Позже, зимой шестидесятого, Флеров проводил отработку систем приземления корабля в Казахстане. Дело это было нелегкое в условиях тамошней суровой зимы и наших обычных неурядиц со своевременной доставкой макетов, оборудования, с трудностями наземной подготовки макетов спускаемых аппаратов перед их сбросами с самолетов. Каждое утро он портил мне настроение своими докладами о неудачах и задержках по ВЧ-связи с Балхашской авиационной испытательной базы, но при этом был неизменно весел и бодр. Сам летал на вертолетах во время сбросов и наблюдал «процесс», гонялся на вертолете за спускаемым аппаратом после его посадки: если был сильный ветер, парашют надувался и тащил за собой аппарат иногда по 2–3 километра. И провел испытания успешно.

Тогда же удалось договориться о совместной работе по двигательной установке с А. М. Исаевым, по телеметрии и радиоконтролю орбиты с А. Ф. Богомоловым, по командной радиолинии с А. С. Мнацаканяном и А. Калининым, по радиосвязи с Ю. С. Быковым, по системе ориентации с Б. В. Раушенбахом. Потом Раушенбах вместе со своими молодыми инженерами перешел работать в наше КБ.

Заместителем Королева по нашим работам в то время был Бушуев. Впоследствии он стал известен как руководитель (с советской стороны) программы «Союз — Аполлон». Бушуев участвовал в разработке проектов первых ракет. Уже тогда Мишин терпеть его не мог: «Ходит к С.П. мимо меня, карьерист!» Бушуева понять было можно. Вообще-то с любым начальником, как правило, иметь дело неприятно, но с Мишиным в особенности. Мишин был талантливым инженером, но став первым заместителем Королева, с годами все больше и больше превращался в администратора, в энергичного и грубого «погонялу».

Позже Бушуев, уже как заместитель Главного конструктора, вел проектные и конструкторские работы по космическим аппаратам, в том числе и по пилотируемым. Внешне Бушуев был неярок, говорил негромко, казался несколько медлительным, решения принимал вроде бы не торопясь. Глеба Максимова, например, это сильно раздражало, но на самом деле он был полон энергии, неутомим в работе, и указания его были четкими. Конечно, основные решения по разработке, изготовлению, испытаниям принимал сам С.П. и ревниво следил затем, чтобы мимо него, не дай бог, что-то существенное не проскользнуло, что, естественно, сильно осложняло жизнь его заместителей. Но он всегда был невероятно загружен, а ежедневно возникали десятки и сотни вопросов, которые нам приходилось решать без него. И здесь Бушуев был на месте.

Нетрудно объяснить, кстати, почему он не торопился с решениями. Обычное дело для любого КБ. Все через это проходили. Каждая новая мысль, даже самая прекрасная, принятая во время уже ведущихся работ — это не просто изменения чертежей, это задержки в их выпуске, соответственно задержки в сроках создания технологической оснастки, задержки в создании машины, изменения требований к оборудованию, разрабатываемому смежными предприятиями.

А вдруг они их не примут? А если и примут, то при условии существенного сдвига сроков на более поздние. А если измененная система или конструкция застряла, а то и не «пошла» при экспериментальной отработке? Так что лучше подождать, чтобы не гнать чертежи в корзину, работы и так невпроворот. И постепенно на горьком опыте люди приходили к брежневскому алгоритму «ничего не меняй без крайней нужды». Это, конечно, бесперспективный алгоритм. Пользуясь им, ничего стоящего не сделаешь, а будешь всю жизнь гнать «технические лапти». Но тщательно анализировать, стараться по максимуму предвидеть развитие событий, которые будут следствием принимаемого решения, то есть быть осторожным и осмотрительным руководителю необходимо. Особенно если у него нет полноты власти. А у кого она есть?

Бушуев владел этим искусством в совершенстве. Старался удержаться от слишком резких движений. И в то же время не входить в серьезные конфликты с агрессивно настроенными проектантами, которым всегда все ясно и которые имеют наглость заявлять (да еще и на повышенных тонах), что только неграмотные, полностью лишенные фантазии и инженерного предвидения люди могут не понимать пользы очередного «гениального» усовершенствования. Давалось все это ему нелегко. Еще и потому, что он как руководитель был доступен, к нему можно было прийти, заранее не договариваясь. Горячился он редко, но даже в запале, как правило, разносов не устраивал и к взысканиям прибегал редко. Этим он заметно отличался от Королева. Бушуева не боялись, с ним можно было спорить, пытаться доказывать, и раз, и два, и три. И он умел под натиском доказательств менять свое решение, как, впрочем, и Королев, хотя тот сильно не любил этот процесс. В сдержанности и мягкости Бушуев немного походил на Тихонравова. Его выдержке в отношениях с людьми можно было позавидовать. Умел налаживать хорошие отношения. Недаром его за глаза называли дипломатом. Но чего стоила ему эта дипломатичность, знал только он сам. Умер он, как от пули, сразу — от сердечного спазма.

Королев еще студентом конструировал и строил планеры. В РНИИ начал работать над крылатыми ракетами. На разрабатывавшемся им еще до ареста планере РП-318 в 1940 году был осуществлен первый в нашей стране ракетный полет человека. Но самое главное в его жизни — организация первой конструкторской и производственной базы ракетно-космической техники, которая позволила нашей стране на какое-то время занять лидирующие позиции в мире по созданию ракет, автоматических и пилотируемых космических аппаратов. Было бы несправедливо приписывать эту заслугу ему одному, но он, несомненно, сыграл в этом деле роль лидера.

Черток как-то рассказывал, что в конце войны главное командование гвардейских минометных частей (так зачем-то маскировались военные соединения боевых ракетных установок типа «Катюша»), отрабатывая общие указания по сбору трофеев, собрало группу инженеров (в основном из авиапромышленности), которых одели в военную форму с офицерскими погонами и направили в Германию для сбора трофейной ракетной техники.

Целью командировки были институт в Нордхаузене и находившийся поблизости подземный завод по производству ракет Фау-2. Рядом размещался концентрационный лагерь Дора, узники которого, в том числе и наши соотечественники, работали на заводе. После освобождения в этом лагере ждали отправки домой наши, теперь уже бывшие, военнопленные, ставшие репатриантами (а многие из них впоследствии, по-видимому, попали уже в сталинские лагеря), но освободители привлекать их к работе с ракетной техникой не разрешали.

Сначала этот район Германии был оккупирован армией США. Но по Ялтинскому соглашению он должен был отойти к советской зоне оккупации. Прежде чем уйти, американцы ухитрились организовать сборку ракет Фау-2 и вывезти их вместе с основным оборудованием и ведущими специалистами. Так что сам подземный завод к моменту прихода наших войск был уже практически неработоспособен. А получить и опробовать ракеты хотелось. Занимался этим делом в гвардейских минометных частях генерал Л. М. Гайдуков. Он спросил присланных инженеров:

— А у нас-то есть ракетчики?

— Так точно, есть!

— А где ж они?

— Сидят!

Сидели по разным шарашкам: спали под охраной, а работали в различных КБ, организованных НКВД, и тоже под охраной: надежно и выгодно — зарплату платить не надо и питание самое скромное.

Гайдуков попросил составить список шарашников. Перед ним встала задача, как с этим вопросом обратиться к Сталину, обойдя Берию. Предполагалось, что если тот узнает, то не отпустит. Гайдукову, по-видимому, все-таки удалось передать вождю этот список, который очень пригодился: была наложена резолюция «освободить и направить». Среди освобожденных и направленных числились и Королев, и Глушко. Но нужно было еще решать проблему: разворачивать ли это дело у нас и кому поручить. Котировались М. В. Хруничев (авиационная промышленность), Б. Л. Ванников (производство боеприпасов) и Д. Ф. Устинов (промышленность вооружения). В МАПе провели совещание. Было предложено заняться этим делом Туполеву. Его предложение не вдохновило: «Ракеты — это фантазии, а я занимаюсь серьезным делом», — и отказался. Хруничев его поддержал. Ванников не мог взяться за ракетное дело, поскольку надвигались работы по развертыванию атомного проекта (атомная бомба — это же боеприпасы!). А вот Устинову сам бог велел заняться ракетами: они же вооружение! По этой проблеме была создана государственная комиссия во главе с маршалом Яковлевым, его заместителем назначили Устинова. Это и определило, кто же будет командовать ракетной техникой.