Эта причуда императора Павла способствовала его ссоре с Англией, которая, не давая окончательного ответа, под разными предлогами отказывалась уступить ему остров Мальту. Единственным результатом наших гроссмейстерских заседаний был брак Литты, освобожденного от своего обета Папой и женившегося на графине Скавронской, любимой племяннице князя Потемкина, еще очень красивой женщине, принесшей своему мужу в царствование императора Александра богатое состояние и высокое положение в России, где он умер в чине обер-камергера. Княгиня Багратион была его belle-fille, доходами с ее имений он заведывал очень усердно и исправно. В эту эпоху постоянных перемен обычные низкие и постыдные интриги примешивались ко всем событиям дня. В то время как император воображал, что разбил цепи, которыми, по его мнению, он был ранее опутан, Кутайсов вступил в связь с Шевалье, красивой женщиной, прекрасной актрисой, приглашенной в придворный театр. Этой особой сильно увлекался Биньон, французский посол в Касселе, но она предпочла ему более заманчивые ухаживания лакея Павла. Эти любовные интриги давали повод к взаимным откровенностям, придававшим большую пикантность тем минутам, которые господин проводил с своим лакеем, и это усиливало влияние последнего.

Политические вопросы увеличили нервное возбуждение императора. Австрия добилась союза и помощи России. Граф Растопчин, с тех пор как он был вновь призван ко двору, дал определенное направление департаменту иностранных дел, которым он управлял с большой энергией и свойственным ему умом. Вся честь нового союза и его первых успехов была приписана ему, и его друзья любезно повторяли, что Питт и Растопчин — два великих человека своего времени.

Суворов снова был призван к службе. Он был в опале со времени восшествия на престол Павла, и, высланный в свои владения, находился под строгим надзором как сторонник Екатерины. Передавали его язвительные замечания насчет правления Павла, новых правил и мундиров в армии, над которыми он позволил себе довольно неумеренные шутки.

Как только он понадобился императору, тот осыпал его почестями и любезностями. Суворов отправился в поход и одержал поразительную победу над французской армией, во главе которой уже не было Бонапарта. В 1796 г. и в последующие годы мы радовались невероятным успехам Бонапарта; в них мы видели зарождение надежды на восстановление Польши. Мы называли его «лучшим другом», чтобы не скомпрометировать себя, называя его по имени. Теперь же каждая победа, одерживаемая над французами, казалась нам ударом кинжала по нашему отечеству.

Двор находился в Павловске, когда пришли известия о первых успехах Суворова.

Старый казак, генерал Денисов, которого Костюшко разбил при Раклавице, находился теперь при дворе. Ему доставляло злобную радость следить за выражением наших лиц при каждом известии, приносимом гонцами из Италии о победах. Он повторял нам: «Я вам говорил, что французы будут побиты, это и не могло быть иначе. Россия везде и всегда будет разбивать своих врагов. Она непобедима». Убеждение очень ценное для правителей этой страны, пока оно сохранит свою силу.

Постоянно служились благодарственные молебны. Государь смешивал свои любовные похождения с делами политики и благочестия. Он клал победные трофеи, добытые его войсками, к ногам дамы своего сердца. Она похвалила однажды тот неопределенный цвет, который называют «верблюжьим». Для ее удовольствия отдан был приказ, чтобы все покрывалось этим цветом. Павел заставлял в театрах играть пьесы из времен рыцарства, и ему казалось, что на сцене представляли его самого, что он был то Баярдом, то Нему-ром. Он велел напечатать в газетах вызов от своего имени всем тем монархам, которые не желают действовать с ним заодно, чтобы поединком разрешить несогласия. (Это было сделано по адресу короля Пруссии, отказавшегося присоединиться к союзникам.) Павел оказался бы в большом затруднении, если бы его вызов был принят, потому что он не отличался храбростью. Например, он очень робел, сидя верхом на лошади, что замечалось при каждом кавалерийском учении и часто мешало маневрированию войск, потому что император, находясь перед фронтом, задерживал каждое движение и вследствие этого нельзя было выполнять атаки должным образом.

Мы с братом также получили свою долю шквалов и бурь, которых не избег никто. Наше польское происхождение и прошлое нашей семьи, быть может, какие-нибудь доносы или намеки, сказанные кем-либо намеренно или без умысла, породили в уме Павла предположение, что мы были либералами и даже тайными якобинцами. Тем не менее он был к нам довольно добр в различных случаях, например, на придворных собраниях, где приходилось близко сталкиваться с ним и где он мог обойтись с нами благосклонно или строго. По-видимому, ему в особенности нравился мой брат. Иногда он обращался к брату с какой-нибудь шуткой. Когда император был в хорошем расположении духа, он был неиссякаем в шутках, которые считал остроумными. Благосклонность к моему брату дошла до того, что Павел приказал ему однажды сказать грубую брань одному из присутствовавших лиц. Мой брат отказывался от этого, но должен был повиноваться, после того, как император строго повторил свой приказ.

В другой раз (я не знаю, не было ли это после приключения брата с санями), встретив брата, Павел высунул ему язык. Однажды в Петергофе Павел, увлеченный тогда любовными ухаживаниями, встретил моего брата в аллее петергофского сада, которая вела к одному из павильонов, занятому графиней Шуваловой, обер-гофмейстериной великой княгини Елизаветы. Император взял его за плечи, повернул и велел удалиться, прибавив: «Этот попугай не для вас, возвращайтесь туда, откуда пришли». Оказалось, что у графини была очень красивая горничная. В другой раз он сказал брату: «Ну-ка, расскажите мне про свои авантюры, сделайте меня вашим поверенным, я не выдам вас и буду вам помогать».

Великий князь Константин был назначен губернатором Петергофа, и на него была возложена ответственность за соблюдение порядка в военной службе. Как-то раз офицер, командующий караулом, не доложил о том, что баварский посланник вышел за барьер. Император, узнав об этом, приказал моему брату передать офицеру обычный в этих случаях комплимент, т. е. сказать ему от имени императора, что он скотина. Великий князь был поражен и испуган этим происшествием, не имевшим, впрочем, никаких последствий, кроме того, что мой брат был вынужден исполнить это неприятное поручение. Молодой офицер, к которому это относилось, ответил моему брату, что эта брань ему совершенно безразлична, так как она исходит от человека, лишенного здравого смысла. По этому случаю можно судить о чувствах, которые уже успел тогда внушить к себе император Павел.

С некоторого времени благосклонное отношение к нам императора изменилось. Ему не нравилась наша близость с его сыновьями; ему хотелось бы удалить нас, дав нам какое-нибудь поручение.

Князь Безбородко был еще жив. При жизни он играл роль своеобразного контрфорса, останавливавшего мои чудачества. Его внезапная смерть спасла, быть может, его от опалы, которой иначе ему не пришлось бы избегнуть. Павел не сожалел о его смерти. Стало меньше одним цензором, меньше одним неудобным препятствием для бесконтрольных и произвольных поступков. Князь Безбородко советовал императору послать нас в австрийскую армию, поручив заведывать корреспонденцией, которая велась союзными державами с их армиями. Однако это предложение было оставлено.

Император, побуждаемый подозрениями, возникшими у него против нас, начал как-то раз делиться этими подозрениями с генералом Левашевым, отцом теперешнего генерала. Старый генерал в молодости был игрок и прислужник князя Потемкина, но пользовался свободой говорить о чем угодно и всегда приправлять свою речь каким-нибудь смешным словцом. Он ко всем относился хорошо и любил оказывать услуги. Будучи едва знаком с нами, он стал нас защищать. Вдруг император сказал ему: «Ручаетесь ли вы мне за них?» «Да, Ваше Величество». «Вашей головой? Подумайте хорошо об этом». Он на минуту остановился. Обнаружить колебание — значило бы неминуемо погубить нас. Наконец, он решился сказать: «Да, я ручаюсь за них своей головой». Это на некоторое время успокоило императора на наш счет. Генерал Левашев сам рассказывал нам об этом.