Белорусско-литовские летописи[129] дают нам возможность взглянуть на изучаемые события как бы с другой стороны. Наиболее ранняя из них — так называемая Хроника Быховца, опубликованная (латиницей) Т. Нарбутом в 1846 г.; оригинал ее к настоящему времени утрачен. Датировка этого памятника остается предметом дискуссии, наиболее вероятная — 20-е (Р. Ясас) или 30-е гг. (М. А. Ючас) XVI в.[130] Самой ценной является заключительная часть Хроники, за 1492–1506 гг., где содержится, в частности, подробный рассказ о военных действиях на русско-литовском рубеже в 1500–1502 гг.[131] Более поздние белорусские летописи — Рачинского, Румянцевская, Евреиновская[132] — являются памятниками второй половины XVI–XVII в., в них есть некоторые интересные подробности русско-литовских войн (которые освещаются с литовских позиций, во враждебном к Москве духе), но они изобилуют ошибками; хронология ненадежна во всех белорусско-литовских летописях.

Антимосковская тенденция характерна и для польских хроник. Знаменитый труд Яна Длугоша обрывается на 1480 г. Среди его продолжателей прежде всего нужно назвать М. Меховского и Б. Ваповского. В Хронике Меховского, доведенной до 1506 г., есть упоминания о войне с московским государем[133]. Однако наибольший интерес для нашей темы представляет труд Бернарда Ваповского (изданный лишь посмертно)[134]. В отечественной историографии он мало используется, а между тем это первоклассный источник по истории Восточной Европы 1480–1535 гг., в частности — русско-литовских войн[135]. Этот сюжет занял также довольно заметное место в небольшом сочинении Й. Деция, посвященном первому десятилетию правления Сигизмунда Старого (1506–1516)[136]. Опубликованные в 1550-х гг. хроники М. Кромера (только до 1506 г.) и М. Бельского значительно беднее информацией по интересующей нас проблеме, к тому же в них (особенно у Кромера) встречаются малодостоверные и легендарные известия[137]. История Литвы и Руси подробно изложена в труде М. Стрыйковского (1582 г.), использовавшего сочинения названных выше предшественников (кроме Б. Ваповского) и другие источники, в том числе не дошедшие до нас[138]. Однако к оригинальным известиям Стрыйковского приходится относиться с большой осторожностью, поскольку в них встречаются явные ошибки (например, в рассказе о восстании Глинских).

Важным дополнением к сведениям нарративных источников служат разрядные книги[139], которые позволяют уточнить датировку и сообщают интересные подробности военных походов.

Наконец, при изучении политических событий рассматриваемого периода нельзя обойтись без серийных публикаций дипломатических документов — таких как «Кодекс посланий XV в.», «Акты Александра, короля польского», «Акта Томициана» и др.[140]

И нарративные источники, и дипломатические документы изображают лишь внешнюю сторону событий. Рассказывая о сдаче или упорной обороне осажденных городов, ни русские летописи, ни польские хроники не касаются мотивов поведения горожан в том или ином случае или ограничиваются поверхностными объяснениями. Для выявления внутренней логики событий необходимо обращение к охарактеризованным выше материалам (прежде всего актам Метрики), освещающим положение населения Литовской Руси в рассматриваемый период. В целом вся совокупность имеющихся в нашем распоряжении источников при комплексном их использовании составляет достаточную основу для плодотворного изучения избранной темы.

Заметную роль в событиях конца XV в., приведших к вхождению в состав Русского государства ряда земель соседней Литовской державы, сыграли князья, чьи уделы располагались вдоль русско-литовской границы. Естественно поэтому будет начать исследование с анализа статуса этих князей в Великом княжестве Литовском во второй половине XV столетия.

Еще Ф. И. Леонтович сделал важное наблюдение о положении «верховских» князей (их владения находились в верховьях Оки): эти князья были отчичами своих уделов, а не получали их по великокняжескому пожалованию; с литовскими великими князьями их связывали союзно-договорные отношения; они не принимали никакого участия в общих делах Литовского государства[141]. Сходную мысль высказал А. Е. Пресняков, писавший, что верховские князья «стояли вне государственных связей Литовско-Русского государства»[142]. Благодаря работам М. К. Любавского, Ф. И. Леонтовича, С. Кучиньского, Я. Натансона-Леского, а в последнее время — и Е. В. Русиной[143], мы теперь весьма отчетливо представляем себе местонахождение и состав владений верховских и северских князей накануне их перехода в московское подданство. Усилиями нескольких поколений исследователей к настоящему времени неплохо изучена генеалогия княжеских родов. Однако после выхода монографии С. Кучиньского (1936 г.)[144] разработка этих проблем надолго приостановилась. В отечественной историографии основное внимание было уделено судьбам так называемых «служилых князей» (этот термин использовал еще В. И. Сергеевич[145]) в составе Российского государства XVI в.[146], а их положение в предшествующий период в Великом княжестве Литовском оказалось вне поля зрения исследователей. Эта проблема затронута в вышедшей в 1993 г. монографии А. Ю. Дворниченко[147], но произведенный им беглый обзор княжеских владений в Западной Руси столь краток, что местами напоминает простое перечисление. Автор не привлекает ни данных генеалогии, ни всего комплекса сохранившегося актового материала, сообщая о большинстве упоминаемых им княжеских родов лишь общеизвестные факты.

Историографическую ситуацию мало изменили и работы А. В. Шекова о верховских и С. В. Ковылова — о новосильских князьях[148].

В существующей литературе не получили разрешения многие важные вопросы: испытывали ли «украинные» князья какие-либо притеснения на религиозной почве и не это ли обстоятельство подталкивало их к переходу в Москву? Как влияла на положение этих князей международная обстановка в Восточной Европе, политика Литвы, Москвы, Крыма? Наконец, какие градации существовали в статусе служилых князей и как они сказывались на их поведении в период русско-литовского конфликта? На этих спорных и недостаточно изученных вопросах мы и сосредоточим основное внимание.

Начать, видимо, нужно с экскурса в генеалогию. Среди «украинных» князей были как Гедиминовичи (Бельские, Трубецкие), так и Рюриковичи — потомки черниговских, смоленских и московских князей. Верховские князья все состояли между собой в родстве, восходя к общему предку — кн. Михаилу Всеволодовичу Черниговскому, убитому в 1246 г. в Орде (см. схему 1).