Калинин побывал на некоторых заводах, и уж, конечно, на Путиловском.

Второго января он вернулся в столицу. Вернулся, чтобы через несколько дней снова окунуться в дорожную жизнь — жизнь, полную новых забот, тревог, радостей и огорчений.

На глазах всего мира происходило чудо. Оборванный, полуголодный народ — рабочие и крестьяне громили и гнали из своей страны отлично вооруженные и экипированные войска интервентов и белогвардейцев и одновременно поднимали из руин заводы и шахты.

Но страна все еще была голодной и разоренной. К тому же и новый враг не дремал. Собирали силы для похода на Россию польские империалисты. На юге готовил армию «черный барон» Врангель. Как могли, вредили советской власти остатки меньшевиков и эсеров.

В начале февраля 1920 года Калинин приехал в Иваново-Вознесенск. Познакомился, как и всюду, где приходилось бывать, с состоянием советской работы. 8 февраля выступил на собрании рабочих, а весь следующий день посвятил губернской конференции беспартийных крестьян.

На конференцию он пришел задолго до открытия, потолкался среди делегатов, поговорил с руководителями. Немного времени потребовалось, чтобы понять: тон здесь задают эсеры и значительная часть крестьян поддалась их влиянию.

Съезд открыл председатель Ивановского горсовета — старый рабочий. Затем стали выбирать президиум. В предложенном списке ни Калинина, ни председателя горсовета не оказалось. Но когда делегаты уже проголосовали, поступило предложение с места избрать в президиум Калинина. Михаил Иванович отказался войти в президиум и попросил слова.

— Как же это получается так? — спросил он. — Ваш съезд происходит в губернии, где по крайней мере семьдесят процентов населения составляют рабочие и крестьяне, работающие на фабриках. Да и собрались-то вы в помещении, которое вам гостеприимно предоставили рабочие организации. А вы не избрали представителя ивановских рабочих в свой президиум.

Инцидент накалил обстановку. По ходу дела пришлось перестроить доклад. Обрисовав международное и внутреннее положение страны, Калинин острие своего доклада направил против эсеров.

Как всегда, когда чувствовал перед собой враждебную аудиторию, он говорил напористо, страстно:

«Возьмите крестьян. В течение многих веков боролись они за землю и волю. Эта борьба стоила очень больших жертв…

Крестьянин и рабочий — это два родных брата. Я сам являюсь крестьянином, но я не боюсь никаких «ужасов» коммунизма, о которых нашептывают нам враги народа. А мое хозяйство, пожалуй, не хуже, чем хозяйство многих из вас. И все-таки я за коммунизм, за прочный и нерушимый союз крестьян с рабочими. А вы вдруг испугались и выразили черную неблагодарность, грубое неуважение к одному из лучших отрядов российского пролетариата… А вы, представители иваново-вознесенских крестьян, забаллотировали представителя иваново-вознесенских рабочих…

Ведь если бы не рабочий класс, если бы он не вывел нас на новую дорогу, то мы, крестьяне, до сих пор оставались бы рабами помещиков и кулаков… И вот я думаю, товарищи, что после моей речи вы пересмотрите свое глубоко ошибочное решение и тем самым выбьете из рук врагов народа тот клин, который они стремятся вбить между рабочими и крестьянами».

Сердито поблескивая стеклами очков, Калинин сошел с трибуны. Председательствующий — эсер — пробормотал что-то, долженствующее оправдать невключение в список президиума представителя рабочих, но вынужден был поставить вопрос на голосование. Подавляющим большинством голосов съезд избрал в президиум и представителя рабочих и Калинина.

Но Михаил Иванович понимал, что сделано далеко не все. Трудно одной, даже самой яркой, речью разбить заблуждения, навеянные умелой эсеровской агитацией. Да и вожди эсеров, по всему видно, сдаваться не собирались.

В президиум поступил целый ворох записок, одна злее другой. Калинин отвечал обстоятельно и долго. Но все время чувствовал неудовлетворенность: главного еще не ухватил, что-то надо сказать такое, что одним махом положит конец всем неясностям. И вдруг… Вот оно наконец! С удовольствием прочел вслух записку: «А что дороже для советской власти — рабочий или крестьянин?»

— А что, — в свою очередь, спросил Михаил Иванович, — для человека дороже: правая или левая нога?..

Восторженная овация заглушила слова Калинина. Крестьянские делегаты оглушительно хлопали в ладоши. В их глазах Михаил Иванович прочитал доверие к себе, как представителю большевистской партии. Может быть, остались у людей еще неясные вопросы, но вражды уже не было.

Теперь можно было смело вести их за собой и добивать эсеров, что Михаил Иванович и сделал.

— Все эти шептуны, которые рядятся в тогу крестьянских «благодетелей», обманывают вас, толкают вас на путь разрыва союза с рабочими, чтобы восстановить власть помещиков и капиталистов. Говоря между нами, я бы на вашем месте гнал их в шею, как врагов своих.

К чему зовут вас лжекрестьянские вожди? К использованию конъюнктуры, к спекулятивной продаже хлеба, к политической спекуляции, к ослаблению советской власти. Я задаю вам, крестьянам, вопрос: может ли на этих условиях существовать союз рабочих и крестьян? Ведь спекулировать можно не только хлебом, но и гвоздями, солью. Как вы думаете, кто будет в накладе от такой всеобщей спекуляции? Я думаю, и рабочий и крестьянин. А обогатится кучка тунеядцев.

Конференция затянулась до поздней ночи. Калинин неуловимо чувствовал, как изменилась атмосфера. Из натянутой, враждебной стала доброжелательной, деловой. Претензии к представителю рабоче-крестьянской власти еще оставались, но высказывались они по-другому — дружелюбно.

Конференция выразила полное доверие советской власти.

А на другой день вместе с делегатами Калинин ходил по фабрикам и заводам, знакомился с их работой.

Подозрительная возня на советско-польской границе показывала, что польские империалисты готовятся к нападению на Страну Советов. Все мирные предложения Советского правительства не дали результатов. Напротив, поляки расценили их, как слабость большевиков. 25 апреля польская армия перешла границу Советской республики и вскоре заняла Киев. Одновременно выступили дислоцировавшиеся в Крыму войска Врангеля.

Во второй половине мая Михаил Иванович на агитпоезде «Октябрьская революция» отправился по маршруту Орел — Харьков — Кременчуг — Умань — Екатеринослав — Лозовая — Павлоград. На Юго-Западный фронт.

Здесь, неподалеку от Киева, он снова встретился с войсками Первой Конной армии, переброшенной сюда с Южного фронта.

Встречаясь с бойцами одной из дивизий, Калинин Рассказывал о том, кто такие коммунисты и чего они Добиваются:

— Коммунисты… хотят, чтобы люди были все равны под этим ярким солнцем, они хотят, чтобы каждый человек имел право на определенный кусок земли, на определенный труд…

Заглушая слова оратора, над полем пронесся самолет с красными звездами на крыльях. Все проводили его взглядом — «свой». Но минут через пять самолет возвратился и открыл пулеметный огонь по войскам. Замаскировался под своего, подлюга!

Бойцы вскинули винтовки. Треск ружейных залпов разорвал воздух. Запахло порохом, боем.

Калинин спокойно остался стоять на тачанке. Во всяком случае, так казалось окружающим. Между тем Михаил Иванович чувствовал себя неважно, или, как он сам потом вспоминал, был «в дурацком положении». «…Красноармейцы на коварство врага отвечают пулями… я же стою на чистом месте лишним человеком, и в кармане нет даже револьвера; спрятаться, кроме как под тачанку, некуда, но кто же позволит себе спрятаться на глазах целой дивизии? А между тем враг льет и льет свои пули, а ты беспомощно стоишь и ждешь, когда его прогонят. Положение не из важных».

Шесть-семь минут, пока вражеский самолет не скрылся за горизонтом, показались очень длинными. Но вот возбужденные перестрелкой бойцы вновь собрались вокруг тачанки. С уважением посматривали они на сугубо штатскую фигуру Председателя В ЦИК.