Мне хочется привести по этому поводу один пример, наделавший тогда много шуму. Княгиня Шаховская, обладавшая колоссальным состоянием, выдала свою дочь замуж за герцога д'Аремберг. Это было за границей. Екатерина, возмущенная тем, что не испросили ее согласия, велела наложить арест на все имения княгини. Мать и дочь явились к ней и умоляли о милости, но Екатерина, глухая к их мольбам, расторгла этот брак, считая его недействительным, потому что он был заключен без ее согласия. Это был возмутительный по своей несправедливости приговор, но мать и дочь подчинились ему, а общество отнеслось к этому происшествию, как к самому обыкновенному обстоятельству. По крайней мере, никто об этом не проронил ни слова. Некоторое время спустя, молодая княгиня вышла вторично замуж; но, будучи искренно привязанной к своему первому мужу, мучимая угрызениями совести, лишила себя жизни.

Если бы мы не боялись погрешить против Людовика XIV, мы сказали бы еще, что двор Екатерины имел некоторое сходство с двором великого короля. Сказать, что любовницы короля играли совершенно ту же роль в Версале, какую играли фавориты Екатерины в Петербурге, не будет грехом против его памяти. Что же касается безнравственности, распущенности, интриг и низостей петербургских куртизанов, то в этом отношении петербургский двор мы могли бы сравнить с двором византийским. В смысле же подчинения, преданности и уважения народа, мы не найдем, кажется, подобного примера нигде, кроме Англии, зачарованной Елизаветой, такой же жестокой и честолюбивой, но одаренной большими талантами и мужской энергией.

Даже распущенность Екатерины, часто прибегавшей для удовлетворения своей чувственности к мимолетным связям, служила в ее пользу, в ее сношениях с народом, т. е. с армией, придворными и привилегированными классами. Всякий нижний офицерский чин, всякий молодой человек, лишь бы только он был одарен хорошими физическими качествами, мечтал о милостях своей властительницы, которую он возносил до небес.

И хотя она, подобно языческим богам, более чем часто спускалась с своего Олимпа, чтобы вступить в связи с простыми смертными, уважение ее подданных к ее авторитету и власти не уменьшалось от этого; напротив, все восхищались ее выдержанностью и умом. Те, которые стояли к ней ближе и которые, независимо от своего пола, пользовались ее милостями, не могли достаточно нахвалиться ее добротой и приветливостью и были действительно ей преданы.

Некоторое время нам было запрещено приближаться к этому очагу милостей и могущества, лучи которого ослепляли взгляды всех. Другими словами, мы не получили разрешения представиться ко двору, который, по обыкновению, с первых весенних дней, переехал в Таврический дворец. И только в день нашего приезда, — первого мая, по русскому календарю, — день, когда весь народ отправляется на гулянье в Екатериненгоф, мы встретили в толпе гуляющих молодых великих князей с их свитой, которые несколько раз прошлись взад и вперед.

Некоторое время спустя мы уже приобрели обширные знакомства и получили приглашение присутствовать на одном празднестве, которое должно было длиться приблизительно около двадцати четырех часов, так как, начав с завтрака, должны были перейти к танцам, затем к прогулкам, затем к спектаклю и окончить ужином. Празднество это устраивалось в честь молодого двора княгиней Голицыной, дочерью придворной дамы с портретом, обер-гофмейстерины и гувернантки великой княгини Александры. Мы тогда еще не были представлены ко двору, но княгиня Голицына пригласила нас, сообразно инструкциям, которые она имела от своей матери, графини Шуваловой, получившей это разрешение свыше; это придало нам некоторое значение в обществе. Трудно было встретить более прекрасную пару, чем та, которую представляли из себя великий князь Александр, имевший тогда всего восемнадцать лет и его шестнадцатилетняя жена. Оба блистали изяществом, молодостью и были очень добры.

Вечера, как я только что сказал, проходили у нас в развлечениях, в удовольствиях, но в длинные летние петербургские дни выдавалось немало часов, когда нам ясно представлялась вся горечь нашего положения.

Надо было делать визиты, просить, гнуть спину. Это было унизительно и очень тяжело, и вот тут сказывалось все влияние на нас Горского. Он действовал на нас всей силой своего авторитета, не давал нам ни минуты отдыха, постоянно повторяя, что последствия нашего нерадения падут на наших родителей, что мы здесь только для того, чтобы вернуть им их имения. Любимым фаворитом Екатерины был тогда Платон Зубов, поэтому прежде всего мы должны были отправиться к нему. В означенный час явились мы в его апартаменты в Таврическом дворце. Он принял нас стоя, облокотившись на какую-то мебель, одетый в коричневый сюртук. Это был еще довольно молодой человек, стройный, приятной наружности, брюнет, на лбу его хохолок был зачесан вверх, завит и немного всклокочен. Голос он имел звонкий, приятный. Принял он нас весьма благосклонно, с покровительственным видом. Горский взялся быть на этот раз истолкователем нашей просьбы и торопился отвечать на вопросы, задаваемые нам Зубовым. Он говорил по-французски неправильно, но импонировал всегда своим видом. Зубов сказал, что сделает все от него зависящее, чтобы быть нам полезным, но что мы не должны обманываться, так как все зависит от милости ее величества, и ни он, ни кто другой не имеет достаточно влияния, чтобы подействовать на ее решения и что, впрочем, мы скоро будем ей представлены.

Князь Куракин, брат будущего посла, взявшийся нам покровительствовать, приехал с нами к Зубову, но в ту минуту, когда надо было войти, если моя память мне не изменяет, он скрылся, или, чтобы назвать вещи их собственными именами, скажу, остался в передней. Он присоединился к нам вновь при выходе и с улыбкой любопытства осведомился обо всем, что и как было, и все его вопросы доказывали его убеждение в том, что человек, с которым мы только что расстались, был самым могущественным в империи.

Однако был еще и другой человек, обладавший таким же могуществом — это Валериан Зубов, брат Платона. Лицом и всем своим более мужественным видом он был даже лучше своего брата; говорят также, что и императрица относилась к нему очень благосклонно и что, если бы он явился к ней первым, то без сомнения занял бы место фаворита. В настоящее время благодаря тому, что он был братом графа Платона, а также благодаря и его личным качествам, он имел большое влияние на образ мыслей старой царицы. Стало быть, мы должны были обратиться и к нему. По странному стечению обстоятельств, Валериан Зубов был начальником того самого отряда, который год тому назад разгромил Пулавы. Все знают об ужасах, ознаменовавших поход русских войск в Польше. Хотя Зубов лично и не руководил разгромом Пулав, но трудно допустить, чтобы солдаты, как бы они распущены ни были, действовали бы так дико, если бы не имели разрешения своего начальника. А если, что весьма возможно, приказание и было дано свыше, благородный и честный человек счел бы своим долгом дать понять, что он исполняет подобную миссию против своей воли и в исполнении ее придерживался бы известной меры. Но в данном случае мера не была вовсе соблюдена. Теперь же разоренные, обокраденные шли выпрашивать милости у похитителя (у нас его считали таковым) и искать его покровительства. Больше того, мы были принуждены просить его посредничества, чтобы быть принятыми лично самим фаворитом, и именно ему мы были обязаны получением особой милости — частной аудиенции у его брата Платона. Однако этот самый Валериан, во мнении русских считался честным и благородным молодым человеком. Говорили, что хотя он и предавался удовольствиям, но таким, которые не порочили его чести. В то время у него как раз была любовная интрига с Прот-Потоцкой, последовавшей за ним в Петербург и не бывавшей нигде, что, однако, не мешало ей заводить и другие связи.

В какой-то стычке, предшествовавшей штурму Праги, он потерял одну ногу и его костыли, кажется, придавали ему еще больше обаяния в глазах императрицы, так же и других дам. При более близком знакомстве с ним, в нем чувствовалась беспечность, небрежность и непринужденность молодого человека, избалованного судьбой и женщинами. Его салоны всегда были полны льстецами всякого рода. Наш верный Горский, в интересах наших родителей, тащил нас тоже туда, как говорится, с арканом на шее.