Железнодорожного сообщения явно не хватало, поэтому в распоряжение объекта было выделено три самолета, из которых два были закреплены за городом, а один — за Москвой. Самолеты давали, как вспоминал начальник специального аэродрома Ф. А Ковылов, по первому же требованию: «Хоть два проси — дадут!»[22] Перед 7 ноября 1946 года аэродром «вошел в строй», и с тех пор началось регулярное сообщение по новому воздушному мосту с Москвой. Каждый день совершалось по два-три рейса, привозили станки, оборудование, даже пианино в багажное отделение самолета «запихнули» однажды. Разумеется, постепенно поток грузов уменьшился, и режим работы аэродрома свелся к ежедневному полету в Москву и обратно.

Крайне оперативно определялись задачи в области научно-исследовательской и производственной деятельности. Первый вариант плана этих работ, как показало дальнейшее развитие событий, был явно завышен. Уж очень напрягала руководство страны ядерная монополия США. Перед КБ-11 была поставлена задача создать атомную бомбу в двух вариантах — урановую и плутониевую. По завершении разработки намечалось проведение государственных испытаний зарядов на специальном полигоне. Наземный взрыв заряда плутониевой бомбы предполагалось произвести до 1 января 1948 года, урановой — до 1 июня 1948 года.

Должны были быть представлены на государственные испытания бомбометанием с самолета образцы атомного оружия в виде авиационной бомбы также с двумя вариантами заряда: урановым и плутониевым. Намечалось, что испытанию атомных авиационных бомб должны предшествовать их испытания без ядерных зарядов путем бомбометания с самолета. Пять зарядов для плутониевой бомбы предполагалось представить к 1 марта 1948 года и пять для урановой — к 1 января 1949 года[23].

Фактический срыв первоначально намеченных сроков свидетельствовал о том, что на начальном этапе работы над атомным проектом ни руководители, ни сами исполнители не представляли полностью действительные сложности и объемы работ. Одним из острейших был вопрос об объемах финансирования. Здесь, как и всегда, сталкивались интересы различных сторон. «Центр» пытался урезать, объектовцы до хрипоты доказывали необходимость расходов по их расчетам, проектировщики дипломатично сохраняли нейтралитет. В этих финансовых баталиях принимали участие И. В. Курчатов, высокие партийные и министерские руководители, П. М. Зернов, Ю. Б. Харитон и др. Эти баталии отражали совершенно иное финансовое положение нашей страны в сравнении с США. Страна отдавала многое для решения задачи, но это многое было несопоставимо малым для разбогатевших на войне США.

Взрывоопасные работы предстояло проводить на специальных площадках. Их планировалось разместить в лесном массиве Мордовского заповедника. Сегодня любопытно посмотреть, как решался вопрос с отведением этих земель. Упоминавшееся уже постановление Совета министров СССР о строительстве КБ-11 было продублировано с соответствующей конкретизацией приказами Б. Л. Ванникова и А. Н. Комаровского. Все эти документы исходили из разрешения занять под намечавшееся строительство до 100 квадратных километров в зоне Мордовского заповедника и до 10 квадратных километров в Горьковской области. Земля государственная (не надо было ни у кого выкупать), управление жестко централизованное, поэтому проблем с землеотводом в ту пору не возникло. Все было решено административным путем: председатель Совета министров РСФСР М. И. Родионов должен был «просто» по согласованию с Главпромстроем МВД СССР произвести установление границ отчуждения земель в пользу объекта в десятидневный срок. Это и было сделано. В подобных вопросах в то время невыполнение решений, мягко говоря, не поощрялось. 13 июля 1946 года М. И. Родионов подписал два распоряжения. Первое из них обязывало Главное управление по заповедникам РСФСР передать Стройуправлению № 880 МВД соответствующие площади Мордовского заповедника (100 квадратных километров). Второе распоряжение обязало Горьковский облисполком осуществить передачу земельного участка немного южнее деревни Балыково (четыре квадратных километра).

Так было положено начало территориальному оформлению объекта. В дальнейшем периметр отведенных объекту земель несколько раз изменялся, так как земли приращивались. Так, летом 1952 года к объекту была прирезана площадь в 28 квадратных километров, что удлинило периметр зоны на 18 километров.

В 1947 году поселок Сарова был изъят из административного подчинения Мордовской АССР и исключен из всех учетных материалов. 17 июля было принято специальное постановление Президиума Верховного Совета РСФСР и вышел указ по этому поводу. Этими документами было прекращено юридическое существование поселка Саровы, который отныне стал лишь ведомственным жилищным фондом КБ-11 и СУ-880. Казалось, была подведена черта под более чем двухсотлетним историческим бытием этого участка Русской земли.

Выше уже упоминалось, что во всем мире первые атомные проекты шли в обстановке чрезвычайной секретности. США, приступив вплотную к созданию атомной бомбы, не раскрывали своих работ даже ближайшей союзнице — Англии, хотя в полной мере использовали достижения английской ядерной школы. Когда в СССР приступили к практическому развертыванию работ по созданию атомной бомбы, США, по данным разведки, уже обладали 70–80 ядерными зарядами, были подготовлены первые планы нападения на СССР с применением атомного оружия. В России считали, что надо скрыть факт, что мы еще не имеем ядерного оружия, убедить мир, как заявил 6 ноября 1947 года министр иностранных дел СССР В. М. Молотов, что «секрета атомной бомбы давно не существует». С другой стороны, надо было скрыть, что СССР располагает разведывательной информацией об американской атомной бомбе. Это и предопределило принятие решения, направленного на «глобальное» засекречивание всех объектов Первого главного управления, их связь между собой и назначение. Удивительно, но даже из этого факта некоторые «демократы» сумели извлечь антисоветский аргумент: мол, атомным оружием не обладали, а врали, что оно есть. Кстати, для того чтобы секретные службы США действительно верили в наличие атомного оружия в СССР, в тот период производились взрывы в ряде районов большого количества обычной взрывчатки, что вызывало сейсмические волны, улавливаемые противником. Стремление ввести в заблуждение противника всегда было составной частью деятельности противоборствующих сторон и никогда не рассматривалось как нарушение моральных или иных правил.

Защита информации о советском атомном проекте на начальном этапе, как и в США, отличалась тем, что была поставлена политическая задача — атомную бомбу создать и не допустить утечки даже малейших сведений о проводимых работах, особенно сохранить в секрете территориальное размещение одного-единственного центра по созданию ядерного оружия — КБ-11.

Надо сказать, что органы безопасности следили за этим бдительно, так как очень хорошо знали, в каких условиях сверхсекретности работали американские ученые в Лос-Аламосе. В своем выступлении на II конференции РФЯЦ-ВНИИЭФ в 1996 году бывший «атомный» разведчик, Герой России, полковник в отставке В. Б. Барковский подчеркнул, что на протяжении всего периода, затраченного на создание отечественного атомного оружия, конспирация своей собственной деятельности и отечественных работ не ускользала из поля зрения разведки. В конце 1945 года начальник разведки П. М. Фитин рапортовал наркому госбезопасности о некоторых признаках ослабления секретности работы Лаборатории № 2. В рапорте выражалась озабоченность тем, что многие сотрудники Академии наук, не имеющие к ней прямого отношения, осведомлены о характере ее деятельности и персонале. В связи с этим предлагалось ходатайствовать о создании особого правительственного органа в области военного применения урана и о перенесении центра работы по созданию атомного оружия в какой-либо отдаленный от Москвы район[24].