На уроках Левитан блистал знанием литературы. Вот когда дали плоды семена, посеянные матерью. Она разбудила в нем почтение к книгам, раскрыла перед ним колдовскую силу поэзии.

Истории искусства Левитан предавался беззаветно. Часы углубленного чтения в библиотеке. Ни одного пропущенного слова на лекции. Прекрасно сдан экзамен.

Вот когда можно почти согласиться с тем, что любили повторять многие преподаватели: «Ученики — это щенки, брошенные в воду. Только сильные выплывают».

Левитан по праву причислял себя к сильным, когда его на три года освободили от платы за учение. Это решил совет преподавателей, которых покорили беспримерное усердие и крепнущий талант этого паренька.

Левитан предавался искусству со всем самозабвением юности, но жизнь вторгалась в его мечты, суровая, неумолимая. Страсть к живописи столкнулась с голодом.

Звонок. Окончены утренние уроки, и все ученики бегут к раздевалке, где пристроился Моисеич со своим маленьким буфетом. Руки с протянутыми копейками, белые ситнички, жареная колбаса, сосиски, теплое молоко. Сколько соблазна!.. Если бы можно было тоже протянуть руку с медяком и громко сказать со всеми:

— Моисеич, мне до пятачка.

Но Левитан и так задолжал буфетчику. Иногда он побеждал самолюбие и, краснея до ушей, просил у совсем незнакомого ученика копеек двадцать в долг. После одного такого обращения они подружились с учеником Пичугиным, который оказался очень отзывчивым и не раз устраивал в классе складчину. Потом гурьбой отправлялись в трактир «Саратов» на углу Сретенского бульвара. Приглашали обоих Левитанов и кормили их вкусным обедом.

Приятное ощущение сытости снимало обиды, возвращало веселость. А потом шли домой к Пичугину буйной компанией. На столе появлялся самовар, пили чай с неизменными калачами. Костя Коровин брал в руки гитару, пели хором, и среди молодых голосов различался сочный, музыкальный баритон Левитана.

Конечно, спорили и судачили о своих студенческих делах и в беззаботной резвости играли в чехарду, зацеплялись за стулья, хохотали.

Молодость остается молодостью, и иногда они озоровали, как озоруют все парни на свете.

Подружился Левитан со способным учеником Светославским. Часто с ним и с другими товарищами ходили гулять. Забрели как-то на кладбище, вышли на железную дорогу. Юноши так разрезвились, что стали бороться прямо на рельсах, не замечая надвигающегося поезда. Тормоза, задержка состава. Всех пригласили в участок, хотя остальные были только свидетелями драки. Всех оштрафовали по рублю.

У Левитана денег не оказалось. И с той поры товарищи добродушно шутили:

— Левитан, околоточный пришел за рублем.

Юноша бросал этюд и в панике убегал из класса. Он привык терпеть насмешки и не очень сердился на товарищей, которые были к нему участливы и в настоящей беде приходили на помощь.

Деньги добывались разными путями. Всем нравились этюды Левитана. Он отдавал их со щедростью юности за любую плату, даже по рублю за набросок, лишь бы рассчитаться с Моисеичем и вернуть долги друзьям. Особенно ценил работы Левитана Василий Часовников, его приятель по Училищу. Он был юношей болезненно восприимчивым, впечатлительным, преданным природе и искусству, преклонялся перед другом и бережно хранил каждый подаренный набросок. Один рисунок даже зашил в ладанку и носил ее на груди в знак преданности таланту Левитана.

У Часовникова чаще водились деньжата, и он старался незаметно помочь Левитану: то купит ему несколько тюбиков красок, то альбом для набросков, а то сунет в карман кусок хлеба, когда заметит, что товарищ проголодался. Делал все это Часовников невзначай, но так, что и отказаться нельзя и самолюбие остается спокойным.

Левитан искал заработка и не отказывался ни от каких заказов. Попросят сделать рисунок с надгробья, он идет на кладбище, рисует. Исполняет заказ со всем старанием и умением, на какое способен. Заказчику нравится. Другие обращаются с такой же просьбой. Но на плату не щедры. Все эти труды оплачивались мизерно.

Писал он и копии с картин в галерее Третьяковых, писал портреты, в которых был не очень силен. Иногда друзья вместе сочиняли картины на продажу. Левитан зашел как-то к Пичугину и застал его у мольберта, пишущим пейзаж с фигурами. Вместе работа пошла успешнее. Торговец на Сухаревке расщедрился и дал юношам за их произведение пятнадцать рублей. Они счастливы: сколько впереди сытых дней!

Бездомность угнетала Левитана не меньше голода. Вечер был самой грустной порой. Ученики весело собираются домой. Их там ждут ласка матери, уютный обеденный стол, чистая постель. А ему некуда идти, его никто не ждет.

В последний раз хлопнула дверь. Училище обходит ночной сторож солдат Землянкин, почему-то заслуживший страшное прозвище «Нечистая сила». Погашены огни, дом опустел.

Левитан осторожно пробирается на верхний этаж и устраивается спать в груде пыльных холстов или и грязных лохмотьях реквизита мастерских. Здесь нет ветра, тепло. Это ничего, что пыль забивается в ноздри, что нестерпимо хочется есть и горько быть одному весь долгий вечер в темном опустевшем классе.

В эти часы одиночества Левитан возненавидел свою юность, вечный страх: перед инспектором, перед околоточным, даже перед ночным сторожем Училища. С ним встречаться опасно: может в сердцах и выдворить на мороз.

Порой на Землянкина находили добрые минуты, он не выгонял бесприютного юношу, а даже оставлял его ночевать у себя в сторожке. Тогда он и чайку с ним напьется и выспится под теплым овчинным тулупом.

Но это бывало редко. Чаще — одно неосторожное движение, падает задетый в темноте подрамник, и шум гулко разлается по пустым коридорам. Тогда трудно спрятаться от Нечистой силы. Найдет, отругает, прогонит.

Утром измятый и запыленный Левитан приходил в класс. С какой завистью смотрел он на розовые с мороза, свежие лица товарищей!

Но плохое забывалось быстро. В веселом шуме учебного дня исчезал едкий привкус пыли. Юноша снова был среди друзей, возле своего мольберта и ящика с красками. Он снова жил самым дорогим — познанием.

Каждый день приносил новое. Сколько раз проходил он спокойно мимо статуи Венеры Милосской, и вот только сегодня проник в тайну ее величавой пластики.

Он совершал открытия и перед своим этюдом, удивляясь и радуясь новому созвучию красок, новому неожиданному мазку.

Хотелось видеть, слышать, узнавать, вбирать в себя все то, что могли дать профессора и мастера кисти минувшего. Он учился.

Саврасов часто заходил во время занятий в класс Перова. Они дружили. Ученики привыкли к тому, что огромный, неуклюжий человек с взлохмаченной гривой волос и темной окладистой бородой проходил по рядам и внимательно рассматривал классные работы.

Всегда даже опытный живописец волнуется, если чувствует за спиной зрителя. Что же испытывает юноша, когда возле него стоит художник, имя которого он произносит с благоговением?

Возле Левитана остановился Саврасов. Он стоял долго, смотрел на холст молча, пристально. Юношу била дрожь, у него стучали зубы. Лучше уж не писать, только испортишь начатое.

В короткие мгновения, пока Саврасов стоял возле Левитана, решилась его участь. Уж не первый раз приглядывался маститый художник к работе этого порывистого ученика. Он выбрал его из всего класса для своей мастерской и получил согласие Перова.

Левитана не надо спрашивать, хочет ли он стать учеником Саврасова, — это давняя мечта.

Перов, в натурном классе которого учился Левитан, был душой всего Училища. Его яркое дарование и демократические убеждения отвечали горячим порывам молодежи. Он — ее знамя, ее маяк.

Каждая новая картина профессора удивляла смелостью обличения, правдой, не только наблюденной, но и выстраданной.

Перов посеял в душе Левитана благородные чувства, научил его смотреть на мир без прикрас. Он открыл ему, что в страданиях его юности повинен уклад российской жизни, научил любить обездоленных и служить своим искусством тем, кому живется трудно. В неприметной, серой жизни бедняка показал красоту чувств. Не его ли пламенная проповедь развила у Левитана острое умение видеть прекрасное в будничной и скромной природе Руси?