жандармов графа А. X. Бенкендорфа. Граф представил
государю отчаяние старушки «бабушки», просил о сни
схождении к Лермонтову, как о личной для себя
милости, и обещал, что Лермонтов не подаст более
поводов к взысканиям с него, и наконец получил желае
мое. Это было, если не ошибаюсь, перед праздником
рождества 1837 года. Граф сейчас отправился к «ба
бушке». Перед ней стоял портрет любимого внука.
Граф, обращаясь к нему, сказал, не предупреждая ее
ни о чем: «Ну, поздравляю тебя с царскою милостию».
Старушка сейчас догадалась, в чем дело, и от радости
заплакала 8. Лермонтова перевели тогда в лейб-гвардии
Гродненский гусарский полк, стоявший на поселениях,
близ Спасской Полести, в Новгородской губернии.
Таково было тогда обыкновение: выписанные в армию
переводились в гвардейские полки, расположенные вне
Петербурга: так, Хвостов, Лермонтов (бывшие лейб-
гусары), Тизенгаузен (бывший кавалергард) переве
дены были в гродненские гусары; Трубецкой, Ново
сильцев (бывшие кавалергарды) — в кирасиры его
величества, квартировавшие в Царском Селе. Впрочем,
уже на святой неделе 1838 года Лермонтов опять посту
пил в лейб-гусарский полк, где и служил до второй
ссылки в 1840 году.
* * *
Особенно дружен был Лермонтов с двоюродным
братом своим Алексеем; 9 они были вместе в школе
и в гусарах, а также два раза (как помнится) на
7 Лермонтов в восп. совр.
193
Кавказе: в 1837 году, когда первый был переведен туда
за стихи на смерть Пушкина, последний же ездил туда
охотником из гвардии, а затем в 1840—1841 годах,
когда первый вторично был выслан туда за дуэль
с Барантом, а последний, впоследствии той же дуэли,
по внушению покойного государя поступил из отстав
ки (в которую недавно вышел) на службу капитаном
в Нижегородский драгунский полк, стоявший на
Кавказе.
* * *
Алексей Столыпин вышел в офицеры лейб-гусар
ского полка из юнкерской школы в 1835 году. В 1837
году ездил охотником на Кавказ, где храбро сражался.
В конце 1839 года, будучи поручиком, вышел в отставку.
В начале 1840 года поступил на службу на Кавказ
капитаном Нижегородского драгунского полка. В 1842
году вышел опять в отставку. В последнюю войну он,
несмотря на немолодые уже лета, вступил на службу
ротмистром в белорусский гусарский полк и храбро
дрался под Севастополем, а по окончании войны вышел
в отставку и скончался несколько лет тому назад. Это
был совершеннейший красавец; красота его, муже
ственная и вместе с- тем отличавшаяся какою-то
нежностию, была бы названа у французов «proverbiale» *. Он был одинаково хорош и в лихом гусарском
ментике, и под барашковым кивером нижегородского
драгуна, и, наконец, в одеянии современного льва,
которым был вполне, но в самом лучшем значении
этого слова. Изумительная по красоте внешняя обо
лочка была достойна его души и сердца. Назвать
«Монгу-Столыпина» значит для людей нашего времени
то же, что выразить понятие о воплощенной чести,
образце благородства, безграничной доброте, велико
душии и беззаветной готовности на услугу словом и де
лом. Его не избаловали блистательнейшие из светских
успехов, и он умер уже не молодым, но тем же добрым,
всеми любимым «Монго», и никто из львов не
возненавидел его, несмотря на опасность его со
перничества. Вымолвить о нем худое слово не мог
ло бы никому прийти в голову и принято было бы
за нечто чудовищное. Столыпин отлично ездил вер-
* легендарной (фр.).
194
хом, стрелял из пистолета и был офицер отличной
храбрости.
Прозвище «Монго», помнится, дано было Столы
пину от клички, памятной современникам в Царском
Селе, собаки, принадлежавшей ему. Собака эта, между
прочим, прибегала постоянно на плац, где происходило
гусарское ученье, лаяла, хватала за хвост лошадь
полкового командира М. Г. Хомутова и иногда даже
способствовала тому, что он скоро оканчивал скучное
для молодежи ученье 10.
В 1839—1840 годах Лермонтов и Столыпин, слу
жившие тогда в лейб-гусарах, жили вместе в Царском
Селе, на углу Большой и Манежной улиц. Тут более
всего собирались гусарские офицеры, на корпус кото
рых они имели большое влияние. Товарищество
(esprit de corps) было сильно развито в этом полку
и, между прочим, давало одно время сильный отпор
не помню каким-то притязаниям командовавшего
временно полком полковника С * . Покойный великий
князь Михаил Павлович, не любивший вообще этого
«esprit de corps», приписывал происходившее в гусар
ском полку подговорам товарищей со стороны Лермон
това со Столыпиным и говорил, что «разорит это
гнездо», то есть уничтожит сходки в доме, где они
жили. Влияния их действительно нельзя было отрицать;
очевидно, что молодежь не могла не уважать пригово
ров, произнесенных союзом необыкновенного ума Лер
монтова, которого побаивались, и высокого благород
ства Столыпина, которое было чтимо, как оракул.
* * *
В начале 1841 года Лермонтов в последний раз
приехал в Петербург. Я не знал еще о его недавнем
приезде. Однажды, часу во втором, зашел я в известный
ресторан Леграна, в Большой Морской. Я вошел
в бильярдную и сел на скамейку. На бильярде играл
с маркером небольшого роста офицер, которого я не
рассмотрел по своей близорукости. Офицер этот из
дальнего угла закричал мне: «Здравствуй, Лонгинов!» —
и направился ко мне; тут узнал я Лермонтова в армей
ских эполетах с цветным на них полем. Он рассказал
мне об обстоятельствах своего приезда, разрешенного
ему для свидания с «бабушкой». Он был тогда на той
195
высшей степени апогея своей известности, до которой
ему только суждено было дожить. Петербургский
«beau-monde» * встретил его с увлечением; он сейчас
вошел в моду и стал являться по приглашениям на
балы, где бывал двор. Но все это было непродолжи
тельно. В одно утро после бала, кажется, у графа
С. С. Уварова, на котором был Лермонтов, его позвали
к тогдашнему дежурному генералу графу Клейнми
хелю, который объявил ему, что он уволен в отпуск
лишь для свидания с «бабушкой», а что в его положении
неприлично разъезжать по праздникам, особенно
когда на них бывает двор, и что поэтому он должен
воздержаться от посещений таких собраний. Лермон
тов, тщеславный и любивший светские успехи, был
этим чрезвычайно огорчен и оскорблен, в совершенную
противоположность тому, что выражено в написанном
им около этого времени стихотворении «Я не хочу, чтоб
свет узнал»... 11
* * *
Лермонтов был очень плохой служака, в смысле
фронтовика и исполнителя всех мелочных подробно
стей в обмундировании и исполнений обязанностей
тогдашнего гвардейского офицера. Он частенько сижи
вал в Царском Селе на гауптвахте, где я его иногда
навещал. Между прочим, помню, как однажды он
жестоко приставал к арестованному вместе с ним лейб-
гусару покойному Владимиру Дмитриевичу Бакаеву
(ум. в 1871 г.). Весною 1839 года Лермонтов явился
к разводу с маленькою, чуть-чуть не игрушечного дет
скою саблею при боку, несмотря на присутствие вели
кого князя Михаила Павловича, который тут же аресто
вал его за это, велел снять с него эту саблю и дал
поиграть ею маленьким великим князьям Николаю
и Михаилу Николаевичам, которых привели смотреть