По вечерам Володя с Олей посещали вечерние курсы рисования при Строгановском училище. Занимались они настолько успешно, что преподаватель Маслин прислал им благодарственное письмо.

Люда доставала работу – выжигание и разрисовку различных деревянных вещей: коробочек, пасхальных яиц, шкатулок.

Володя хорошо рисовал и еще в Кутаисе умел выжигать. Он помогал сестре, а утром относил готовые вещи в магазин, так как Люда опешила в Строгановское училище. Этот труд оплачивался плохо, но работа была всегда.

Наступила зима, все покрылось глубоким снегом. Стояли сильные морозы. На улицах появились сани.

Дети радовались зиме: катались на салазках, на коньках, на лыжах.

На Кавказе холодной зимы не бывало, и зимние развлечения мам не были знакомы. Здесь же, на севере, все было интересно и ново. Но больше всего Володю интересовали новые знакомые и жизнь соседей–студентов. Он часто заходил к ним в комнату, брал книги, слушал разговоры и споры. Там читали листовки, прокламации, книги легальные и нелегальные, говорили о том, что готовится революция, свержение царизма, помещичьей и буржуазной власти.

Я беспокоилась, не мешает ли Володя своим присутствием студентам, но они мне говорили: "Володя серьезный мальчик, много читает, и нам он не мешает".

Об этом времени Володя так записал в автобиографии:

"Беллетристики не признавал совершению. Философия. Гегель. Естествознание. Но главным образом марксизм. Нет произведения искусства, которым бы я увлекся более, чем "Предисловием" Маркса. Из комнат студентов шла нелегальщина. "Тактика уличного боя" и т. д. Помню отчетливо синенькую ленинскую "Две тактики". Нравилось, что книга срезана до букв. Для нелегального просовывания. Эстетика максимальной экономии".

К нам часто приходили студенты и курсистки, боровшиеся на баррикадах в 1905 году и участвовавшие в демонстрации на похоронах Баумана. Эти волнующие, интересные разговоры увлекали Володю. Он все это хорошо знал и понимал.

Володя в тринадцать лет был не только физически развит и выглядел на несколько лет старше – он был развит также и умственно: был очень начитан, серьезен и вполне мог общаться с наиболее передовыми учениками старших классов и студентами.

Знакомый нашей семьи Иван Богданович Караханов в своих воспоминаниях о том времени, когда Володя ходил к нему на занятия, характеризует его как очень серьезного, вдумчивого, политически вполне грамотного и подготовленного для революционной работы товарища.

Я и другие члены семьи относились к Володе как к взрослому, хотя он был самый младший из детей. Даже в Кутаисе в 1905–1906 годах он был уже взрослым, самостоятельным и не нуждался в особой опеке.

Пришла весна. По Москве–реке плыли большие глыбы льда. Это для нас было интересное зрелище, так как на Кавказе реки не замерзают.

Кончился первый учебный год. Нужно было устраиваться на лето. Знакомые по Кавказу Коптевы помогли нам в этом. Они уехали на дачу и взяли Олю, предоставив ей урок – заниматься, с семилетним мальчиком, а нам на лето бесплатно оставили свою квартиру.

Володя бывал в окрестностях Москвы, рисовал. Ходил на пруды и катался с товарищами на лодке. Много читал и готовился к переэкзаменовке по латинскому языку.

Люда на лето поступила работать в редакцию газеты "Новости дня". Работала ночью, в тяжелых условиях. Деньги хозяин задерживал, а под конец не заплатил – обанкротился.

В августе мы переехали на квартиру по Третьей Тверской–Ямской улице. В этой квартире в двух комнатах жили студенты, которые знали товарищей, живших у нас раньше. К ним также приходили товарищи–революционеры. И по–прежнему с этой революционной молодежью Володя проводил все свободное время.

Со студентами и сестрами ходил Володя на студенческие вечеринки. Там читал он Горького: "Песню о Буревестнике", "Песню о Соколе" и другие революционные стихи и прозу. Пели студенческие революционные песни.

Володя усилению читал политическую и научную литературу, которую доставал у товарищей и в библиотеках. Постоянно читал газеты.

Утром, когда просыпался, он первым делом спрашивал:

– Газета есть?

Он ходил о гимназию, но занят был больше другими делами: читал, вел пропаганду среди рабочих. Ему исполнилось четырнадцать лет.

Был конец 1907 года.

В квартире у нас была явка: встречались партийные товарищи. Приходили порознь, по два–три человека, тайно от полиции, поговорить о революционных делах, получали или приносили нелегальную литературу – листовки, прокламации. Все это были старшие товарищи, профессиональные революционеры. Среди них Володя был как равный.

Знакомство с товарищами–земляками с Кавказа не только не прекращалось, но, наоборот, расширялось.

У нас на квартире жили сестры Туркия, из Сухума. К ним приходили студенты–грузины. Позже жили Алексеевы–Месхиевы, курсистка Ершова. Заходили кутаисские знакомые – братья Ставраковы. У нас с ними были хорошие, дружеские отношения. Дружили и с москвичами.

Одно время у нас на квартире жил студент консерватории Николай Иванович Хлестов. Володя всегда просил его:

– Ну, Коля, спой мне "О, дайте, дайте мне свободу!"8

Он очень любил эту арию. Любил также романс Шумана на слова Гейне "Я не сержусь", "Гонец" Римского–Корсакова и особенно – русские частушки и песни.

Как всегда, у нас собиралось большое общество молодежи. Володя был самым младшим. Однажды у меня спросила знакомая: "Сколько лет Володе?" – и удивилась, что ему только четырнадцать лет. А когда она ушла, Володя обиженно сказал мне:

– Зачем говорить, сколько мне лет!

Он говорил, что ему семнадцать лет. Так он выглядел, и ему хотелось скорее быть взрослым.

Володя был серьезным, целеустремленным, и детство у него давно кончилось.

В 1908 году он вступил в Российскую социал–демократическую рабочую партию (большевиков).

Вступив в партию, Володя попросил меня взять документы из гимназии, так как в случае ареста, конечно, его исключили бы из гимназии без права поступления в другие учебные заведения.

Он часто уходил по вечерам и возвращался домой очень поздно. По поручению партии он вел пропаганду среди рабочих.

Вскоре он был арестован и привлечен к ответственности по делу нелегальной типографии Московского комитета партии большевиков.

Арестовали его 29 марта 1908 года в Грузинах, в Ново–Чухнинском переулке, где помещалась подпольная типография Московского комитета РСДРП (большевиков). После обыска в типографии и ареста рабочего–большевика, подпольщика Трифонова полиция устроила там засаду.

Володя не носил гимназической формы, а ходил в длинном пальто и папахе, которые дал ему товарищ. В этом пальто и папахе его и арестовали.

Володя был заключен в Сущевский арестный дом. Затем его, как несовершеннолетнего, освободили до разбора дела.

Выйдя на свободу, Володя тут же стал продолжать партийную подпольную работу. За ним усиленно следила полиция, давшая ему кличку "Высокий".

Уходя из дому, он надевал шапку и запевал:

Плохой тот мельник должен быть,

Кто дома хочет вечно жить.

Все дома, да дома... 9

Через некоторое время, в январе 1909 года, Володя был арестован вторично, но его вскоре выпустили за отсутствием улик.

Жизнь Володи и окружающих его товарищей проходила в борьбе против царского правительства – за свободу, за лучшую, справедливую, счастливую жизнь.

Володя крепко верил в эту жизнь сам и убеждал других. Он часто говорил мне о будущей жизни, когда мам и всем будет лучше.

Володя не мог оставаться без дела. Как только вышел из тюрьмы, он поступил в Строгановское художественно–промышленное училище и в то же время вел партийную работу.

Занимался он в училище усердно, но прошло не более полугода, и он был арестован снова.