— Да я разве, если бы не он…

— Ну-ну, ладно, будет об этом. Дело-то уразумел ли?

— А чего тут… работать смогу.

— Только дадут ли работать-то?..

— А что?

— Да вон вчера соседнюю дивизию немцы начисто расколошматили. Наши еле прорыв заткнули; Народу полегло видимо-невидимо. А что завтра будет — бог весть…

В последующие дни на фронте опять установилось затишье. И хотя чувствовалось, что эта тишина ненадежна (по ночам с той и с другой стороны слышались передвижения), в тылах, даже самых ближайших, жили спокойно.

Мастеровые из ремонтной команды вставали по трубе, завтракали и шли на работу.

Егор быстро освоился с новым делом. Яков Васильевич был доволен им. Иногда он останавливался около верстака Егора, вступал в разговор.

— Ты, Егор, парень смышленый и работящий, хочешь учиться на оружейника?

— Нет, не хочу.

— Почему же это?

— А домой вернусь, чего буду делать? Мне это мастерство ни к чему.

— Да зачем же тебе домой? Ты к нам в Тулу поедешь.

— Нет, домой тянет…

— Наверно, зазноба есть?.. Так то не беда — заберешь ее в Тулу и будешь жить барином. Наше дело хорошее.

— Стволы-то выправлять любой может. Вот если бы вы научили меня на станке работать, тогда — другое дело.

— А хочешь?

— На станке охота научиться.

— Ладно, ужо приходи как-нибудь вечером, займемся…

Якова Васильевича призвали на службу недавно, как стали налаживать прифронтовые ремонтные оружейные мастерские. А недели за две до этого он проводил на войну старшего сына Степана. И вот уже прошло три месяца, как от того не было вестей. Яков Васильевич волновался, тосковал и подчас не находил себе места. Егор чем-то напоминал ему Степана, и мастеру было приятно поговорить с ним, даже просто побыть вместе. Егор заметил расположение мастера и очень обрадовался. После разлуки с Антипом он чувствовал себя одиноким, затравленным. В ремонтной команде по-прежнему относились к нему с пренебрежением. А теперь, когда мастер стал оказывать ему внимание, Егор воспрянул духом. Раньше он думал лишь о том, как бы скорее прошел день, и ничем не интересовался, кроме своих стволов. Теперь ему захотелось кое-чему научиться, и прежде всего работе на станке. Этой перемене настроения помогло и то, что он, наконец, получил долгожданное письмо от Дуняшки. Она писала, что будет ждать, и просила беречь себя.

По вечерам, когда бородач Сазонов и другие мастеровые резались в карты, Егор приходил в мастерскую, и Яков Васильевич объяснял ему устройство токарного станка, знакомил с инструментами и приемами работы. Постепенно Егор приобрел навыки станочника, и ему стали доверять сложные работы. Однако старые мастера-оружейники продолжали смотреть на него свысока: оружия он не знал и потому не мог стоять с ними на одной ноге. Это злило Егора. «Подождите, и я еще дождусь солнышка», — мысленно отвечал он своим недоброжелателям.

Егор, стоя за своим верстаком, зорко присматривался к другим мастерам, жадно впитывал их приемы работы, прислушивался к разговорам. Он уже хорошо знал устройство русской трехлинейной винтовки. Знал, что ее изобрел капитан Мосин. Туляки не раз похвалялись, что эта замечательная винтовка была создана на Тульском оружейном заводе.

Мечтой Егора стало узнать пулемет. Но к пулеметам его не подпускали. Починкой пулеметов заведовал бородач Сазонов. Иногда ему помогал Евтушенко, другие же мастера занимались только винтовками. Егор несколько раз просил, чтобы его познакомили с пулеметом, предлагал свои услуги и помощь, но Сазонов сердито рычал:

— Уйди, рылом не вышел!

Но однажды утром, когда Егор по обыкновению встал за свой верстак и принялся за привычное дело, его окликнул мастер:

— Шпагин, пойдем со мной в кузницу.

Егор пошел за мастером. Там на грязном верстаке стоял «максим».

— Вот надобно срочно исправить эту машину.

Егор просиял: неужели его мечта осуществится? Даже дух захватило от радости.

— Шесть пулеметов привезли нынче утром. Нужда в них сам знаешь какая… А мастеров-то кот наплакал. Так что эту; штуку придется мне чинить. Ты как, согласен быть подручным?

— Яков Васильевич, да я… да я ночевать тут готов, лишь бы…

— Вижу, вижу! Тогда засучивай рукава и за дело!

Мастер не торопясь начал разбирать пулемет, по порядку раскладывая детали, объясняя Егору их назначение, рассказывая о взаимодействии отдельных частей. Поломка оказалась серьезной, пришлось провозиться несколько дней, зато Егор был необыкновенно доволен. Он узнал, наконец, устройство пулемета и даже научился его разбирать и собирать.

Когда мастер сказал, что перед отправкой в часть пулемет нужно опробовать в стрельбе, Егор напросился вместе с ним на стрельбище. Как же был счастлив Егор, когда ему разрешили выпустить очередь по мишени!

Пулемет работал хорошо. Егор, нажав на гашетки, ощутил сладкую дрожь в теле. Дробные выстрелы, гулко отдававшиеся в лесу, радовали его и наполняли душу задорной гордостью. Если б теперь деревенские парни посмотрели на него или глянула Дуняшка…

Егор чувствовал себя героем.

Вернувшись в казармы, он продолжал думать о пулемете: «Ведь никаких приводов, никаких передач у него нет, а нажал на гашетки — и пошло грохотать. Да, придумано замысловато… А еще, говорят, есть ручные пулеметы. Этот на колесах, а тот можно в руках носить. И чего только человек не выдумает!..»

Егору захотелось познакомиться и с ручным пулеметом, и с автоматическими пистолетами, и со всей оружейной автоматикой. Было в ней что-то загадочное, манящее…

Подошла осень. Ночами серое солдатское одеяло уже не спасало от холода — приходилось натягивать шинель. Но умучившись, умаявшись за день на работе, Егор не замечал холода и спал богатырским сном. И в эту ночь он не чувствовал, как толкали его в бок, не слышал, как люди торопливо одевались, что-то испуганно говоря. Не слышал, как стаскивали с нар свои пожитки, стучали сундуками. Даже когда сорвали с него одеяло, он не проснулся, а лишь повернулся на другой бок.

— Поживей собирайся, лишнее не брать! — раздалась команда унтера. — А этот что лежит?!

Схватив за плечи спящего, унтер потянул его с нар. Егор грохнулся на пол и закричал:

— Что?! Что?! Куда?!

— Одевайся, сонная харя, и марш в мастерскую!

Егор протер глаза, быстро оделся и, все еще ничего не понимая, вышел из барака. Ночь была темная, знобящая. Где-то справа гулко гудела земля, слышались выкрики офицеров, перебранка, скрип колес. Вдалеке громыхнуло.

— По-двое разберись! — послышалась команда. Егор, спотыкаясь, пошел к строю.

Пока шагали к мастерской, по рядам прополз шепот: «Неприятель прорвал фронт, наши отступают». Солдаты понуро молчали, то и дело сбивая шаг.

Около мастерской кричали ездовые, выстраивали подводы одну за другой.

— А ну, давай, ребятушки, поживей, — послышался знакомый голос Якова Васильевича, — выносите ящики, разбирайте верстаки. — Солдаты взялись за дело. Все оборудование, инструмент, оружие и запчасти уложили на телеги. Туда же побросали сундуки, баулы, заплечные солдатские мешки.

— Ну, стало быть, с богом! — сказал мастер. Офицер отдал команду, и обоз, а за ним и ремонтная команда в пешем строю двинулись проселком к большой дороге.

Не прекращался гул канонады; и справа и слева по проселкам слышался топот отступающих войск. Часа через два, когда небо начало светлеть, обоз остановили около речки, где столпилось множество подвод. У моста какой-то офицер на сивой лошади, размахивая плетью, надсадно кричал:

— Осади назад, пропустите штабные фургоны! — Голос его, металлически звонкий и резкий, покрывал все другие голоса и звуки. Ездовые осаживали лошадей, заносили задки телег, стараясь дать дорогу штабным.

— Ну-с, кажется, тут мы надолго застряли, — сказал ротный, — разрешаю перекур, только не разбредаться.

Солдаты расселись у телег на пожухлой траве. Свернули козьи ножки. Разговорились.