Арудж так и сделал. Явившись со своим флотом в Алжир, коварный пират, не долго мешкая, удавил обратившегося к нему за помощью шейха, казнил для пущей острастки нескольких знатных горожан и провозгласил себя султаном. Столь успешное начало деятельности на государственном поприще разожгло честолюбие корсара. В течение двух последующих лет он освободил от испанского господства целый ряд городов, повсюду уничтожая местных правителей и присваивая себе верховную власть. Но триумф однорукого пирата продолжался недолго. В 1518 году он был убит в бою. Незадолго до этого та же участь постигла его брата Исхака.

Молниеносные захваты Аруджа круто изменили положение в Северной Африке. Однорукий пират предотвратил испанскую колонизацию Магриба и, как писал бенедиктинец Хаэдо, «положил начало великой мощи Алжира и Берберии».

Но до уровня истинно большой политики пиратский промысел был возвышен единственным из братьев, оставшимся в живых, — Хайраддином, прозванным современниками Барбароссой — Рыжебородым. В 1520 году он отдался под сюзеренитет турецкого султана, получив взамен титул паши и янычарское войско под свое начало. С этой помощью Хайраддин окончательно изгнал конкистадоров испанского императора Карла V из Среднего Магриба, сломил сопротивление местных шейхов и основал здесь Алжирское регентство, в котором с течением времени установилось господство осевших здесь янычар.

Завоевания пиратов закрепили государственно-политическое деление Магриба, которое начало складываться еще в прошлые века. К востоку от Алжира образовалось подвластное туркам Тунисское регентство. На западе алжирское государство граничило с Марокко, в котором вплоть до начала XX века сохранялась власть местных династий.

Очень быстро Алжир превратился в один из важных центров международной политики. Французский историк Андре Жюльен пишет на этот счет: «На полстолетия Алжир становится передовым бастионом Османской империи в западном Средиземноморье, одним из «невралгических» пунктов в той грандиозной битве, в которой Карл V противостоит Сулейману Великому».

Что же касается Хайраддина Барбароссы, то он стал чуть ли не вторым лицом в Турецкой империи. Командуя всем османским флотом, он одержал немало блистательных побед и в 1546 году вопреки семейной традиции умер в Константинополе своей смертью.

Так волею истории, избравшей своими исполнителями сыновей горшечника, Алжир, захолустный в прошлом городок, стал столицей сильного государства и одним из центров событий мирового значения.

Сам по себе пиратский авантюризм братьев-разбойников не наложил бы, конечно, столь сильного отпечатка на становление алжирского государства. Но, обратившись в орудие мощных сил, вершивших в то время судьбы народов в этой части света, он вывел страну из состояния политического безвременья и во многом определил русло ее последующего развития.

Утратив свою былую религиозную окраску, морской разбой при преемниках Хайраддина стал официально признанной нормой государственной политики. На нем основывалось экономическое процветание и военное могущество янычарских правителей. Он обеспечивал Алжиру престиж на международной арене.

Алжирское корсарство проводилось с небывалым размахом. Сфера его действия раздвинулась далеко за пределы западного Средиземноморья. От Эгейского моря до Исландии рыскали алжирские пираты, наводя ужас на купеческие корабли и портовые города. В Алжирский порт стекались огромные богатства. Город быстро расширялся, застраивался роскошными дворцами и великолепными мечетями: даровых рабочих рук было в избытке. В середине XVII века почти треть стотысячного населения Алжира составляли пленники, захваченные пиратами. Надо отметить, однако, что с невольниками обращались сравнительно мягко. Во всяком случае, их положение было много лучше, чем положение их собратьев в европейских колониях в Африке и в Америке. На это обратил внимание наш соотечественник, бригадир российский Матвей Коковцев, побывавший в Северной Африке в конце XVIII века. В своем сочинении «Достоверные известия о Алжире», изданном в Санкт-Петербурге в 1787 году, он писал об алжирских пленниках: «во все время их невольничества альжирцы обходятся с ними гораздо человеколюбивее, нежели как европейцы со своими невольниками».

По мере усиления Алжира дух пиратской вольницы все более разъедал верноподданность янычар по отношению к турецкому султану. Уже к концу XVII века они добились фактической независимости от Порты. А вскоре турецкий паша, присланный из Константинополя, был изгнан из Алжира, и впредь его место стал занимать дей, избираемый янычарскими военачальниками из своей среды.

В Алжире установился весьма своеобычный государственный строй — нечто среднее между абсолютистской монархией и корпоративной республикой с избираемым правителем. Правящая верхушка состояла из янычар, которые образовывали замкнутую общину, инородную относительно коренного населения страны. Военная служба и корсарство почитались в их среде единственно достойными занятиями. Янычары получали высокое жалование и имели право на долю в пиратской добыче. Купцы обязаны были отпускать им товары по пониженным ценам. Они подчинялись только своим начальникам и были неподсудны обычному правосудию. Преступника мог покарать лишь тайный янычарский суд. Тайно же вершились казни осужденных янычар.

Избирая дея, янычары номинально вручали ему самодержавную власть. Но фактически исполнять ее алжирский правитель мог, лишь повинуясь корпоративным интересам янычарской общины. Дей, по сути дела, находился на положении пленника. Внутренний механизм янычарской тирании строился на рабской взаимозависимости деспота и привилегированной корпорации его подданных. Этот порядок был закреплен ритуальными правилами. После избрания дея разлучали с семьей и водворяли во дворец. У себя дома он мог проводить лишь один день и одну ночь в неделю. Придворные неусыпно следили за каждым его шагом. Даже свое имущество дей не мог передать наследникам, после его смерти оно отчуждалось и поступало в казну. «Человек богатый, но не распоряжающийся своим богатством; отец без детей; супруг без жены; деспот без свободы; король рабов и раб своих подданных», — писал об алжирском дее испанский историк Хуан Кано.

За всякую попытку изменить это положение дей обычно расплачивались жизнью. Из тридцати деев, правящих в Алжире до начала XIX века, шестнадцать были убиты взбунтовавшимися янычарами.

Личная власть дея распространялась фактически лишь на провинцию Алжир. В остальные три провинции — Западную (Оран), Центральную (Титтери) и Восточную (Константина) — назначались наместники — беи, которые были полновластными правителями в своих владениях. Им подчинялись начальники округов — каиды.

На этом административная иерархия янычарского государства обрывалась. Далее начинался совершенно иной мир, охватывавший коренное население. Этот мир жил по своим законам. Он имел собственных вождей-шейхов, не подотчетных в племенных делах чиновникам дея. Арабские и берберские племена были автономными ячейками, социально и политически обособленными от янычарского государства. «Каждое поколение сего народа, — писал бригадир Коковцев, — составляет особливую Республику под ведением своих Шеков, коих они из старших своего рода избирают». Эти «республики» представляли собой в действительности арабские или берберские племена, в которых господствовал клановый дух, враждебный всякой централизованной системе государственной власти.

Господство янычар распространялось примерно на шестую часть современного Алжира. Кочевые племена Сахары, берберское население горной страны Кабилии совершенно не признавали власти янычарских правителей. Многие племена в отдаленных от побережья районах находились в очень слабой вассальной зависимости от турок. Но даже и те племена, которые населяли прибрежную часть страны, терпели власть янычар лишь до тех пор, пока она не вмешивалась в их внутреннюю жизнь и не покушалась на их собственность.

Янычарское господство не наложило сильного отпечатка и на алжирскую культуру, которая продолжала развиваться в старых традициях магрибской цивилизации. Культурный уровень страны был довольно высоким. В городах Алжире, Тлемсене, Константине существовали крупные мусульманские университеты. В стране насчитывалось несколько сот начальных и средних школ. По мнению некоторых историков, степень грамотности населения Алжира в начале XIX века была выше, чем во Франции того времени. Для того чтобы составить себе некоторое представление о культурном уровне Алжира, стоит ознакомиться со свидетельством французского географа М. Розе. В книге «Путешествие в Алжирское регентство» он пишет об Алжире 1830 года: