Царивший по всей стране политический хаос в Орании усиливался вследствие нападений арабских племен на турецкий гарнизон, остававшийся в центре провинции. После того, как в январе 1831 года французы захватили город Оран и выслали оттуда янычар вместе с Хусейн-беем за пределы Алжира, обстановка еще более обострилась.
Шейхи нескольких крупных племен, обитавших в Орании, обратились к Махи ад-Дину с предложением возглавить войну против захватчиков. У них для того были веские резоны, Старый марабут — самый влиятельный человек в Орании. Под его началом крупное и сплоченное племя. Ему фанатично предано братство Кадирия. Он сведущ в военном деле и опытен в искусстве устранения межплеменных раздоров. У него есть все, чтобы стать вождем народной войны.
Казалось, настал час для осуществления мессианских замыслов марабута. Казалось, он без раздумий должен ухватиться за предложение шейхов. Но Махи ад-Дин рассудил иначе. Он стар и немощен. Давно уже все его честолюбивые надежды обращены на сына. Предложить вместо себя Абд-аль-Кадира он сейчас не может: сын молод, нет у него еще ни опыта, ни авторитета. Если же марабут возьмет на себя миссию вождя и не справится с ней, то неудача отрежет сыну путь к высшей власти. А это весьма возможно. Слишком зыбко положение стране. Слишком силен противник.
Марабут указал иной выход, изложив свои соображения ответном послании шейхам.
«Турецкая тирания, — писал Махи ад-Дин, — подавляла и подрывала дух нашего народа, а сохранение нынешнего положения может повлечь за собой полное его уничтожение. Связи между людьми разрушены. Каждый поднял руку на соседа. Народ, предоставленный своим страстям, ежедневно нарушает законы бога и человека.
Что же нам делать? Призвать французов? Невозможна! Покориться им, а тем более призвать их было бы изменой нашему богу, нашей родине и нашей вере.
Французы — воинственная нация, они многочисленны, богаты и жаждут побед. А что мы можем им противопоставить? Племена, враждующие друг с другом; своекорыстных и жадных вождей, стремящихся к личному возвышению; общины, отвергающие всякую власть, одни из которых обогащаются грабежом, другие едва удерживают свое имущество? Силы слишком неравны. При таком положении дел даже представить себе успешную борьбу с неверными было бы глупостью, а начать ее — безумием. Нет, могущественному французскому королю может быть с успехом противопоставлен только такой властелин, который, подобно ему, стоит во главе хорошо организованного государства, располагает богатой казной и послушной армией. Нам нет нужды далеко ходить за таким королем. Султан Марокко уже выражал нам свое сочувствие. Он хорошо знает, что внешняя опасность, которая угрожает нам, может в конце концов обернуться и против него. Его присутствие воодушевит и укрепит нас. Порядок будет установлен. Борясь под его началом, мы добьемся победы, ибо его знамена — знамена бога и пророка».
Махи ад-Дин сумел убедить оранских шейхов в том, что предложенный им выход является единственно разумным в создающейся обстановке.
В середине 1831 года алжирское посольство, сопровождаемое конным отрядом и караваном с подарками, прибыло в столицу Марокко город Фес. Султан Мулай Абдаррахман, соблазненный возможностью расширить свое царство, обласкал оранских шейхов и обещал поддержку. Однако султан не торопился с выполнением своего обещания: он опасался восстановить против себя французское правительство. Только через полгода Абдаррахман решился послать в Алжир войско из пяти тысяч всадников, возглавленных его сыном Мулай Али.
Марокканцы, встречаемые повсюду приветственным ликованием алжирцев, вступили в Оранию и заняли древний алжирский город Тлемсен. Махи ад-Дин, сопровождаемый Абд-аль-Кадиром, отправился в Тлемсен, чтобы заверить марокканского принца в своей преданности. За ним последовали почти все шейхи крупных оранских племен. В Тлемсен стекались многочисленные отряды арабских воинов. Город мог бы стать центром освободительной борьбы против французских захватчиков. Но не стал. Французское правительство предъявило марокканскому султану ультиматум: тот должен либо вывести войска из Алжира, либо вступить в войну с Францией. Султан уступил. По его повелению Мулай Али вернулся в Марокко, оставив в Тлемсене гарнизон во главе с пашой Бен-Нуной.
Алжирцы вновь оказались предоставленными самим себе.
Махи ад-Дин призвал арабские племена к джихаду — «священной войне» против французов. За короткое время он собрал войско в несколько тысяч человек и повел его на штурм Орана. Арабы атаковали Ханк-ан-Натах, крепость на южной окраине города. План штурма составил Абд-аль-Кадир. Он же лично руководил осадой крепости.
Сражение началось атакой арабской конницы, которая загнала в крепость французский отряд, пытавшийся защитить подступы к Орану. После этого алжирцы, спешившись, бросились на штурм. Абд-аль-Кадир, одетый в алый бурнус, появлялся на своем арабском скакуне в самых жарких местах битвы. Сильный орудийный и ружейный огонь со стен крепости заставил алжирцев отступить. Часть осаждавших осталась под стенами в крепостном рву. Плотный огонь неприятеля отрезал их от основных сил арабов. У них кончились боеприпасы. Несколько сот алжирцев оказались совершенно беззащитными под дулами французских пушек. Никто не отважился прийти к ним на помощь. Тогда Абд-аль-Кадир сбросил бурнус, наполнил его ружейными зарядами и сквозь град пуль прорвался на своем скакуне в крепостной ров. Под его руководством воины сумели без потерь отойти от крепости.
В этом бою родилась легенда о неуязвимости Абд-аль-Кадира, которая сопутствовала ему в последующие годы и немало содействовала укреплению его авторитета у суеверного мусульманского воинства. Он и впрямь словно был заговорен от вражеских пуль. При осаде Оранской крепости под ним была убита лошадь, его бурнус был изрешечен пулями. Но и в этом и в многочисленных других сражениях он неизменно выходил невредимым из своих горячих схваток. Лишь однажды, спустя несколько лет, пуля оторвала ему часть уха. Это ранение тщательно скрывал от своих солдат, дабы они не усомнились в его неуязвимости.
Первый бой с французами не принес успеха алжирцам. В нем обнаружились все недостатки племенного ополчения: отсутствие дисциплины и организованности, слабость вооружения, незнание тактики современного боя. Нужно было срочно устранять эти недостатки. Но прежде нужно было найти вождя, который сплотил бы народ и возглавил борьбу против захватчиков.
В ноябре 1832 года в городе Маскаре собрался совет племенных шейхов, на котором вновь было решено просить Махи ад-Дина принять титул султана. И вновь марабут отказался. Но на этот раз он решил, что настала пора осуществить свою заветную цель. «Пророк открыл мне, — заявил он шейхам, — что султаном должен стать сын мой Абд-аль-Кадир. Ибо, как сказал мне пророк, если я приму на себя обязанности султана, то мой сын умрет; если это сделает он, та же участь постигнет меня. Для меня поэтому нет иного выбора». Замечательные слова, свидетельствующие о мудрости и величии Махи ад-Дина. Высшая воля пророка — кто осмелится противиться ей! — предопределила выбор вождя. Самоотверженность марабута — кто усомнится в ней! — удостоверила истинность этого выбора. Это не просто риторический прием или ловкий политический ход. Марабут верил в то, что говорил. В этом действительно нельзя усомниться. И шейхи разделили его убежденность, признав предложенный им выбор откровением свыше.
Но при всем том слова Махи ад-Дина не нашли бы отклика у шейхов, не будь они подкреплены легендой и самой личностью Абд-аль-Кадира, являвшей собой очевидное воплощение всех достоинств, необходимых народному вождю.
Шейхи единодушно согласились с предложением марабута. Абд-аль-Кадир, призванный на совет, ответил на их решение словами, достойными сына своего родителя: «Моя святая обязанность — повиноваться повелениям моего отца». 25 ноября 1832 года крупные Оранские племена хашим, бени-аббас, гараба и бени-меджахар признали 24-летнего Абд-аль-Кадира своим верховным вождем. Чтобы не портить отношений с марокканским правительством, он отказался принять титул султана и удовольствовался званием «эмира аль-муминим» — «принца правоверных». В тот же день утром он в сопровождении шейхов и военачальников выехал к войску, стоявшему лагерем в долине Эрсибиа. Здесь его ожидали 10 тысяч всадников, выстроенных по племенам вокруг шатра. Абд-аль-Кадир подскакал к шатру и спешился. Махи ад-Дин взял его за руку и, обращаясь к войску, произнес речь, которая заканчивалась так: