Усадебную красоту князь не мог представить без главного поэтического образа — воды, дарующей ощущение радости. Он расширил Большой пруд, устроил новый каскад из прудов, тем самым выделив их в контексте яснополянского ландшафта. Особенно прелестными были пруды в полнолуние, когда в них отражалась таинственная луна. Как известно, «луна и вода» завораживали Толстого, отрывая от земли и наполняя силой воображения и любви. Своими озарениями он также был обязан тонкому эстетическому вкусу своего деда.

Князь Волконский оказался удивительно талантливым и тонким ценителем «зеленого», садово-паркового искусства. Нижний парк, возникший по его инициативе в 1810-е годы на месте голых оврагов, яркое доказательство этому. Если каноны ампирной архитектуры порой сдерживали фантазию князя, то ландшафтное пространство предоставляло творцу широкие возможности для реализации замыслов. В его обустройстве помогла поэма Делиля «Сады», воспринятая дедом писателя как руководство к действию.

Именно парк воплотил в себе усадебную идеологию «сельских радостей». Камерный, небольшого размера,

всего лишь в три десятины, Нижний парк с серебристыми тополями, белыми березами, стройными елями, каскадом искусственных прудов, очаровательными березовыми мостиками, шиповниковыми клумбами, извилистыми дорожками, таинственными пейзажными уголками, вышкой-беседкой, одиноко стоящей, подобно стражу в самой глубине парка, и прочими «садовыми безумствами», оказался на редкость живописным, уютным, привлекательным. Здесь всё взывало не к разуму, а к сердцу.

В Ясной Поляне при Волконском появились чудесные оранжерейные сооружения, непременный атрибут барской жизни. Гостям всегда демонстрировали экзотические фрукты, выращенные в собственных теплицах: дыни, арбузы, персики. Не было, кажется, только ананасов. Но ими, как известно, не каждый мог похвастаться даже в южных краях. Для юного Толстого оранжерейное пространство стало любимым уголком усадьбы. Сюда он прибегал слушать звуки ночи. В этом таинственном и поэтичном месте, когда он оставался «один с луной», рождались грезы, создавался роман «Война и мир».

Старый князь Волконский всё делал неторопливо, обдуманно и аккуратно. Он ежедневно вставал в пять утра и до «вкушения чая», то есть до семи часов утра, успевал прогуляться по саду, заглянуть в оранжереи, понаблюдать за строительством своего «городка», посмотреть эскизные проекты и чертежи, иногда сделать замечания молодому, облагодетельствованному им архитектору. Но обычно указания он давал через управляющего.

Имение князя было небольшим, но он его искусно «подправил» большими деньгами своей жены. Проезжавшие по Посольской дороге мимо его усадьбы, в том числе и сам государь, восторженно спрашивали: «Чье это славное имение?» Иногда выезжал сюда, к Большаку на своей излюбленной паре лошадей и сам князь, чтобы любоваться видом, открывавшимся отсюда, на свою строящуюся усадьбу. Нам неизвестно, пользовался ли дед писателя трактатами Витрувия, Палладио, Виньолы, Серлио, Бонделя, растиражированными проектами Па

рижской академии. Как бы то ни было, все получилось талантливо и капитально. Гармонию нарушала непропорциональных размеров конюшня, оказавшаяся слишком длинной и закрывающая собой усадебную панораму. Ее вскоре сломали по распоряжению князя. Теперь в полном объеме был виден фасад дома, и князь мог с гордостью взирать на свое творение, восклицая: «Городок!»

Князь слыл большим «охотником строиться и, начиная от птичника и конюшен с полами до спальной дочери, все было сделано им прочно, богато, красиво и, главное, отчетливо». Он «не мог перенести вида отбитой штукатурки и, еще хуже, неровного пола, кривой стены. Один раз он приказал перештукатурить целый флигель, когда, прикинув угольником, он убедился, что угол был не математически прямой… Всё, — от стен дома толщиною в два аршина, до ножек стульев, — было чисто и отчетливо, прихотливо». Во всем, к чему прикасался князь, ощущалась «поэзия порядка», столь созвучная идеологии «регулярного государства».

На строительство ансамбля ушло около 20 лет. Чтобы повторить успех деда в ином, виртуальном пространстве — в повседневной жизни хозяина Лысых Гор на страницах «Войны и мира», — Толстой должен был досконально изучить всю строительную эпопею в Ясной Поляне. От глубинных знаний истории жизни своего предка до гениальных прозрений — путь толстовского созидания.

Только однажды Волконский был вынужден прервать строительный процесс в усадьбе. В сентябре 1812 года он отправился в тамбовскую деревню княгини Голицыной, где из-за приближения наполеоновских войск начались крестьянские волнения. Это событие будет воспроизведено Толстым в эпизоде бунта в Богу- чарове. С Сергеем Федоровичем Голицыным и его женой Варварой, как мы уже знаем, Волконского связывало многое. В жизни князя вообще слишком много фатального. Его несостоявшаяся женитьба на Варваре Энгельгардт была спровоцирована «плохой минутой», эмоциями, а не разумом. После того как она вышла замуж за его друга, Волконский сделал предложение

княжне Трубецкой, которую никогда не любил, как верно подметила его дочь. Промыслительным было и продолжение этой истории, правда уже с другими героями. Горячо любимая дочь князя Мария была помолвлена с одним из сыновей Голицыных. Однако стать его женой ей было не суждено из-за смерти жениха, в которого она была влюблена. Но ее отец, как истинный вольтерьянец, был убежден, что «все к лучшему в этом лучшем из миров».

Ясная Поляна стала для деда писателя мини-государством, где все им было любимо: и люди, и поля, и леса, и строения. Он творил все здесь для своей единственной дочери, чтобы ей жилось комфортно. Места хватило и для яблоневого сада, «аптекарского» огорода и, конечно, для цветов. В усадьбе князь намеревался жить не только летом, но и зимой. Поэтому господский дом и флигели для гостей были приспособлены к разным сезонам. Каменный дом сложно протопить дровами. Князь легко преодолел эту головоломку, совместив представительскую функцию парадного первого этажа из белого камня с жилыми комнатами деревянных антресолей. Главный дом был выстроен в анфиладной традиции, характерной для зрелого классицизма. В таком пространстве можно было танцевать англезу, мазурку, котильон, как это происходило на страницах знаменитого романа.

«Мужская» часть дома, с кабинетом, казино, библиотекой, и «женская» — с девичьей, гостиной, спальней, не были забыты автором «Войны и мира», который не расставался со своими воспоминаниями, связанными с огромным 32-комнатным домом, прозванным им «сувениром».

В свою вселенную дед писателя включил и расположенную в трех верстах от Ясной Поляны небольшую деревушку с пятью крестьянскими домами, красивым садом, прудом, наполненным рыбой, тенистым лесом, с вьющейся по долине речкой Воронкой и ключом с вкусной водой. В общем, место оказалось райским, «прелестным уголком», и князь выстроил здесь для себя «летний» домик, с большими окнами и большой дверью, и обставил его незатейливой мебелью — деревян

ный диванчик и огромный стол в два квадратных аршина. Этот «райский уголок» дед назвал Грумантом в память своего воеводства в Архангельске, вблизи которого находился Шпицберген с группой островов, в том числе и Грумантом. Для крестьянского уха название оказалось необычным, в нем чудилось что-то «угрюмое».

А для юного Толстого это место стало воплощенным раем, «великим наслаждением», несказанным счастьем. Здесь он «ловил рыбу», «бегал на гору и под гору», ездил на желтом дедушкином кабриолете, запряженном роскошными гнедыми, ел сочный творог, пил сливки из крынки, которые были густыми, как сметана. «И все, казалось, радовались этому: и собаки, и куры, и петухи, и лошади, и телята, и рыбы в пруду, и птицы в лесу». Гру- мант так и остался навсегда для Толстого «любовью к любви».

У деда писателя была замечательная библиотека. Он прекрасно знал французскую литературу, интересовался музыкой, театром, историей, естественными науками, был активным вольтерьянцем, возможно, масоном — не пожелал выстроить церковь в своей усадебной вселенной.