— И вы даже не пытались разыскать этого солдата?

— Этот солдат скорее всего погиб, — вздохнула Вероника Аркадьевна. — Иначе почему бы в развалинах остался его дневник?

— Но наверняка вы ведь этого не знаете?

— Наверняка никто не знает.

Тут в разговор вступила Лешкина бабушка:

— Во-первых, не забывай, что тогда был сорок пятый год. Война кончилась, а семьи еще продолжали получать запоздавшие похоронки. Многие солдаты пропали без вести, многие остались безымянными в братских могилах, многие не могли найти своих близких, многие не вернулись из концлагерей. Тогда такая неразбериха была, вам и представить невозможно. Где уж тут разыскивать владельца мощного дневника! А во-вторых, но игом дневнике нет упоминания имени автора… Видишь, дневник не подписан.

— Но ведь тут на первой же странице есть его довоенный адрес! — воскликнул Толик.

— Липовая аллея? Но ведь дом разрушен, семья солдата погибла. Он об этом знает.

— Но, может быть, нашлись бы другие родственники?

— Ладно, что было, то было. Может быть, мы и виноваты, что не искали. А теперь и искать бесполезно: столько лет прошло. Лучше всего отдать этот дневник в музей.

— А если мы все-таки напишем по этому адресу? — осенило Лешку.

Бабушки переглянулись.

— Напишите, — кивнула Вероника Аркадьевна. — Только особенно не ждите, что вам ответят. Вы же даже фамилию солдата указать не можете.

Утром мальчишки сели писать письмо.

— Как же написать? — задумался Толик, покусывая кончик ручки. — Кто мы такие? Как к нам попал дневник? И вообще… Кого мы ищем?

— Родственников солдата, который до войны жил по этому адресу, — твердо ответил Лешка.

— «Здравствуйте! Сообщите, жил ли в вашем доме человек, который ушел на войну в сорок первом». Так и писать?

— А может, обратиться в адресный стол? — воскликнул Лешка. — Моя бабушка ведь именно так твою бабушку разыскала!

Они снова помчались к бабушкам, спрашивать, как составить запрос в адресный стол.

— Ничего не выйдет, — огорчила их Лешкина бабушка. — Для адресного стола нужно точно знать имя, отчество, фамилию и год рождения разыскиваемого человека. Мы ничего этого о солдате не знаем.

Мальчишки снова вернулись к письму. Жаль, что с адресным столом ничего не вышло!

Они испортили уже стопку бумаги. Начинали писать и бросали, потому что все написанное казалось глупым, путаным, непонятным. Толик уже начал терять терпение:

— Так мы никогда ничего не напишем!

— Все! Давай последний вариант! Как получится, так и отправим!

— Диктуй, — вздохнул Толик.

У него уже рука онемела. Столько и в школе не писал!

— Пиши: «Здравствуйте, проживающие по адресу: Липовая аллея, дом 14. К сожалению, мы не знаем даже вашей фамилии. Очень просим вас ответить, проживали ли вы или ваши родственники по этому адресу до войны».

Лешка почесал в затылке. Дальше письмо как-то не складывалось. Толик в ожидании смотрел на друга и ничего не предлагал. Как будто Лешка один должен сочинять это письмо!

— Я не знаю, что дальше писать! — сердито пробурчал Лешка.

— Может, так и оставим? — спросил Толик. — Пусть сначала ответят, жили они там до войны или нет.

— Нет. Если ничего не объяснить, люди вообще могут подумать, что мы их разыгрываем. Почерк у тебя не взрослый. Решат, что какие-то ребятишки подшутили, вот и все. Толик обиделся и заявил:

— Сам пиши, если думаешь, что у тебя взрослый почерк!

— У меня детский, успокоил его Лешка. — И к тому же совсем неразборчивый. Мои каракули, кроме учительницы по русскому, никто разобрать не может, даже мама. Я ведь про почерк тебе не для того сказал, чтобы обидеть, а для того, чтобы объяснить, почему надо письмо продолжить.

— Если бы ты с таким же красноречием письмо сочинил! — засмеялся Толик.

— Пиши: «К вам обращаются школьники Алексей Тимошин и Анатолий…» Как твоя фамилия?

— Лавров.

— «…и Анатолий Лавров. В 1945 году наши бабушки нашли в развалинах дневник солдата, в котором не было указано ни имени, ни фамилии писавшего. Был указан только адрес: Б-вск, Липовая аллея, 14».

— Погоди! Не так быстро! Я писать не успеваю.

Лешка стал диктовать медленнее:

— «Все эти годы солдата никто не разыскивал. А теперь дневник попал в наши руки, и мы хотели бы разыскать родственников этого солдата. Еще мы знаем, что он ушел на фронт в сорок первом, сражался под Москвой. Очень надеемся на ваш ответ».

— Все?

— Да.

Толик перечитал написанное и критически покачал головой:

— Все-таки ничего толком не поймешь. Сбивчиво. Может, лучше было бы просто послать по этому адресу дневник? Как бы вернуть.

— Кому вернуть, если неизвестно, кто по этому адресу проживает? Только потеряем дневник.

— А если нам не ответят?

— Будем искать как-нибудь иначе. Есть же какие-то поисковые отряды! Или в музей обратимся, они, наверное, знают, как можно установить имя солдата.

Толик засомневался:

— На это нам каникул не хватит.

— Ничего. На следующее лето продолжим, а имя солдата все равно узнаем!

— Ну, заклеиваем конверт?

Заклеиваем!

— А индекс этого Б-вска?

— Пойдем на почту — там нам скажут!

— Бабушка! Мы на почту! — крикнул Толик.

— Хорошо. Только зайдите в магазин, купите хлеб. И возьми с собой ключ от почтового ящика. Сегодня телепрограмму должны принести. Только не потеряй ключ!

— Бабушка! — недовольно протянул Толик. — У нас дело поважнее, чем магазин и твоя телепрограмма!

— Купи хлеб и возьми ключ от почтового ящика! — тоном, не терпящим возражений, повторила Вероника Аркадьевна.

Толик взял ключ и пробормотал себе под нос:

— Сами почти шестьдесят лет солдата не искали и нам мешают!

— Ладно тебе! — сказал Лешка. — Отправим письмо, а на обратном пути купим хлеб и заберем почту. Что тут сложного?

На почте ребятам дали огромную толстую книгу, в которой они разыскали индекс города Б-вска. Толик старательно вывел цифры индекса на конверте и смущенно хмыкнул:

— Странно! Я почему-то волнуюсь!

— Я тоже волнуюсь, — ответил Лешка, взял письмо и медленно опустил его в деревянный ящик у входа. — Давай загадаем, чтобы пришел ответ. Когда загадываешь, почти всегда сбывается.

— Давай. Пусть придет ответ.

Лешка рассмеялся:

— Загадывать про себя надо! Ладно, загадали, пошли домой.

— Поучишь меня музыке? — спросил Толик.

— Сейчас?

— Ну да! Письмо написали. Чем еще заниматься?

— Можно дальше почитать дневник.

— Успеем. Позанимаемся и почитаем.

Лешка нехотя кивнул. Ох уж это преподавание музыки! Нет, учитель из него точно не выйдет, не любит он преподавать!

Мальчишки зашли за хлебом и отправились домой. Толик, ворча что-то по поводу бабушкиных поручений, открыл почтовый ящик, вытащил газету и какой-то лист бумаги.

— Что это? — спросил Лешка.

— Не знаю, — растерянно ответил Толик. — Картинка какая-то.

На альбомном листе карандашом был нарисован дом. Толик хотел было разорвать рисунок:

— Поприкалывался кто-то.

— Постой! — остановил его Лешка. — Странный какой-то прикол! Ты дом не узнаешь?

— Дом как дом!

— А балкон на крыше?

— Хочешь сказать, что это тот самый дом, где мы были?

— Конечно!

— Тогда этот рисунок не мог случайно оказаться в нашем ящике.

— Вот именно! Это послание нам!

— От кого?

— Вот этого я не знаю! Кому могло понадобиться рисовать для нас тот дом, где мы и были-то всего-навсего один раз, вчера?

Мальчишки стояли на площадке перед почтовыми ящиками и с недоумением разглядывали рисунок.

— Как дневник — ни имени, ни фамилии! — Толик повертел лист со всех сторон. — Художники всегда в уголке расписываются.

— Может, это не художник рисовал?

— Художник, — уверенно ответил Толик. — Смотри, как все правильно, аккуратненько, штришок к штришку. Я так не нарисую.

— И я не нарисую, — согласился Лешка. — У тебя есть знакомые художники?