Наконец, Делия и Румбольды усадили его в карету и, несмотря на его протесты, нашли доктора, который осмотрел его. У него было сотрясение мозга, но не такое сильное, чтобы он осознавал его. Его сознание периодически затуманивалось, но больше его тревожило стыд. И поэтому всё, чего он хотел, — это вернуться обратно в Бирлингдин, о чем он сказал возничему в совершенно ясных выражениях.
Путешествие было кошмарным. Румбольды, еще не отошедшие от потрясения, говорили очень мало. Подполковник посмотрел на Себастьяна, давая ясно понять, что он точно знает, что от него требуется, прежде чем он со своей женой вернется в Брайтон.
Делия была напугана и взволнована. Она сидела рядом, и каждый раз, когда Себастьян терял сознание, что случалось довольно часто, он приходил в себя, лежа своей больной головой у нее на коленях.
Когда они приехали в Бирлингдин, Себастьян приказал зажечь лампы в библиотеке и неимоверным усилием воли заставил себя написать вызов на дуэль, который Румбольд должен был отвезти в Джолифф-корт на рассвете.
Он все еще чувствовал привкус крови во рту. И ему хотелось сохранить этот привкус до следующего утра.
Тюильри
Кабинет — прекрасное место для дела, когда вы его обдумываете. Там Бонапарт сидит, склонившись над своим огромным столом, работая час за часом, окруженный великолепными полированными панелями, тяжелой мебелью, скрепленной и украшенной медью. Когда я поднимаюсь по ступеням, я могу видеть глазом моего холодного разума великолепный паркет, шикарные портьеры, которые обеспечивают подходящий фон для убийства, равного убийству Цезаря. Когда я тихо иду наверх со своими бумагами, знающий свое дело секретарь, расторопный и жаждущий выполнять свои полуночные обязанности, я возвеличиваюсь и расту, изменяясь, чтобы соответствовать монументальной сцене. Я собираюсь подняться на крыльях и попасть в историю.
Он станет известным. Он должен быть благодарен.
Дверь. Массивная, блестящая, она должна открыться для события, которое потрясет Европу. С каждой стороны — знакомые охранники. Мы даже не обмениваемся взглядами: они знают меня, и благодаря Фуше они также знают и о моей цели.
Два легких стука. Дверь открывается. Внутри еще один охранник отступает назад, чтобы впустить меня, почтительно и молчаливо дверь закрывается у меня за спиной.
Он на этой стороне своего стола, облокотился на него, изучая карту. Я смотрю на затылок его склоненной головы. Атмосфера в комнате напряженная от концентрации; я едва могу дышать; я могу чувствовать пот, выступающий у меня на лбу, над верхней губой. Чувство нависшей ответственности такое сильное, что на мгновение я думаю, что я должен подождать, как покорный слуга, которым я являюсь, пока Бонапарт не заметит меня и не даст мне задания.
Но у меня уже есть мое задание.
Я делаю шаг вперед.
Сейчас. Охрана близко позади меня, наготове. И как раз, когда я собираюсь сделать последний шаг, человек поворачивается и смотрит на меня.
Он улыбается. Его глаза сияют молчаливым насмешливым смехом.
Он ждал меня, этот хитрый шакал.
Фуше.
Глава 24
Софии уже не терпелось покончить с этой затянувшейся дискуссией со своим отцом по дороге домой из Эпсома. К своему удивлению, она всеми силами старалась ее избежать. Он дождался, пока Гарри уснул, и только тогда завел с ней этот разговор. Меткалф попытался высказать ей все, что он об этом думал, и задать ей несколько вопросов, но дочь резко прервала его:
— Я не хочу об этом говорить.
Адмирал побледнел и откинулся назад. Внезапно София почувствовала себя очень виноватой: прежде в разговорах с ним она никогда не позволяла себе подобный тон, она понимала, что все эти допросы он проводил ради ее же благополучия. Через два дня отец снова уедет от нее, и как надолго — он не мог сказать.
После напряженной тишины София заговорила о скачках, и только о скачках, но потом пришло время поговорить о неприятном инциденте, когда Жак размазал Себастьяна, и это воспоминание так и забилось у нее в сознании. Они интересовались Себастьяном, прежде чем уехать из Эпсома. София желала разобраться во всем самостоятельно, но ее отец постоянно вмешивался. Вопрос сейчас заключался в соперничестве двух мужчин, упорстве, которое и породило ледяное поле вокруг ее сердца, и София должна была как-то растопить его.
Она видела, насколько вся эта поездка стала невыносимой для ее отца, не столько потому, что он не в силах был диктовать ей, а потому что она не давала ему права голоса.
Они подъехали к большому клифтонскому особняку, сиявшему огнями в темноте, и Меткалф произнес задумчиво и грустно:
— Я хотел поинтересоваться, не присоединишься ли ты ко мне в моем путешествии? Я собираюсь в Брюссель, и ты будешь удивлена, когда узнаешь, сколько твоих друзей из Лондона уже сейчас находятся там.
Все было очевидно: он просто хотел разлучить ее с Жаком, он хотел, чтобы она не присутствовала при дуэли между Десернеем и Кулом.
Брови ее поползли вверх:
— А там безопасно?
— Господи, конечно! Иначе к чему мне упоминать его? Там расположены главнокомандующие Веллингтона, в конце концов. Они полностью охраняются союзниками.
Было уже за полночь, и они немедленно отправились спать. Сквозь сон Гарри произнес, что утром он побежит и расскажет Принцу о Шехерезаде. Меткалф с любовью поцеловал дочь и улыбнулся какой-то потерянной, обеспокоенной улыбкой, а София крепко обняла отца, полная угрызений совести.
Зная, что не уснет, она уселась в постели и решительно принялась читать всю пришедшую ей корреспонденцию, пытаясь во что бы то ни стало отогнать от себя дурные мысли.
В письме из Нью-Хейвена сообщалось, что починка клифтонской кареты была завершена и будет отправлена ей следующим же утром.
Еще было письмо от Мэри Эллвуд, первое за все это время. Оно начиналось с общих обсуждений последних лондонских сплетен, по большей части политических, а потом переходило к личному.
…Помнишь, когда мы были очень молоды, ты периодически безуспешно пыталась сдерживать меня в моих безрассудных порывах? Если да, то ты простишь меня за то, что последует ниже. Поздняя расплата за оказанные мне услуги. Однако странные нам выпали роли.
Не волнуйся, но прими дружеское предостережение: если ты задумывалась о том, чтобы приехать в Лондон еще до лета, не делай этого. Тебе не понравится атмосфера здесь, ты будешь ненавидеть всех за их тупость. Твое имя постоянно связывают с именем принца-регента. Никто не может в это поверить, но, по крайней мере, половина общества настаивает на обсуждении этого. По пять раз на дню кто-нибудь обязательно спрашивает меня о том, что же именно произошло в Павильоне, и я с абсолютным откровением отвечаю, что давно не слышала от тебя ни слова. Потом я получаю полное и детальное описание, преображенное различными слухами. Особенно забавляет меня то, что эта история никоим образом не приукрашивается, пока она ходит круг за кругом, да этого, видимо, и не нужно. Принц загадочно улыбается, как только упоминается твое имя, или по крайней мере, так я слышу. О Десернее, бедняге, тоже ходят суды-пересуды. У кого-то может сложиться впечатление, что принц счел необходимым выдворить иностранца вон с почестями и фейерверком. Прости меня за то, что приходится писать, но кое-кто еще вчера интересовался, как скоро принц снова поедет в Брайтон, чтобы снова развлечься подобным образом.
Можешь себе представить, как я отношусь к людям, которые без зазрения совести распускают все эти сплетни. Не так давно, до того как твоя подруга леди Горли отправилась в Эпсом, у меня с ней состоялся разговор. Она категорически настаивает, что ты должна дать отпор.
«Фронтальное нападение» — вот ее единственный совет. Помнишь, как кинули горящую деревяшку в повозку Горли во время мартовских набегов? Ей следовало поступить так же, как и мне, — подобрать и швырнуть ее в обидчика. Мне это стоило лишь пары испорченных детских перчаток!
Так что, дорогая моя София, я бы посоветовала тебе пока оставаться дома, и дать Лондону время все переварить. Потом все отправятся куда-то на лето, а вернутся они уже с головами, забитыми другими мыслями и сплетнями.
Лучше присоединяйся к нам в Брюсселе на месяц-другой. Эллвуд едет туда по заданию, а я должна ехать вместе с ним и малышами. На самом деле, и ты первая, кто узнает об этом, на подходе еще один малыш. Знаю, ты разделишь со мной эту радость! Эллвуд хочет, чтобы я была рядом с ним, и мое физическое состояние говорит, что в Брюсселе намного здоровее и воздух намного чище лондонского.
Ну, я сказала достаточно, чтобы вовлечь тебя в нашу компанию: озабоченный работой министр и беременная жена? Рекомендую тебе Брюссель, хотя бы как общеукрепляющее средство. Наша дорогая подруга Шарлотта Леннокс — знаток всех модных направлений в Англии. Тебя примут со всеми подобающими почестями.
Приезжай. Мы сто лет не виделись, а у меня сейчас нет возможности приехать к тебе в Клифтон, как ты милостиво предлагала мне — завтра мы уже отплываем. По крайней мере, напиши скорее, наш адрес — ниже.
С любовью от твоей благоразумной,
но все же впечатлительной подруги.