если я умею подогреть в некоторых то, что называют
капризом, то это стоило мне неимоверных трудов
и жертв; но так как я знал поддельность этого чувства,
внушенного мною, и благодарил за него только себя,
то и сам не мог забыться до полной, безотчетной любви:
к моей страсти примешивалось всегда немного злости;
все это грустно — а правда!..»
В обществе Лермонтов был очень злоречив, но душу
имел добрую: как его товарищ, знавший его близко,
я в том убежден. Многие его недоброжелатели уверяли
в противном и называли его беспокойным человеком...
Тысяча восемьсот тридцать седьмой год был несчаст
лив для нашего поэта, которого перевели из гвардии тем
же чином в армию, в Нижегородский драгунский полк,
стоявший в Грузии. В то время Лермонтов написал сти
хотворение на смерть А. С. Пушкина, убитого тогда на
дуэли. Не удовольствовавшись первоначальным текстом,
он через несколько дней прибавил к нему еще шестна
дцать окончательных стихов, вызванных толками про
тивной партии и имевших влияние на его участь...
Мне ничего не известно о пребывании его в Грузии
и на Кавказе за этот год, в конце которого (или в на
чале следующего) он был возвращен снова в гвардию,
сперва в лейб-гвардии Гродненский гусарский полк,
а вскоре потом в прежний, где служил 7. В феврале
1838 года, будучи еще в гродненских гусарах, при про
щании с одним из своих товарищей того же полка
М. И. Ц<ейдлеро>м, ехавшим на Кавказ для участвова-
ния в экспедиции против горцев, Лермонтов написал
ему на память восемь стихов. Вот они:
Русский немец белокурый
Едет в дальнюю страну,
Где косматые гяуры
Вновь затеяли войну.
Едет он, томим печалью,
На могучий пир войны,
Но иной, не бранной, сталью
Мысли юноши полны.
В последнем двустишии есть очень милая игра слов;
но я не имею право ее обнаружить 8.
В начале 1840 года Лермонтова снова отправили
на Кавказ, за дуэль его с молодым Барантом, сыном
175
французского посланника. В апреле он уже был на пути
из Петербурга в Ставрополь. Тогда-то, в дороге, он
написал известное стихотворение:
Тучки небесные, вечные странники!
Степью лазурною, цепью жемчужною
Мчитесь вы, будто как я же, изгнанники,
С милого севера в сторону южную... и проч. 9.
Прибыв в эту «сторону южную», он отправился
в горы, в экспедицию против чеченцев. Впоследствии он
описал одно из дел с горцами в своем стихотворении
«Валерик». В то время как Лермонтов уезжал на юг,
издан был в первый раз его роман «Герой нашего вре
мени»; через год уже вышло второе его издание 10. Так
же при жизни поэта напечатаны были в одной книге
его мелкие стихотворения, самые безукоризненные, как
выразился о них покойный Белинский. До появления
их вместе они помещаемы были почти исключительно
в «Отечественных записках».
В конце 1840 года Лермонтову разрешен был приезд
в Петербург на несколько месяцев. Перед окончанием
этого отпуска и перед последним своим отъездом на
Кавказ весною 1841 года он пробыл некоторое время
в Москве и с удовольствием вспоминал о том. «Никогда
я так не проводил приятно время, как этот раз в Мо
с к в е » , — сказал он мне, встретясь со мной при проезде
своем через Тулу. Эта встреча моя с ним была послед
няя. В Туле он пробыл один день, для свидания с своей
родною теткой, жившей в этом городе. Вместе с ним
на Кавказ ехал его приятель и общий наш товарищ
А. А. С<толыпи>н. Они оба у меня обедали и провели
несколько часов. Лермонтов был весел и говорлив; пе
ред вечером он уехал. Это было 15 апреля 1841 года,
ровно за три месяца до его кровавой кончины. По при
езде в Ставрополь он был уволен, перед экспедицией), на
несколько времени в Пятигорск. Покойный П. А. Гвоз
дев, тоже его товарищ по юнкерской школе, бывший
в то время на кавказских водах, рассказал мне о по
следних днях Лермонтова.
Восьмого июля он встретился с ним довольно поздно
на пятигорском бульваре. Ночь была тихая и теплая.
Они пошли ходить. Лермонтов был в странном распо
ложении духа: то грустен, то вдруг становился он желч
ным и с сарказмом отзывался о жизни и обо всем его
окружавшем. Между прочим, в разговоре он сказал:
176
«Чувствую — мне очень мало осталось жить». Через не
делю после того он дрался на дуэли, близ пятигорского
кладбища, у подошвы горы Машук 11.
Вовсе не желая к воспоминанию о смерти Лермон
това примешивать мелодраматизма, которого при жиз
ни своей он не терпел, ненавидя всякие эффекты, я не
вольно должен передать одну подробность о его конце,
сообщенную мне П. А. Гвоздевым. 15 июля, с утра
еще, над городом Пятигорском и горою Машук соби
ралась туча, и, как нарочно, сильная гроза разрази
лась ударом грома в то самое мгновение, как выстрел
из пистолета поверг Лермонтова на землю *. Буря и ли
вень так усилились, что несколько минут препятство
вали положить тело убитого в экипаж. Наконец его
привезли в Пятигорск. Гвоздев, услыхав о происше
ствии и не зная наверное, что случилось, в смутном ожи
дании отправился на квартиру Лермонтова и там уви
дел окровавленный труп поэта. Над ним рыдал его
слуга. Все, там находившиеся, были в большом смуще
нии. Грустно и больно было ему видеть бездыханным
того, чья жизнь так много обещала! Невольно тогда
приятелю моему пришли на память стихи убитого
товарища:
Погиб поэт, невольник чести,
Пал, оклеветанный молвой,
С свинцом в груди и с жаждой мести,
Поникнув гордой головой...
1856 г. На Южном Буге
ИЗ ПИСЬМА К П. А. ЕФРЕМОВУ
Теперь расскажу вам историю этих окончательных
стихов <«Смерти Поэта»>.
Через несколько дней после дуэли и смерти Пуш
кина Лермонтов написал это стихотворение, заключив
его стихом: «И на устах его печать!» Оно разошлось
по городу.
Вскоре после того заехал к нему один из его род
ственников, из высшего круга 1 (не назову его), у них