Золотой, как на старинной монете- корабельнике . Топчет насильника, с рога пытается снять.

Скоро все было кончено - кровавое месиво осталось от ночного погубителя.

Волшебный конь, сверкая при луне белоснежной гривой и хвостом, чистил свои хрустальные копыта и рог в сене.

Скоро он повернул к девушке голову, и она увидела, как золотым светом горят глаза сказочного существа.

Боярышня, застонав, перевернулась сначала на живот, встала на колени. Нутро вывернуло наизнанку. Стянула порванную рубаху - утерлась .На дрожащих ногах прошла за ворота конюшни ,обтерла снегом замаранное чужой кровью тело.

Все это словно во сне, душа в Арине будто замерзла. Боярышня никак в себя не придет от пережитого, а дьявол нашептывает: « Нет тебе дороги в отчий дом, бесчестье ты батюшки и матушки. Одна планида-смерть».

Вернулась , накинула попону как саван. Погладила в благодарность коня, тот ткнулся бархатными губами в ладонь, словно, целуя.

Забравшись по крутой лестнице на сеновал, Арина завязывает на балке, найденные на перилах, вожжи, делает петлю. Всего-то и делов - прыгнуть вниз. И покончить разом и с позором, и с болью.

Петля обнимает нежную шею. Ох, и крепки вожжи. И боярышня прыгает, будто летит.

Но не повисает в петле, а падает прямо на круп волшебного коня.

-Видно не судьба,- отрешенно думает Арина и снимает петлю-удавку с шеи. Единорог срывается с места и скачет прочь из конюшни.

Едет по ночной спящей Москве дева на чудном коне-единороге. В лунном свете искрятся снежинки на белой коже девственницы. Укрыта она только распущенными волосами ,да сермяжной попоной. Путь ее горек и недолог - к дому отца Валаама, духовника.

Робко постучала в дверь, увидела свет свечи в оконце и упала на колени, шепча молитву покаянную. Да только дверь открыл не сам священник, а его попадья, Ефросинья.

Увидела коленопреклоненную девушку с распущенными волосами и с неприкрытой грудью, зашипела словно змея: « Изыди, сатана!»

- Об исповеди прошу, разбудите отца Валаама.

- Пошла вон! В кабаке твое место а не на исповеди .Вон,- и безжалостная матушка, презревшая устои веры, замахнулась на пропащую тяжелым церковным подсвечником.

Сердцу больно, словно острые льдинки вонзаются. И так их много, что они не тают, а само сердечко замерзает, покрывается ледяной коростой.

Попробовала Арина войти в храм в Новодевичьем монастыре, но словно невидимая стена преградила дорогу. Руки в кровь избила, не поддается преграда. Не пускает даже за ворота церковные. А где же всевидящее око Господне? А как же обещание всё простить, если покаешься? Рад бы в рай, да грехи не пускают, так в народе говорят.

Не чувствует холода Арина, видит как заиндевели руки и ноги.

Конь несется в леса, укрыться от людского глаза. Проваливаясь по брюхо в сугробах, упорно пробивается вперёд. А что там впереди?

Монашки

В самом укромном уголке лесной чащи - на спуске с Воробьевых гор, глубоко под землей спят отшельницы женского скита.

Всего трое их: мать Маврикия и две послушницы.

Словно в берлоге сокрыты они от людских глаз. И только Божье провиденье могло указать путь к их обители. Да поклонный крест из ясеня, возведенный женскими слабыми руками и надпись на нём: « Помилуй нас, Господи, помилуй!» 

Мать Маврикия спит чутко, первой услышала робкий стук в дверь. Поднялась с ложа и сама пошла, встретить гостью, ожидая богатую верующую странницу. Но эта гостья не могла быть от Бога. Даже при тусклом свете чадящей коптилки было видно, что это нежить. Ни живая, ни мертвая.

Обнаженная кожа сверкает льдом, и только в глазах еще теплится жизнь, в них мука и мольба.

Но хоть и отворила клеть игуменья, а войти грешница не может.

Попробовала скитница руку протянуть заблудшей. Уж очень ярко светится на шее золотая монета. Тайная кубышка сестёр пуста, в буран из леса не выберешься за подаянием, даже на Рождество себя побаловать будет нечем. Но руку обожгло холодом по самый локоть, и повисла она плетью. Потом ещё три дня рука словно не своя была.

- Прости, дитя, твоя планида служить Господу не здесь,- перекрестила мать Маврикия грешницу и закрыла дверь.

Черное и белое, ангелы и бесы вели борьбу за душу ледяной девы. И кажется еще немного и безверие победит окончательно. Околдованная душа не может утешиться молитвой, она в отчаянии и ожесточении на весь мир, забыла слова спасения.

«Искупить грех – вернуть Василису к жизни - то Божье провиденье. А меня неси к суженому моему, чтобы последний раз взглянуть в его очи, увидеть улыбку на сахарных губах. Вперед, спаситель тела и души моей», – прошептала Арина волшебному существу.

Они уже стали как одно целое: золотой единрог и дева с распущенными золотистыми волосами и кипенной кожей.

И конь понёс. Вылетел стремглав из города, поскакал по полю и скоро уже парил над землей, унося Арину все дальше и дальше над укрытой снежным покрывалом, Русью.

Сказка

Тришка проснулся от духоты и щенячьего повизгивания. Скоро дрёма уже совсем прошла, и мальчик ясно услышал поскуливание своего любимца – Потешки.

Каждый вечер, он вопреки запретам отца, брал щенка к себе на печь спать. А сегодня, так умаялся от чистки сараюшки, что разомлел и заснул, забыв о своем любимце.

Пришлось вставать - собачонку было жальче себя. Дом на краю деревни не ровен час волки придут на скулеж. Да и нужду справить очень уж хотелось. Мальчишка обул лапти, и накинув залатанный армячок, вышел на двор.

Вьюга, начавшаяся днем, к ночи стихла, сияла полная луна, и в ее ярком свете мальчик увидел чудо! По заснеженному полю не касаясь земли - скакал конь, да не простой – золотой с хрустальным рогом на голове. Но и это еще не всё чудо: на коне восседала дева, с золотыми волосами, укутывающими ее стан. При лунном свете зоркий мальчишеский глаз смог разглядеть, что нет на деве даже исподнего. Тело ее, под накидкой, светилось серебряными искорками. Из ноздрей единорога валил пар, а дева была будто изо льда. Эти двое приближались к Тришке, вот уже видно, какие у Снегурки прозрачные руки. Дева повернула голову и посмотрела мальчику прямо в глаза.

Тришка готов был побожиться – глаза у Снегурки живые. И скорбные, как у Богородицы на иконе, что нарисована на стене в церкви. Вот они увидели мальчика, и слеза-жемчужина покатилась по заиндевелой щеке девы.

Мальчик сжал щенка под армячком и тот не выдержал, прикусил друга за палец.

Тришка очнулся, побежал в избу.

- Тятя, тятя, там конь золотой и Снегурка, как есть Снегурка!

Но получил от отца лишь затрещину. А весной Тришка найдёт у забора крупную жемчужину. Такую красивую, что тятя продав ее, купит для хозяйства справного коня.

Долгие годы грезил мальчик во снах о прекрасной деве, о сказочном коне и дальних неведомых странах.

А там, где скакала дева на единроге, замерзали реки, даже Балтийское море превратилось в каток. Олени и лоси замерзали при встрече со Снегуркой . Зайцы леденели в норах, птицы падали на лету, разбиваясь о твердый наст снега своими промерзшими насквозь тушками. Невиданный доселе холод шёл по Земле, не щадя на своем пути ни животных, ни людей.

Мародёры

Снег укутал степь пуховым лоскутным одеялом. Тут и там разбросаны черные пятна сожженных дотла сёл, хуторов, церквей. Яркие синие и зеленые пятна мундиров погибших солдат русской и шведской армии. Замерзшие трупы людей и лошадей. И вороны, вороны..

Кажется, нет жизни в этих обездоленных войной местах. Но, чу — вьется дымок из-под обугленных бревен бывшего шинка. Под обрушенной после пожара кровлей в тайном схроне остались еще продукты и люди их охраняющие.

Это два молодых парубка и мать-шинкарка.

После пожара и потери всего нажитого у женщины отнялись ноги. Скот угнали лыцари пана- воеводы. Хорошо хоть сыновей в погребе успела спасти от войны. Сыновья сложили печь и топят по-черному, рискуя умереть от угара или пожара.

В схроне по большей части бутыли с горилкой, но и репы достаточно, и жита. Но двум здоровым парням, конечно, этого мало.

Буран утих после обеда. Младший из братьев вылез из схрона и увидел далеко в степи, медленно едущего всадника. За конным шёл, спотыкаясь, толи человек, толи медведь.

- Может, пойдем, глянем, вдруг повезет, как с тем рейтаром, сбившимся в непогоду с дороги?- спрашивает младший из братьев — невысокий, но с ладной фигурой Грицко, любимец и баловень матери.

Он бы давно сбежал отсюда в Ромны, но жадность не дает. Все самое ценное у матери за пазухой, а старший брат, как телок смотрит матери в рот и не дает старуху в обиду.

Панас и правда похож, но уже не на телёнка, а на молодого бычка: низкорослый с широкой спиной и грудью, с крепкими руками и большой лобастой головой.

-Неохота, Грицко. После долгого бурана всё снегом засыпало.

- А мясо охота? А вдруг и злато, или еще что найдем.

Мать крестит их в дорогу. Ей небоязно оставаться одной, страшнее за сыновей.

Надев постолы и овчинные кожухи, братья выбираются на божий свет, откинув люк подпола.

- Топор захватил?- спрашивает старший из братьев.

-Зачем?

- Ноги рубить.

- Лошади?

- Лошади, лошади, а может, и не только ей.

Грицко не слышит этих слов, ворчит, что лошадь он и волоком дотащит.

Пока братья собирались, конь под всадником упал на передние ноги и испустил последний вздох. Седок, не удержавшись в седле, падает в снег. Бредущий за ним пленник устало садиться в сугроб и жадно ловит ртом морозный воздух.

Когда братья добираются до путников, то видят двух офицеров. Один швед, другой москаль. Оба в синих мундирах, но у одного офицера раненая рука подвязана шарфом цветов российского флага. А у шведа голова закутан в женскую шаль,а руки обмотаны цветастыми платками.

Свейский офицер что-то залопотал на своем языке, но Панас обрушил на его голову кол и чужеземец затих.

Потом старший брат приказал Грицко обыскать офицера.