Я нажал на кнопку «назад» в браузере. Ничего не произошло. То есть почти ничего: мне показалось, что выражение лица у девушки слегка изменилось. Да, определенно, она теперь смотрела злорадно.

Кукушка прокуковала час ночи. В голове у меня было совсем пусто. Докурив, я открыл список своих ссылок и выбрал наугад одну, потом другую, третью.

И вдруг грянул телефонный звонок.

Что это? Мы ведь отключили линию уже год назад, просто я не собрался убрать аппарат.

Я смотрел на телефон и считал звонки. Раньше у меня было установлено, что после четырех звонков включается автоответчик.

Четыре. Пять. Шесть. Семь. Восемь.

Я снял трубку.

В трубке шуршало и тяжело дышало. Потом щелкнуло, и преувеличенно ласковый, даже слегка эротичный женский голос сказал:

— Это записанное сообщение. Прослушайте важную информацию от губернатора.

В трубку ворвался шум, вроде атмосферных помех в старом радиоприемнике. Шипение и треск, голос пробивался через них с трудом. Я вслушивался напряженно, но вылавливал только служебные и некоторые ключевые слова: «прежде всего… конечно… осторожно… помощь идет…». В какой-то момент шум почти пропал, но это был уже конец записи. «Помните: оснований для паники нет», — веско сказал губернатор, и раздались короткие гудки отбоя.

Глупо, но эта фраза успокоила меня. Я выключил компьютер, умылся, заглушил генератор и пошел в спальню, наверх. Опасность уже миновала.

Утром понедельника, умываясь, я опять вспоминал минувший день.

Что за чертовщина? Куда я забрел, блуждая по Интернету? Может быть, это какой-то новый вирус?

Эта мысль меня утешила. Я спустился вниз, и вдруг вспыхнул свет. Заурчал холодильник, вокруг запищали на разные голоса приборы, словно жизнь начала возвращаться в дом.

Давно я не делал себе завтрак с таким удовольствием. Теплый свет над столом, горячая овсянка, кофе с сахаром и сливками — что еще нужно человеку?

— Так, — подумал я вслух. Оснований для паники нет, губернатор сказал. А значит, что? Значит, не паникуем, живем как обычно, едем на работу. Я выглянул на улицу: вроде все в порядке, даже солнце проглядывает. Можно, конечно, под ураган и выходной взять, но я же тут обалдею, дома. Уже невесть что мерещится.

Радио в машине барахлило — видимо, ретрансляторы вышли из строя, новости послушать не удалось. Ладно, подумал я, сейчас с ребятами поговорю и все узнаю.

В фойе ярко горел свет, негромко играла музыка, словно никакого урагана и не было. Я поднялся на шестой этаж и еще от лифта услышал взрывы смеха и голос Володи. Поди, собрались у подоконника, попивают кофе и судачат. Сейчас я войду и строго скажу: «А работать кто будет, бездельники?», а Дэвид старательно скажет: «Пюшшкин!»

Ох, слава богу. Все хорошо. Все как обычно.

Я прибавил шагу, но у двери офиса остановился в смутной тревоге.

Я не понимал ни слова.

Язык определенно был русский, Дэвид, значит, еще не приехал. И говорил именно Володя — как обычно, с ленцой и будто в шутку. Но это был птичий язык, я мог понять только «да», «нет», «ну вот». В ответ послышался голос Ильи, рассудительный и солидный. Он выговаривал слова как обычно — отчетливо, интонируя, как актер старой мхатовской школы. Но на том же птичьем языке. Потом он замолчал.

Я оцепенел, физически не в силах пошевелиться. Потом заставил себя вдохнуть. Выдохнул. Сделал шаг вперед, переступив порог лаборатории. Откашлялся и преувеличенно бодро провозгласил:

— А работать… И не договорил.

Они молча развернулись ко мне, все шестеро. Шесть белых лиц со стертыми чертами и черными глазами без зрачков.

Я едва удержался, чтобы не побежать назад по коридору, как в детстве или в страшном сне, из последних сил. Спокойно, спокойно… Все как обычно. Шарахнулся от бесшумно открывшихся дверей лифта — нет уж, мы уж как-нибудь сами, без технологий! Сбежал по пожарной лестнице, залез в машину, захлопнул за собой дверь. Кажется, ушел! Я вылетел на дорогу, джип слева затормозил с визгом и возмущенно загудел.

Радио заработало, передавали новости, возбужденно тараторя — и я опять не понимал ни слова, на этот раз по-английски. Я покрутил ручку настройки — везде то же самое. Выключил. Набрал номер жены. Гудок. Два. Три. Четыре. Пять. Шесть…

В трубке зашуршало и я услышал Машкин тревожный голос:

— Да!

Шум усилился, больше слов было не разобрать, только знакомые интонации.

— Машка, все в порядке, я очень скоро приеду! — закричал я сквозь шорох. — Уже еду!

Руки тряслись. Я остановился у обочины, вытащил сигарету и закурил. Снова включил радио и пополз по шкале. 85, 86, 87… все тот же бред. Стоп!

Ведущий говорил не спеша и с юмором. Он говорил о Диккенсе. Говорил старым, добрым английским языком, читал со вкусом большие куски из «Лавки древностей».

Сигарета догорела, а я все сидел и слушал, обдумывая неизбежный вопрос: «Это живой эфир или запись?» И еще: «Просто телефонная связь плохая, правда же?»

Наконец я тряхнул головой. Какая разница. Еду к своим. Только заеду домой, словари заберу. Там-то точно еще остались слова.