Бернс подошел к нему и обнял за плечи. Он хотел сказать что-нибудь утешительное, но в голову ничего не приходило.

– Папа, прошу тебя, пожалуйста. Пожалуйста, достань мне чего-нибудь. Папа, пожалуйста, я очень болен, мне необходимо вмазаться. Пожалуйста, папа, умоляю тебя, достань мне чего-нибудь. Достань мне чуточку чего-нибудь, чтобы прекратить это. Пожалуйста. Никогда в жизни больше ни о чем тебя не попрошу. Я уйду из дома, сделаю все, что захочешь. Если ты любишь меня, достань хоть чего-нибудь.

– Я позвоню Джонни, – сказал Бернс.

– Нет, папа, пожалуйста, не надо, его средство мне совсем не помогло, не надо.

– Он даст тебе что-нибудь еще.

– Нет, прошу тебя, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста.

– Ларри, сынок...

– Папа, если ты любишь меня...

– Я люблю тебя, Ларри.

Бернс крепко схватил сына за плечо. У него самого на глазах выступили слезы. Ларри била дрожь, он сказал:

– Мне надо в ванную. Мне надо... Пап, помоги мне, помоги мне.

Бернс отвел сына в ванную, там Ларри стало плохо. У лестницы внизу стояла, скрестив руки, Харриет. Через несколько минут ее муж и сын вернулись в комнату Ларри, потом Бернс вышел, запер дверь снаружи и спустился к жене.

– Позвони Джонни, – сказал он. – Попроси его приехать немедленно.

Харриет колебалась, глядя на Бернса.

– Он очень болен, Харриет. Он действительно очень болен.

Харриет чутьем жены и матери поняла, что Бернс хотел сказать совсем не это. Она кивнула и пошла к телефону.

* * *

Львы бесновались.

Может, они проголодались, подумал Карелла. Может, им на ужин нужен толстый детектив. Жаль, что я не толстый, но кто знает – если львы не очень разборчивы, то их, возможно, устроит и тощий детектив.

Уж я-то определенно детектив тощий.

Я ошиваюсь вокруг этого здания с двух часов дня и жду человека по имени Болто, которого никогда в жизни не видел. Я торчу тут, а львы все рычат внутри, и уже 16.37, а мой милый друг Болто или кто-то, хотя бы отдаленно похожий на милого друга Болто, так пока и не появился. И даже если он появится, то может оказаться, что он мелкая сошка. И единственным утешением будет, что он толкач, а толкача всегда неплохо сцапать. Но в деле Эрнандеса он, может быть, и не замешан, хотя, кажется, к нему перешла часть клиентов. Господи, а что они сделали с девушкой! Неужели из-за брата?

Что? Что?

Что прячется за этим сомнительным самоубийством?

Очень уж похоже на инсценировку самоубийства, но, очевидно, тот, кто убил мальчишку, понимал это и хотел, чтобы мы знали, что это не самоубийство! Он хотел, чтобы мы копнули поглубже и выяснили, что имеем дело с убийством. Но почему? И отпечатки чьих пальцев остались на том шприце? Может, они принадлежат этому типу Болто, которого я жду, паршивому мелкому толкачу, на которого еще не завели уголовного досье? Если это его отпечатки, то станет ли все на свои места, как только мы его поймаем? И не он ли зверски зарезал девушку? Или же это два совершенно независимых события? Профессиональный риск в жизни проститутки, случайность, никак не связанная со смертью ее брата?

Знает ли Болто ответы на эти вопросы?

И если вы знаете ответы, мистер Болто, или просто Болто (я ведь так и не знаю, имя это или фамилия, судя по всему, вы работали на нашем участке очень осмотрительно), то где вы сейчас, черт бы вас побрал?

Ты и раньше действовал на нашем участке, Болто?

Или же клиенты Анибала Эрнандеса перешли к тебе по наследству? Может, поэтому ты и убил его?

Насколько широко поставлено было дело у Эрнандеса? Клинг обегал весь участок и с трудом обнаружил всего лишь горсточку прежних его клиентов. Он был мелким толкачом, его доходов едва хватало на то, чтобы зарабатывать самому себе на порцию героина. Так может ли такой пустяк стать поводом для убийства? Неужели людей убивают ни за грош?

Да, конечно, порой убивают и ради горсти мелких монет. Но дело Эрнандеса было иного, не материального свойства. И если парнишку убили, то почему, черт возьми, убийца сделал все возможное, чтобы показать всем, будто это убийство?

Видимо, убийца знал, что смерть от передозировки наркотика можно принять за самоубийство. Оставь он тело на койке со шприцем, то весьма вероятно, что был бы вынесен вердикт о самоубийстве. Патологоанатом исследовал бы труп и сказал: «Смерть наступила из-за передозировки наркотика». Он и в самом деле так сказал. Анибала Эрнандеса списали бы как беспечного наркомана. Но убийца обвязал веревкой шею жертвы уже после смерти мальчишки, и он, конечно, знал, что это вызовет подозрение. Он определенно хотел, чтобы у полиции возникли подозрения в убийстве.

Почему?

– И где Болто?

Карелла вынул из кармана пакет с арахисом, бросил в рот орешек. Одет он был в серые вельветовые брюки, серую замшевую куртку, черные мокасины и красные носки. С носками вышла промашка. Он понял это сразу, как только вышел из дома. Носки привлекали внимание, словно рождественская елка, кстати, а что он подарит Тедди на Рождество? Он видел прекрасные пижамы за двадцать пять долларов, но ведь Тедди убьет его, если он потратит столько денег. И все же пижама очень пошла бы ей, ей вообще все идет, и почему, в конце концов, мужчина не может потратить двадцать пять долларов на любимую женщину? Она сказала, что ей достаточно и его любви, что он сам – лучший рождественский подарок в ее жизни и что любая покупка дороже пятнадцати долларов лишена смысла для женщины, у которой уже есть лучший в мире подарок. После этих слов он крепко прижал ее к себе, но, черт возьми, – он снова представил эту пижаму на ней, – почему ему нельзя потратить на нее еще десять долларов? Сколько людей выбрасывают каждый день на ветер по десять долларов, даже не задумываясь?

Карелла бросил в рот еще один орешек.

Где Болто?

Наверное, покупает рождественские подарки, подумал Карелла. Интересно, у толкачей тоже есть жены и матери? Конечно, есть. И они, конечно, как и все люди, дарят подарки, ходят на крестины, свадьбы и похороны. Так что вполне возможно, что Болто сейчас покупает рождественские подарки. Я и сам с большим удовольствием сейчас ходил бы по магазинам, а не жевал бы пересохший арахис неподалеку от львиных клеток. К тому же мне не нравится работать на территории чужого участка. Это, конечно, бзик, и я чокнутый полицейский, но ничего нет лучше дома, а этот парк принадлежит двум соседним участкам, а не восемьдесят седьмому, и от этого я психую еще больше, съешь лучше еще один орех, идиот.

Я жду тебя, Болто.

Страсть как хочется познакомиться с тобой, Болто. Я так много слышал о тебе, что мне кажется, будто я с тобой уже знаком, и ведь правда, сколько можно откладывать нашу встречу? Я жду тебя, Болто. Я совсем замерз. Вот было бы здорово войти в здание, посмотреть на львов – почему это они вдруг замолчали? – и погреться около клеток, а не стоять здесь в красных носках, синея от холода. Так как же, Болто? Дай отдохнуть ногам. Может, у тебя найдется десять центов бедному детективу на чашечку кофе? Знал бы ты, как я мечтаю о чашке горячего кофе!

Держу пари, Болто, что ты сейчас пьешь кофе в буфете какого-нибудь универмага. Держу пари, ты и не подозреваешь, что я жду тебя здесь.

Черт возьми, я и вправду надеюсь, что ты не подозреваешь о том, кто тебя ждет.

Карелла раздавил скорлупу очередного ореха и мельком взглянул на молодого парнишку, вышедшего из-за угла здания. Парнишка тоже посмотрел на Кареллу и прошел мимо. Карелла, казалось, не обращал на него внимания, продолжая с идиотской беззаботностью грызть свои орехи. Потом посмотрел на часы. Расколол еще один орех и опять посмотрел на часы.

Через три минуты парень вернулся. Ему было не больше девятнадцати. Ходил он быстро, по-птичьи. На нем была спортивная куртка с поднятым от ветра воротником и старые серые брюки из шерстяной фланели. На непокрытой голове развевались светлые волосы. Он снова взглянул на Кареллу и остановился возле летних клеток для львов. Карелла увлеченно щелкал орехи. На парнишку он вообще не обращал внимания, но из поля зрения не выпускал.