Борис так залюбовался работой машины, что не заметил, как в цех следом за ними пробралась Антошка и стала рядом. И вдруг он услышал ее голос:

— Дядя, вы повар? А что вы жарите?

Мужчина в фартуке повернул голову, и Борис узнал в нем того человека, которого видел рано утром. Усы мужчины ощетинились, глаза стали выпуклыми.

— Это что за дети? — закричал он. — Почему тут дети?

Борис подхватил Антошку на руки и со всех ног бросился из цеха. А навстречу ему уже бежала тетя Маруся.

— Ну, Антошка, — сказал Борис, — загубишь ты меня сегодня! Подожди, я папе все скажу!

Тетя Маруся усадила девочку на прилавок, рядом с заведующей павильоном, а Борис с Виктором пошли дальше.

— Это! Иван Федорович Крутоверцев, — объяснил Виктор, — знатный кузнец. Его весь завод знает. Когда в ремесленном бывает новый набор, ребят ведут к Ивану Федоровичу: пусть посмотрят, прежде, чем выбрать себе специальность, каким теперь стало кузнечное дело. А он показывает ребятам свой фартук и говорит: «Видите? Ни одного пятнышка. А то некоторые о кузнецах судят по старинке, по гоголевскому кузнецу Вакуле, который насквозь пропах дымом. Через год-два и белый халат надену, как доктор».

— Виктор, а ведь я его сегодня видел утром.

И Борис рассказал, как человек искал окурок своей папиросы.

— Да-а, — протянул Виктор, — на Ивана Федоровича это похоже, он такой, он, брат, во всем такой.

— Какой?

— Как тебе сказать?.. — Виктор подумал. — Сознательность, что ли, у него такая высокая. Хоть видят его люди, хоть не видят, а он одинаково по совести поступит.

Они прошли через какой-то цех. В нем Борис запомнил только большущий стол, который сам ездил взад и вперед. На столе лежал кусок стали, и при каждом ходе стола два резца снимали с него блестящую стружку.

Потом они оказались на широком дворе. Вдоль него стояли двумя длинными рядами столбы — каждый высотой с трехэтажное здание. На этой высоте столбы поддерживали рельсовый путь. По пути медленно двигалось какое-то сооружение с кабиной, а из кабины выглядывал человек.

— Это эстакада с мостовым краном, — объяснил Виктор. — Посмотри, как он работает.

Сверху, на стальных канатах стал медленно спускаться толстый крюк. Под ним, на рельсах, стояла железнодорожная платформа, а на платформе — токарный станок, такой массивный, что даже издали чувствовалось, как он давит на платформу. Около него завозились двое рабочих. Они зацепили крюк за трос, которым был обвязан станок. И вдруг станок вздрогнул, приподнялся и плавно пошел вверх…

Потом ребята опять проходили через цех. Здесь они на минуту остановились перед рабочим я темных очках. Ом держал в руке медную палочку. От нее шли куда-то две резиновые трубки. Рабочий водил этой палочкой по листу стали толщиной в ладонь, из палочки било сильное пламя, снизу листа бушевали огненные брызги.

— Автогенная резка? — догадался Борис, вспомнив, что ему об этом рассказывал отец.

— Да, — подтвердил Виктор. — По одной трубке идет кислород, а по другой — газ ацетилен. Здесь режут, а вон там сваривают.

— Как это — сваривают?

— А вот сейчас увидишь. Пойдем.

Они опять оказались во дворе, но в другом его углу. И тут Борис увидел какие-то странные фигуры. На них были маски без глаз, без носа, без рта, только посредине темнел небольшой прямоугольник. Фигуры сидели на низеньких деревянных брусках и держали в руках трехзубые вилки. Вилка зажимала прут темного цвета. Тут же лежали толстые листы стали. Когда конец прута приближался к месту, где соединялись ребрами два листа, вспыхивал ослепительный свет.

— Не смотри, ослепнешь, — предупредил Виктор. — Ты думаешь, это огонь? Это электрическая дуга. Тут температура три тысячи градусов. Погляди-ка сюда. Видишь, между листами получился шов? Было два листа, а теперь один. А на месте, где сварено, металл уже ни за что не лопнет.

Одна из фигур отложила рукоятку с вилкой в сторону и сняла маску. И Борис увидел курносого парнишку. Он подмигнул Борису и опять спрятался под маской.

— Наши ремесленники, — засмеялся Виктор. — Заводскую практику проходят. Озорные парни! А это Ольга Максимовна, наш мастер. Пойдем, я познакомлю тебя.

Они подошли к девушке лет двадцати двух, круглолицей, краснощекой, сероглазой.

— Ольга Максимовна, это сын нашего машиниста Кравцова — Борис Кравцов, — сказал Виктор. — Тоже в ремесленное метит.

— А в каком классе? — деловито осведомилась девушка.

— Седьмой кончаю, — ответил Борис.

— Седьмой — другое дело. А то некоторые норовят попасть в группу электриков из шестого. Из шестого теперь нельзя. А как учитесь?

Борис сказал.

— Ты что ж? К отцу? — перешла она на дружеское «ты».

Борис показал телеграмму. Девушка прочла и кивнула головой:

— Такая здесь уже есть. Весь завод знает. Скоро пойдем и мы смотреть на вальцы.

Ольга Максимовна подошла к ученику, у которого не ладилась работа, и взяла из его рук трехзубую вилку.

— Не так, Малыгин, не так. Вот, смотри.

И медленным, но сильным движением руки провела прутом по стали.

Так она ходила от одного ученика к другому и каждому что-нибудь объясняла, а ребята внимательно слушали, брали из ее рук вилку и делали, как она показывала.

— Какой у вас молодой мастер! — тихо сказал Борис Виктору.

— А чем плохо? Она окончила котлостроительный техникум и заочно учится на третьем курсе института. Вначале, конечно, ребята не доверяли, а потом, как увидели, сколько она знает, сразу поверили. И дисциплина совсем другая стала. Да что. Ее портрет даже в газете был!

— Ну, кончайте да садитесь в кружок — побеседуем, — сказала Ольга Максимовна.

Ребята сняли свои причудливые маски, отряхнули с костюмов пыль и расселись вокруг мастера на деревянных брусках.

Парнишка, что подмигнул Борису, подтолкнул своего соседа локтем, тот ответил тем же.

— Отставить! — строго сказал им Виктор.

Он был старостой, и его слушались все ребята. Борис тоже сел с ремесленниками.

— Вот видите, — сказала Ольга Максимовна ребятам, — как легко свариваются толстые листы стали. Шов получается не очень-то гладкий, зато крепкий. А завтра мы с вами поработаем на автомате. Там вы не увидите ни масок, ни яркого света. И шов получается ровный, гладкий, как замазка по краям оконного стекла. Так теперь и сваривают барабаны для котлов. А что было раньше! Даже страшно об этом читать. Один человек садился в котел и поддерживал заклепку клещами, напирая на них изо всех сил грудью, а другой колотил снаружи по заклепке молотом. Это почти все равно, что бить человека молотом прямо по груди. Люди в котлах корчились, глохли. Так их и звали: глухари. А теперь мы свариваем барабаны автоматами, — продолжала Ольга Максимовна. — Да какие барабаны! Четырнадцати метров в длину. А сам котел имеет высоту десятиэтажного дома. В его топке можно вертикально поставить сразу два паровоза — вот она какая! И заметьте: это наши советские ученые впервые стали сжигать в топках антрацитовую пыль. Из года в год, из десятилетия в десятилетие пыль шла в отвал наряду с землей и камнем, как негорючее вещество. Наши инженеры сказали: «Зачем ей зря пропадать!» Стали думать, как сжигать пыль, и, между прочим, обратились к одной заграничной знаменитости, специалисту по котлостроению. Профессор ответил: «Гореть не может и не будет». — «Нет, будет!» — сказали советские ученые. И антрацитовая пыль загорелась несчетным числом электрических ламп. «Горит», — протелеграфировали наши ученые заграничному профессору. «Не верю», — ответил им профессор. Все засмеялись. Глядя на ребят, засмеялась и сама рассказчица, да громко, весело.

— А все ж таки поверил? — спросил кто-то:

— Поверил, конечно. Это ведь давно было, С тех пор им там, за границей, многому пришлось поверить.

Ольга Максимовна взглянула на ручные часы и заторопилась:

— Пора.

Ребята быстро построились. Виктор подал команду, и колонна двинулась к огромному корпусу.

Борис стоял на месте и смотрел ремесленникам вслед. Ему было немножко не по себе — не то что обидно, как-то сиротливо стало. Но тут Ольга Максимовна оглянулась и кивком головы подозвала его к себе: