Как водится в таких случаях, создали комиссию для выяснения причин аварии. Меня, естественно, тоже это интересовало, и, как и все, я каждый день с утра охотился за телеметрическими записями. Телеметрия тогда записывалась на фотопленки, смотреть которые можно только на специальном просмотровом столике с подсветкой. На это уходило много времени. Поэтому счастливчики, заполучившие пленки, старались укрыться в каком-нибудь изолированном помещении, чтобы спокойно поработать и подумать над тем, что видишь.

И вот на одном из заседаний комиссии Королев с возмущением заявил: «Феоктистов мешает нам работать! Все время утаскивает куда-то нужные пленки». Тогда я сильно расстроился: это было несправедливо. Не так уж и часто мне удавалось заполучить интересовавшие меня пленки. Правда, интересовали каждый раз те самые, которые, по моему мнению, могли дать ответ на вопрос о причине аварии. Надо сказать, что поиск причины аварии по телеметрическим записям напоминает детективное расследование, которое параллельно ведут и одиночки, и целые группы. Так сказать, вольная охота. Наверняка телеметристы КБ Николай Голунский и Владимир Воршев, здоровенные ребята с пугающими, прямо-таки бандитскими, по моему тогдашнему впечатлению, физиономиями, нажаловались на меня в ответ на упреки начальства, почему время идет, а они никак не могут разобраться в чем дело. Но я на них не обиделся и впоследствии много с ними работал. Мой товарищ, работавший у Королева и знавший, что я хочу перейти к нему в КБ, успокаивал: плюнь ты, не горюй, если он кого-то ругает, значит, все в порядке, заметил человека, считается с ним, собирается с ним работать. Доводы, конечно, были совершенно нелепыми.

К тому времени мне стало ясно: он создал необходимые нам условия: КБ, завод, кооперация, испытательная база, полигон. И наконец — вот она, ракета, способная выводить спутники на орбиту. И все организовано и сделано в кратчайшие сроки. Это требовало уникального таланта организатора и специфических способностей. Правда, смотрел я на эти способности как-то сверху вниз, считая, что важнее — творческая работа по генерированию здравых, насущных и в то же время смелых инженерных идей, умение проверять их расчетом и превращать потом в машины. То есть главной считал работу проектанта. Это естественно в любом деле, и особенно в нашем.

Подобно многим, я полагал, что Королев только организатор, а как инженер ничего особенного не представляет. Это не совсем так: Королев обладал, помимо организаторского таланта, вполне трезвым инженерным умом и понимал, что его главная обязанность — быть там, где труднее всего, выявлять спорные технические проблемы, анализировать неудачи и своевременно принимать решения, не уклоняясь от этой отнюдь не почетной обязанности. Конечно, главный конструктор и одновременно руководитель крупного предприятия не мог вникнуть в каждый вопрос и с ходу найти в нем все «за» и «против». В сложных случаях он предпочитал устраивать столкновения сторон или предлагал несколько вариантов для обсуждения. Умел провоцировать споры и дискуссии. При этом, как правило, успевал ухватить суть дела.

Был у него и такой метод решения проблемы. Выступит на совещании с разгромной критикой наиболее смелого варианта, а потом слушает: найдется ли кто такой отчаянный, чтобы возразить и оспорить доводы самого Королева. Если предложение было дельным, серьезным, защитник непременно обнаруживался. И тогда Королев вдруг становился на его сторону. Назывался этот прием «развалить избу». Если, мол, есть у нее, то бишь у идеи, настоящий хозяин, то возьмет ее под защиту, а если нет, значит, идея мало чего стоит. Шаманство!

Меня удивляла и в С.П., и в его ближайших помощниках готовность принимать решения по проблемам, в которых они, по существу, не разбирались, опираясь лишь на отнюдь не всегда убедительные споры и результаты, так сказать, «устного голосования».

Решения С.П. старался принимать так, чтобы у собравшихся возникало ощущение, что оно общее, коллективное. На самом деле весь груз ответственности он брал на себя, проявляясь при этом и как конструктор, и как производственник, и как политик, и как психолог. За спины своих подчиненных не прятался.

Уже говорилось об огромной кооперации в космических разработках. Чтобы наладить ее в тех условиях, когда еще и ему самому не хватало опыта в проведении и регламентации комплексных научно-технических программ, не существовало естественных рычагов управления, нужно было быть и стратегом, и тактиком, и политиком. Суметь найти смежников, уговорить их сотрудничать, добиться нужных характеристик заказанного оборудования, уложиться в небывало короткие сроки и при этом почти ничего не заплатить! Кстати, эта проблема всегда по-особому решалась в нашей стране — денег-то не было, и рассчитывались званиями, лауреатствами, орденами и медалями, выделением бюджетных средств на расширение предприятий, местами в Академии наук. Потом у меня сложилось мнение, что большинство и действительных членов, и членов-корреспондентов АН — не ученые, а администраторы… Конечно, как-то надо было компенсировать усилия по организации форсированной работы, многочисленные «арбузы», получаемые смежниками за срывы сроков, неисправности. И он «выбивал» для них звания, «знаки» и всякого рода премии, впрочем, не слишком большие. За первый полет человека на орбиту я, например, получил всего 3000 рублей (то есть приблизительно 3000 долларов). Премия казалась грандиозной. А на самом деле она была, конечно, мизерной. Да и для этой-то С.П. наверняка пришлось получать разрешение у высшего начальства.

Королев умел заставить своих сотрудников выполнять работы в кратчайшие сроки. Для этой цели, как правило, применял обычный для социалистической системы прием (впрочем, наверное, и сейчас некоторые крутые менеджеры демократической рыночной системы его используют): первоначальные сроки назначал заведомо невыполнимые. Таким образом, уже в момент получения задания человек попадал в положение провинившегося. Конечно, невыполнимые сроки срывались, потом корректировались, это создавало атмосферу напряжения, давления на работников. При этом он делал вид, что деловые отношения строятся на ответственности за свои обещания, которые фактически вымогались. Любил подчеркивать: дело не в том, что я приказал, а ты принял к выполнению, а в том, что ты со мной согласился, значит, взялся сделать, и если ты порядочный человек, то должен сделать непременно.

Легко с ним не было никому и никогда. Доказывать ему свою правоту и отстаивать свои решения было трудно. А с другой стороны, было ощущение самостоятельности и даже бесконтрольности. Потом мне стало ясно, что это иллюзия: без него очень трудно было продвигаться вперед в развертывании работ, особенно когда дело доходило до заводского этапа. Он контролировал все. Для этого держал специальный аппарат «ведущих конструкторов», а фактически своих агентов на заводе и в КБ. Он их так и называл: «мои глаза и уши».

Многие вспоминали его как человека очень жесткого. И эту жесткость ощущали на себе не только сотрудники и смежники, но и вышестоящее руководство, что раздражало и настраивало против него. Королев сам способствовал этому, проявляя качества, типичные для руководителя тех времен: желание вмешиваться во все, недоступность и прочее. Тут проявлялись и его характер, и издержки многотрудной, нервной работы.

Он старался соизмерять цели и возможности (конечно, не всегда получалось, но старался). Умел определить приоритетные задачи сегодняшнего дня и отложить то, что, может быть, станет главным только завтра. Умел собирать вокруг себя одаренных конструкторов и производственников, организовывать их работу, не давать всякого рода трениям, неизбежным в любой напряженной работе, разрастаться в конфликты.

Все новые и новые обязательства, которые он брал на КБ, требовали постоянного наращивания производственных, конструкторских и просто инженерных мощностей. И Королев умел достигать этого, не только выдвигая предложения о реализации новых проектов, но и за счет деловых отношений с главными конструкторами, работавшими вместе с ним над созданием космических аппаратов и ракет. У него были налажены отношения в министерствах, в Госплане и Совмине, в обкомах и ЦК.