Здесь же находятся «вечные» хаджи, для которых паломничество в Мекку является профессией. Они навещают Дом Божий не реже, чем обычные мусульмане ходят в мечеть, то есть появляются там регулярно. У них по сравнению с остальными явно выигрышное положение плюс полезные знакомства. Во всяком случае, они по-свойски беседуют с таможенниками. «Вечные» хаджи относятся к тем «знатокам», осведомленность которых иного порядка, нежели у теологов. В какой-то мере им покровительствует администрация, распахивая перед ними двери в Мекку, что вызывает зависть простых смертных, вынужденных бороться со множеством препятствий, этой же самой администрацией воздвигаемых… Наконец, среди этой пестрой толпы, среди людей, чьи лица закрыты паранджой, а глаза широко распахнуты, встречаются лицемеры, для которых хадж означает только некоторые материальные выгоды. Немного в стороне от толпы пассажиров стоят члены официальной делегации, сопровождающие паломников и помогающие им в случае необходимости. Они со смиренной снисходительностью задают различные вопросы набожным путешественникам, при этом в их поведении сочетаются напускная серьезность и плохо скрываемое пренебрежение и превосходство… Кажется, что единственное слово в их лексиконе, которое они произносят, когда к ним обращаются обеспокоенные чем-нибудь протеже, — лаконичное «потом».

Стайки непоседливых детей, успокаивающая хлопотливость матерей с малышами на руках, внутренняя красота, лучом света скользящая по лицам некоторых людей, безмятежность стариков-мусульман кладут последние штрихи на этот групповой портрет и вызывают сочувствие к паломникам, вынужденным находиться в такой тесноте.

Некоторых снимают на камеру их родственники. Улыбаясь из своего угла, герои сюжета показывают четки и Коран так, чтобы они попали в кадр и в семейный архив. Памятные сцены. Подтягиваются журналисты, чтобы сделать традиционный репортаж об отъезжающих паломниках. Открывается ежегодная рубрика под названием «Хадж». «Герои» напряжены, но, по счастью, среди них есть те, кому вдохновение подсказывает подобающие случаю реплики. Заботясь о правдивости тона, «актер» в микрофон заверяет семью о своем добром здравии, затем выражает непременную благодарность «святому списку благодетелей». Поклон администрации, которая выбивается из сил, дабы облегчить отъезд хаджи, и которая одобрила мою кандидатуру! Тысячу раз спасибо комиссии по вопросам здравоохранения, которая признала меня годным к путешествию! Многая лета главе государства, ему многократно воздастся за его внимательность и заботу! Наконец, чтобы достойным образом завершить речь, каждый из ораторов воссылает хвалу Аллаху, цели и пути для всего сущего. Конец первой серии.

В Лондоне, Франкфурте или в Париже атмосфера в аэропортах всегда одна и та же. Все до крайности официально, продумано и просчитано, все сияет чистотой. С началом хаджа для работников аэропорта наступает горячее время. Их осаждает беспорядочная толпа, смеющаяся, толкающаяся, ссорящаяся. Она штурмует стойки компаний, занимающихся перелетами в Джидду, — это первый этап путешествия для всякого паломника, выбирающего самолет в качестве транспортного средства.

Группа, с которой мы летим на самолете компании «Саудия» из парижского аэропорта им. Шарля де Голля в Руасси летом 1988 года, представляет собой образчик уммы, поражающий противоречиями и достоверностью характеров. Жители Магриба, турки, афганцы, пакистанцы, американцы и французы — мусульмане от рождения или обращенные в ислам — собираются отовсюду, чтобы, перефразируя Книгу книг, на такси, на автобусе, на поезде и по всяким автострадам приходить на зов Аллаха (Коран, 22:28/27). Приглашение к посадке всегда вызывает суматоху и яростную борьбу за первенство в этом забеге. Вокруг заветного окошка закручивается водоворот из людей и чемоданов, а гул голосов напоминает восточный базар. Стюардессы и полицейские, уже знакомые с этими бурными проявлениями набожности, только улыбаются. Саквояжи, сумки, корзины ставятся в ряд и тщательно просматриваются. Из вполне понятных соображений общей гигиены власти Саудовской Аравии строго-настрого запрещают провозить в личном багаже скоропортящиеся продукты иод каким бы то ни было видом. Паломники покорно и с пониманием избавляются от запасенного провианта и поднимаются на борт самолета, славя Всевышнего (Коран, 43:13/14). Впечатляют остатки их пребывания в аэропорту — горы консервированных сардин, пакетиков растворимого кофе и даже консервированного кускуса.[33]

В самолете атмосфера уже напряжена до предела. По испуганным лицам благочестивых паломников не скажешь, что оттенки зеленого, в который выкрашен салон, и изречения из Корана, начертанные на стенах, приносят им ощутимое успокоение. Они охвачены ужасом перед авиакатастрофой и страхом перед Богом. Тут с ревом начинают работать двигатели, и самолет тяжело вздрагивает всем корпусом перед тем, как выехать на взлетную полосу. Божьи странники задерживают дыхание, словно готовятся прыгнуть в неизвестность, и не осмеливаются пошевелиться до тех пор, пока слова, звучавшие еще на заре ислама, не нарушат молчания подобно тому, как свет истинной религии нарушает темную ночь джа-хилии — неведения язычества: «Слава излившему на нас Свою милость, которую мы не смогли бы стяжать сами! Мы возвращаемся к нашему Господу!» Замогильный голос, произносящий эту молитву, заглушен ржанием тысячей лошадей, тянущих самолет и толкающих его к солнцу. Взрослые закрывают лица руками и бормочут молитвы, дети плачут. Старик, снедаемый естественной нуждой, но не знающий, как справиться с ремнем безопасности, взывает о помощи к соседям. «Тебе нужно по-большому или по-маленькому?» — спрашивает его стюард-тунисец. «По-большому», — стонет почтенный старец. «Это пустяки, — заключает молодой человек, — это все от страха. Взывай к Аллаху». Самолет продолжает набирать высоту, а в это время пассажиры в унисон ему произносят молитву, которую всегда повторял пророк, когда собирался в путь: «Господи, тебя просим: пусть в нашем путешествии вера будет нам защитой… Господи, прими это (перемещение) и уменьши расстояния… Господи, в тебе мы находим защиту от подстерегающих нас опасностей, от тоски ожидания, от неуверенности в благополучии наших родителей и детей». Наконец самолет набирает нужную высоту. Ремни безопасности расстегиваются, языки развязываются.

Хадж больше не является прерогативой пожилых людей. Хвала Аллаху, который прислушался к молитве Мухаммеда и сделал путешествие более легким, сегодня на призыв отзывается и молодежь, и старшее поколение. Они все здесь, сжимают свой ихрам. Магрибинки, растратившие молодость в феминистских обществах, вновь ощущают легкое дуновение ислама, уносящего их одиночество и возвращающего их в лоно семьи, на кухню, к материнству, к дороге в Мекку. Одетые в просторные платья, с покрытыми платками головами, они смеются над своим прошлым. Молодые неженатые турки, уставшие, как они говорят, не столько от четырнадцати часов работы каждый день в своих мастерских, сколько от одиночества и его спутников — алкоголя и драк, едут в Мекку, надеясь вернуться к состоянию чистоты.

Кое-кто из жителей Магриба отправляется в хадж, чтобы показать, что ничто не сможет преградить им дорогу к Богу. Принявший ислам швейцарец, весьма расстроенный из-за того, что на таможне его избавили от запасов сыра, погрузился в Коран. «Велика важность — сыр, — шепчет ему сосед-француз. — Лучшая пища — это наша вера».

Постепенно возникает нечто вроде мужского клуба. Общаются только мужчины. Они переговариваются, спорят, обсуждают турагентства. Один житель Марселя рассказывает, что агентства по организации поездок какого-то из приморских городков требуют 500 франков только за одну визу, полученную к тому же своими хлопотами, хотя обычно эта услуга предоставляется бесплатно. Чтобы не принимать участия в «этом мошенничестве», он решил оформлять документы в Париже. «Вот где сегодня собирается ислам», — вещает он. «Это все магометанские евреи (яхуд Мухаммед)», — решительно заявляет какой-то студент — обличитель святош. «Эх, кабы только так», — замечает беззубый старик. Он не слишком верит в то, о чем говорит.