Павел в долгие годы своего уединения и ожидания обдумал все, что был намерен сделать, как только власть окажется в его руках. Поэтому перемены и новости следовали одна за другой с невероятной быстротой. Гатчинцы были распределены по трем полкам гвардейской пехоты и в конной гвардии, был сформирован полк кавалергардов, получивший наскоро изготовленные каски и кирасы. Эти защитные уборы были перед тем упразднены в русской армии. Гатчинские офицеры быстро повышались в чинах, и скоро старые военные были вынуждены или выходить в отставку, или (так же, как и те, которые блистали при дворе) подчиниться командованию малообразованных, грубых людей, совершенно неизвестных, имена которых упоминались в разговоре только для того, чтобы над ними посмеяться.

Во всем том странном и даже смешном, что примешивалось к этим первым актам нового царствования, в сущности, все же была и сторона серьезная и полезная; так, император приказал, чтобы молодые придворные выбирали себе какой-нибудь род службы и отдавались ей. Вышло запрещение служить в гвардии кое-как, по-любительски. С этих пор гвардейская служба приняла очень серьезный и даже тяжелый характер, и большая часть молодых людей стала предпочитать гражданскую службу.

Как только Павел получил власть, первой его мыслью было оказать блестящие почести памяти своего отца, почести, которые в то же время служили как бы объявлением обвинительного приговора над теми, кто был виноват в его смерти.

В первые дни после кончины императрицы и во все время, которое нужно было для бальзамирования ее тела, все принадлежавшие ко двору, — дамы, девицы, высшие должностные лица и кавалеры, — получили приказ дежурить день и ночь во внутренних покоях, у тела. Император, императрица и вся семья являлись два раза в день, чтобы помолиться и поцеловать руку умершей.

Вскоре император приказал вынуть из могилы останки своего отца, с большой пышностью перенести их из Невского монастыря в Зимний дворец и поставить подле тела императрицы Екатерины.

Еще оставалось в живых трое или четверо из тех, кого обвиняли в соучастии в убийстве Петра III. Тогда они были солдатами или унтер-офицерами гвардии, теперь стали уже знатными вельможами и занимали значительные посты.

То были, между прочим, маршал двора, князь Барятинский, не пользовавшийся любовью, потому что он был глуп, груб и ворчлив, и генерал-губернатор Белоруссии Пассек, адъютант императрицы. Этот титул в предыдущее царствование считался очень высоким и давал большие преимущества; лиц с этим титулом было очень мало. Адъютант императрицы один имел право носить трость, распоряжался во дворце и охранял безопасность государыни. Пассек исчез в день смерти Екатерины, а князь Барятинский был совершенно уничтожен и умирал от страха. Он должен был, так же как и другие соучастники, дежурить у гроба Петра III и занимать назначенное ему место в похоронной процессии. Только граф Алексей Орлов, главный из действующих лиц переворота, уложившего Петра III в могилу, ходил твердой поступью и старался иметь спокойный вид.

Император Павел велел поместить оба грба вместе на парадное ложе, на котором они и были выставлены. Гроб Екатерины был открыт для поклонения публики. Высшие должностные лица, дамы с портретами, фрейлины, придворные кавалеры, несли свою службу у парадного ложа в продолжение шести недель, день и ночь. Это вызвало много неожиданных встреч и породило, благодаря таким необычайным условиям, дружеские отношения между теми чинами, которые почти никогда ранее не встречались, тогда как другие, встретившись здесь и проведя вместе в приятной компании кряду двадцать четыре часа, никогда больше потом не видались.

По истечении шести недель состоялось погребение Екатерины и Петра, которых везли вместе и вместе похоронили, в одном склепе. Войска петербургского и окрестных гарнизонов сопровождали похоронную процессию, и все, кто принадлежал ко двору и к правительству, шли в два ряда пешком, на другой конец города, до Невского монастыря. Всем было строго предписано явиться в траурных костюмах, и предписание это было соблюдено. Пудра была изгнана с причесок женщин и мужчин, тогда как самые прически изменены не были, что безобразило всех. Похоронный кортеж был необычайно длинен, церемония похорон продолжалась в течение всего дня.

Император оставил для себя в Зимнем дворце аппартаменты, которые он занимал, будучи великим князем. Приемная зала бывала переполнена теми, кому разрешен был вход. Сюда отправлялись, как на забавное представление, проводили целые дни. Здесь шло беспрестанное движение, волнение, суетня; камердинеры, адъютанты в ботфортах бегали, натыкались друг на друга, одни ища кого-нибудь, другие неся приказы императора. Те, кого звали, являлись, запыхавшись и не зная, что их ожидает; приглашенные в первые дни выходили минуту спустя, большею частью с радостными лицами, с красной или голубой лентой через плечо. Я видел, как выходил таким образом из кабинета с голубой кавалерской лентой граф Николай Зубов, пожалованный чином обер-шталмейстера за то, что первым принес Павлу достоверное известие о его восшествии на престол. Впрочем, это было время беспрерывных метаморфоз. Те, кто был велик и значителен при Екатерине, за малыми исключениями ввергались теперь в забвение и ничтожество. Появлялись новые лица и в короткое время делали себе неслыханную карьеру. Все министры были сменены.

Князь Платон, походивший на низложенного принца, уехал в свои владения, в Литву, в обширные поместья, данные ему Екатериной. Желание поживиться этими поместьями было одной из причин двух последних разделов Польши, и доходы с них с избытком могли окупить его путешествия. Он посетил несколько городов Германии. Влияние остроумных и не отличавшихся суровыми добродетелями женщин подействовало на него так, что он сильно изменился и утратил свой обычный вид томной важности. Он пользовался преимуществами независимого существования, пока его честолюбие и тщеславие не внушили ему уверенности в том, что ему еще предназначено сыграть большую роль; вследствие этого он вновь явился в Петербург и сделал себя еще более виновным и несчастным, чем когда-либо прежде.

Из всех бывших министров Екатерины Павел отличил только графа Безбородко, ввиду его большой талантливости, высокой репутации, которою он пользовался, и в особенности, вероятно, по той причине, что он оказывал мало внимания Зубовым во время наибольшего расположения к ним Екатерины. Павел в начале своего царствования чувствовал в нем нужду. Он осыпал графа милостями, дал ему княжеский титул, всегда советовался с ним, когда дело шло о том, чтобы провести в жизнь свои причуды, и удвоил его богатства, одарив землями и значительными денежными суммами. Впрочем, выбором императора руководило главным образом особое побуждение, всецело владевшее его умом. То была мысль окружить себя слугами, на которых он мог бы всецело рассчитывать, так как с момента восшествия на престол он со страхом предчувствовал дворцовый переворот. Он раздал наиболее важные места людям самым ничтожным, часто менее всего способным исполнять свои новые обязанности. Он набирал их из тех, кто был при нем в Гатчине, выискивал их среди людей, которые некогда дали доказательства своей верности его отцу, или же среди их потомков и родственников. Он преследовал и изгонял тех, кто пользовался расположением его матери, кто, благодаря уже одному этому, был ему подозрителен. Боязнь какой-нибудь измены служила постоянным, хотя и малоустойчивым мотивом его милостей и его поступков, в продолжение всего его царствования. Он ошибся в выборе, а в особенности, в употреблении тех средств, которые должны были обеспечить ему жизнь и власть и которые, наоборот, ускорили его плачевный конец.

Из людей, казавшихся ему подозрительными, некоторых он преследовал с неумолимой жестокостью; тех же, которые остались на местах или были им вновь призваны, он старался утвердить в верности при помощи щедрости, но они отплатили ему неблагодарностью. Ни один государь не был более ужасен в своих жестокостях и более щедр в минуту великодушных порывов. Но совершенно нельзя было быть уверенным в его милостях. Одного слова, — будь оно случайно или предумышленно, — одной тени подозрения было достаточно для того, чтобы только что дарованные им милости сменились преследованием. Наиболее любимые сегодня дрожали от мысли, что назавтра они могут быть удалены от двора и отправлены в далекую ссылку. Таково было состояние страны в продолжение всего этого царствования. Однако император хотел быть справедливым. В душе его, наряду с капризами и беспорядочными вспышками, жило глубокое чувство справедливости, часто внушавшее ему поступки, достойные похвалы.