В другой ежедневной газете Джидды, «Указ», носящей название знаменитой доисламской ярмарки, есть страница на французском языке, которой посвящена шейху Ибн Баззу и напоминает о запрете на ввоз в королевство книг и «публицистических памфлетов» под страхом сурового наказания. На четыре колонки крупным шрифтом тянется: «Пытки, убийства и конфискации — разменная монета Ирана».

В забытой стопке имеется и «Ар-Рабия» — ежемесячник Лиги ислама, основанной в Мекке в 1962 году и до сих пор находящей здесь прибежище. В этом номере следует особо отметить репортаж, рассказывающий о «геноциде», начатом благотворительными христианскими миссиями в Черной Африке. «Как я хотела бы, — вздыхает руководитель женской группы Комитета по спасению ислама, созданного в 1978 году, — увидеть мать-мусульманку, из собственных рук дающую пищу правоверному сироте, а не оставляющего его на попечении монашенки». В статье также говорится и о том, что религиозная ассоциация Бельгии выслала из страны 32 000 детей правоверных, лишившихся родителей, что Швеция хочет приютить 30 000 ливанцев, что доставило израильтянам в Южном Ливане столько радости». Лига, более драматичная по содержанию, пишет о том, что верующие, находящиеся на грани между бедностью и нищетой, едва не умирают с голоду, что в странах Юго-Восточной Азии 12 миллионов мусульман отреклись от своей веры… Согласно проведенному опросу, виноваты во всем этом христиане, наживающиеся на голоде уммы, на слезах ее детей и на стонах ее больных.

Час ночи. Радио играет благопристойную мелодию, в новостях объявляют, что пятница станет днем великого собрания «нации Мухаммеда», что суббота — день бегства в пустыню, а воскресенье — день остановки на горе Арафат… Истинное путешествие, на самом деле, еще не началось. Нужно позаботиться об усталом теле, как следует поесть и поспать. Но как противостоять этому волнению, которым все охвачены, этому неистовому очищению плоти и души, этому покою, который баюкает колыбель «лучшего из людей»?

Вслух говорят, что святой город — одна большая мечеть, но шепотом прибавляют, что это еще и рынок. Ночью же он становится спальней. На тротуарах, на автобусных остановках, на площадях и в мечетях, на скамейках и прямо на земле под звездами — всюду спят тысячи людей. Вот темная улочка, засыпанная мусором. Самое походящее место для головорезов, но именно здесь спит пожилая пара и множество детей, а местные коты дерут глотки, выясняя отношения и ухаживая за дамами сердца. Некоторые паломники спят с еще не погасшей сигаретой, зажатой в пальцах, другие устроились на спине или на животе. На каменной террасе храпят во всю мощь несколько африканцев. Военные автомобили и полицейские на мотоциклах бодрствуют над ними.

Холл отеля — настоящий базар. Администрация свалена с ног глубоким сном. В углу возникает маленький блошиный рынок. Продают одежду, прочие шмотки и бритвенные лезвия. Продавец — озлобленный алжирский студент из мекканского университета богословия. Зачем он работает? «Для ислама и для его пропаганды». И словно для того, чтобы избежать дальнейших расспросов, он добавляет, что торговля остается одним из основных средств в распространении истинной веры. Он, например, продает здесь журналы своим соотечественникам, во-первых, чтобы заработать немного денег, но главным образом для того, чтобы наставлять своих братьев в вопросах догм и ритуалов. Первыми «облагодетельствованными» этим гуру семинарии и базара становятся мужчины, которые топают ногами, выражая нетерпение. Неистовый разносчик знаний об исламе убеждает их в том, что, если они не удалят полностью волосы с тела и особенно не побреют подмышки, их хадж будет стоить не больше, чем «гнилая луковица». Заросший бородой старик, подросток с гладкими, как персик, щеками выстраиваются в очередь, чтобы купить бритву. Но на самом деле их наивная тревога вызвана той беспощадной борьбой, в которой принимают участие и иитегристы из некоторых стран. Они занимаются исключительно осуществлением политического контроля над паломниками, уделяя мало внимания его религиозной составляющей. Они успешно используют маски бродячих торговцев для осуществления своих намерений — вербовки сторонников. Эти люди ведут с покупателями беседы на религиозные темы, делятся советами по выполнению того или иного обряда, сопровождают паломников, когда те идут на рынок, снабжают их лекарствами, если в этом возникает необходимость. Но кто осмелится запретить паломнику вести со своими собратьями по вере беседы о религии, да еще на пороге Дома Божия? Хотя Саудовская Аравия, вероятно, в курсе о деятельности этих партизан. Злые языки говорят даже о том, что правительство принимает в этом участие. Ибо наш знаток ислама — стипендиат королевства; если ему верить, стипендия составляет всего 800 реалов (немного больше, чем получает дворник из Шри-Ланки), но живет и питается он в университетском городке.

Вот юноша, стройный, гибкий, с темной кожей, излучающий свет и радушие. Он здоровается со всеми подряд, улемом — имамом крупного французского города. Связан ли он с парижской мечетью? Он не хочет об этом говорить. Почему бы ему не исламизировать сначала арабскую молодежь Франции перед тем, как заняться укреплением набожности паломников? Потому что, как он считает, с этой молодежью уже нельзя ничего сделать: «Это вопящее стадо сумасшедших и неудачников, питомник старых дев и старых юнцов», — цедит он, сжимая кулаки. Каковы же отношения с саудовцами? Они непросты: «Нам нечего дать. Они пришли посмотреть на нас, нам выплатили 50 миллионов старыми. Вот и все!»

«Эй, там! Пойдем пить чай! — кричит нам через улицу один из соседей по комнате. Он подходит к нам и шепчет: «Не говорите с теми людьми… Видите, прямо за ними, у лифта, стоит человек? Это агент алжирских спецслужб. Чего доброго, заподозрит, что вы симпатизируете этой группе». Как же он догадался, что это стукач? Да что вы! Он столько раз совершал хадж, он даже как-то раз подружился с «офицером», и тот взял и представил ему своих ищеек. Выдумщик, шпион или невменяемый? Неизвестно.

Комнату до сих пор сотрясает гудение вентиляторов. Паломники так же ждут в очереди, чтобы попасть в туалет. Верные слуги традиции, они прихорашиваются, следуя указаниям и советам «знатоков ислама», которые на этот раз продают им мыло, маникюрные ножницы и хну. «Бог есть красота, и он любит красоту», — цитирует кто-то хадис, который большинство ханжей предпочитают игнорировать, потому что тем самым пророк оправдывал ухоженную внешность мужчин своего времени, начиная с себя самого. Крохотная комнатка превращается в салон красоты. Старый кабил подрезает ногти на ногах и расчесывает свою бородку. Иммигрант из Авиньона торжественными жестами, как при посвящении в масонскую ложу, накладывает на макушку соседа зеленоватую припарку из хны, этой «райской пыли». Другой яростно чистит зубы зубочисткой сивакам, палочкой, изготовленной из стебля арака — дерева с колючками, которое растет повсюду в Йемене. В руке у него бутылка с водой, чтобы прополоскать рот, если, паче чаяния, туалет так и не освободится. Полицейский в отставке, страшно гримасничая, выдирает пинцетом лишние волоски из бровей. Затем маникюрными ножницами подравнивает брови и усы, и в завершение проходится по ним специальной расчесочкой. Выглядит все это очень забавно. Вот люди, гордящиеся своей мужественностью и силой, но в то же время тщательно ухаживающие за своей внешностью с помощью массажа, прибегающие к эпиляции и в повседневной жизни обрызгивающие духами даже туфли и носки. В исламе кокетство и вера — дело, касающееся, прежде всего, мужчин. Еще Тирмизи (ум. 892),[67] составивший шесть сборников хадисов, говорил, что у Мухаммеда было четыре привязанности: страстность в браке, зубочистки-сивак, использование духов и хны. Если же все это касалось женщины, то она считалась либо проституткой, либо святой недотрогой.

Надо сказать, что «хороший образец» тщательно заботился о своем внешнем виде. Его выбор женщин и ароматов был всегда утонченным. Он пользовался, согласно традиции, разными видами эссенций, за ним всегда оставался благоухающий шлейф. Близкие видели, что он тщательно умащает волосы и бороду.