На это «хлебное место» был назначен отставной генерал-майор Даревский. Именно он теперь был главным подрядчиком для заготовки продовольствия в Литве и Польше в случае похода Русской армии в Пруссию.

Но тут произошло то, о чем никто не задумывался. Конференция своевременно не вложила средства в продовольственные запасы Курляндии и Лифляндии. Этой отечественной промашкой и воспользовались агенты прусского интендантства, которые заблаговременно начали закупать имеющиеся запасы.

К счастью, далеко не все. А потому наши провиантмейстеры все-таки умудрились обеспечить в Эстляндии и Лифляндии «текущее довольствие» для армии Апраксина на зимний период 1756/57 года. Ну, а дальше? Ведь война с пруссаками совсем не походила на однолетнюю.

Фельдмаршал Апраксин, приняв начальство, был связан пресловутой инструкцией Конференции от 5 октября 1756 года, которой предписывалось не рассчитывать на Венский и Дрезденский дворы, в свое время обязавшиеся снабжать наши войска продовольствием. А потому в Польшу были высланы офицеры с немалыми суммами для заготовки продовольствия и фуража уже по пути.

Но деликатность положения фуражиров заключалась в том, что они ни в коем случае не должны были обнаружить, с какой стороны русская армия явится в Пруссию. По сосредоточению же продовольственных запасов прусская разведка легко могла бы определить это. В результате сосредоточение войск у прусской границы совершалось таким образом, чтобы «королю прусскому сугубая (с Двины и Днепра) диверсия сделана была бы, и тем невозможно узнать, на какое прямо место сия туча собирается». Фельдмаршалу Апраксину необходимо было так маневрировать, чтобы для него было «…все равно прямо на Пруссию, или влево через всю Польшу в Силезию маршировать». И, конечно же, Степан Федорович должен был принять меры для обеспечения довольствия войск, в каком бы направлении они ни пересекли границу Пруссии.

Длань Конференции вторгалась даже в довольствие войск. Подводы разрешалось собирать в Лифляндии, Курляндии и Польше, но с «обещанием за все платы и с объявлением, что, в противном случае, вы с сожалением принуждены брать оных силою».

Войскам полагалось иметь с собой двухнедельный запас провианта. Причем «платою за все» Апраксин должен был «приласкать и приохотить поляков к добровольной поставке». Теоретически все это выглядело прекрасно, но в том лишь случае, если бы в распоряжение фельдмаршала были предоставлены значительные денежные суммы. А между тем в деньгах ощущался явный недостаток. Конечно, Апраксин мог бы обратиться к реквизиции, но это привело бы к политической напряженности в отношениях с Польшей. И в результате вся ответственность снова падала бы на него.

«Из огня да в полымя!» — положение, как позднее говорили, хуже губернаторского. Связанный по рукам и ногам, Апраксин и шагу не мог ступить без оглядки. А потому вынужден был действовать крайне осторожно.

Как же выходит Степан Федорович из столь затруднительного положения? До вступления в пределы Пруссии он решает заготавливать продовольствие исключительно за наличные деньги и устраивать магазины на главных операционных путях с Западной Двины и Днепра к Неману. А «заподряжать» запасы для этих магазинов начинают уже вскоре по прибытии Апраксина в Ригу, зимой 1756 года.

Слово «солдат» (нем. Soldat от итальянского soldato, что, в свою очередь, восходит к итальянскому же soldare — «нанимать», «платить жалованье») в конечном итоге происходит от названия итальянской разменной медной монеты «сольдо» (soldo), 1/20 лиры, впервые появившейся в Милане в конце XII столетия. И, соответственно, в любую эпоху и в любой армии чем больше солдат, тем выше расходы. Тем более в зарубежном походе. А потому на основании указа правительствующего Сената от 16 мая 1757 года в распоряжение фельдмаршала ассигнуется 2 000 000 рублей. Правда, до конца мая была отпущена только половина этой суммы. О пересылке второго миллиона еще идет переписка.

Насколько велика эта сумма? Чтобы ответить на этот вопрос, сравним цены той поры на провиант и фураж. И вот к какому выводу мы приходим: при составе Русской армии в 128 000 человек и 92 000 лошадей провиант и фураж не могли обойтись менее 500 000 рублей в месяц. И даже за исключением прибывших позднее 15 000 нерегулярных «о двуконь» — не менее 300 000 рублей в месяц.

Таким образом, исходя из ассигнования в 1 000 000 рублей, армия могла довольствоваться — даже при наивыгоднейших условиях поставки — в течение не более чем трех месяцев.

Сложность снабжения Апраксинской армии заключалась и в другом. Первая часть войск (с Днепра) выступила еще в феврале, вся же армия — только в мае. И уже к началу июня стало ясно, что отпущенной полусуммы, то есть миллиона, недостаточно. Тем более что возникают и непредвиденные расходы — например, плата за подводы, да и меняется — с началом войны — курс рубля.

Как же поступает главнокомандующий? Раз уж Конференция все бразды правления держит в своих руках, а денежных средств не хватает, Апраксин требует оплаты его расходов золотом.

Так что и при очень скромных средствах расторопный Степан Федорович успевает заготовить в Литве запасы провианта и фуража. И более того — он пополняет не только «проходные магазины», то есть склады с запасом на два-три дня для соответствующей колонны войск. Главнокомандующий умудряется заполнить до отказа и «основные магазины», причем на целых три месяца для всей армии (эта вспомогательная база устроена вдоль реки Неман).

Апраксин предполагал обеспечить довольствием армию еще до занятия Кенигсберга. Однако настойчивые требования из Петербурга вынуждают его уже 16 июня выступить с армией в Ковно, к прусской границе.

Всего к тому времени в армии Апраксина насчитывалось примерно около 90–100 тысяч солдат (фактически годных к бою было не более 50–55 тысяч). В Прусской же армии солдат было много меньше. Всего имелось 22 батальона и 50 эскадронов при 64 орудиях. Итого в общей сложности 24 000 человек. Казалось бы, соотношение сил далеко не в пользу пруссаков. Однако победы русской армии были одержаны лишь благодаря нечеловеческому напряжению русского солдата.

Что же касается Конференции, то, как мы видим, она далеко не всегда действовала нужным образом. Да и как, находясь на севере, в Петербурге, можно было управлять всем тем, что происходит на западе, в Пруссии?

Историки XVIII и последующих веков порицают Апраксина за крайнюю нерешительность, особенно после победы под Грос-Егерсдорфом. Но при всей пассивности фельдмаршала ему нельзя поставить в вину то, что он, пусть и считался «паркетным» (он сделал свою карьеру благодаря блистательным придворным связям), всеми силами пытался сохранить армию. Даже и ценой отступления.

В начале сентября 1757 года, спустя немногим более недели после полной победы фельдмаршала при Грос-Егерсдорфе, военный совет примет решение о восстановлении сообщений с Россией. В частности, необходимо будет пополнить запасы продовольствия и фуража у Тильзита, а также без промедления занять Лабнау и обеспечить подвоз продовольствия при помощи флота. Фельдмаршал разделял мнение Совета, однако и сам не уклонялся от ответственности. Это видно из его донесения от 3 сентября 1757 года: «…не я ретировался, но его (неприятеля) из крепкого места выжив, оное Вашему Величеству в подданство подвергнул, и тако со всякой честью и славою к Тильзиту поворотить для того, чтобы утомленное толикими маршами войско в голодной земле какому-либо несчастью не подвергнуть».

И, разъясняя Конференции, что волей-неволей нужно помириться с отступлением, фельдмаршал продолжает: «…воинское искусство не в том одном состоит, чтобы баталию дать и, выиграв, далее за неприятелем гнаться, но наставливает о следствиях часто переменяющихся обстоятельств более рассуждать, всякую предвидимую гибель благовременно отвращать и о целости войска неусыпное попечение иметь».