Март 1933-го: Эйнштейн хочет вернуться в Старый Свет. 10-го числа он уезжает из Калифорнии в Европу. Ему предстоит пересечь всю Америку на поезде. 14-го он отметил свой пятьдесят четвертый день рождения в Чикаго, на собрании активистов-пацифистов. Впервые в жизни он смягчил свою антимилитаристскую позицию. Пересмотрел свой знаменитый «Манифест двух процентов». Эйнштейн всё понял раньше прочих.

17 марта он в Нью-Йорке, готов к отплытию. Но прежде ему предстоит встретиться с германским консулом. Это давний знакомый. Официально дипломат говорит ему, что возвращение в Германию, отныне находящуюся в руках Гитлера, совершенно безопасно. Неофициально — настоятельно рекомендует Эйнштейну не возвращаться. И подтверждает: ступив на немецкую землю, он подвергнет свою жизнь опасности!

20 марта, уже стоя на палубе парохода, который везет его в Европу, он узнал новость: дом в Капуте, жилище его мечты, был разорен нацистами. Нобелевского лауреата обвиняют в шпионаже в пользу большевиков. Ищут оружие. Утверждают, что Эйнштейн возглавляет антинацистский заговор. Некоторые заявляют, что ученый — подпольный главарь компартии. Сестра Эльзы Марго, жившая тогда в доме, потрясена грубостью применяемых методов.

28 марта Эйнштейн высадился в Антверпене. Он решил поселиться в Бельгии, в городке Кок-сюр-Мер (Ден-Хаан). 30 марта он вошел в германское консульство в Брюсселе. Там он совершил поступок огромного политического значения, потребовавший личного мужества. Как он уже однажды сделал в пророческом порыве, когда ему было 15 лет, он во второй раз отказался от немецкого гражданства и сдал свой паспорт. Одновременно он отправил прошение об отставке в Прусскую академию наук. Второй поступок, тоже явно политический шаг, был и дружеским жестом в отношении его учителя и давнего друга Макса Планка. Эйнштейн хотел избавить великого ученого, которым он восхищался и которого уважал, от необходимости изгонять его. Ему-то всё ясно. Он уверен в мрачном будущем.

7 апреля 1933 года, то есть всего через три месяца после прихода Гитлера в рейхсканцелярию, одним из первых изданных законов стал закон о гос-службе. Это была первая чистка от «неарийцев», которых для начала изгнали с госслужбы. «Неарийцем» считался любой человек, происходивший от трех прародителей-евреев или от двух, но состоящий в браке с неарийцем. Евреев-преподавателей и студентов изгоняли из университетов. Был брошен призыв бойкотировать еврейские магазины. В мгновение ока настали времена позорной желтой звезды.

Полтора года спустя, 15 сентября 1935 года, вступят в силу Нюрнбергские законы[81]. Германских евреев лишали гражданства и всех прав.

Нильс Бор[82], Лео Силард[83], впоследствии сыгравший основную роль в Манхэттенском проекте, и еще дюжина нобелевских лауреатов из числа немецких евреев были обречены на изгнание. Филипп Ленард, кровный враг Эйнштейна, которого фюрер вскоре поставит во главе немецкой науки, мог ликовать. Он выиграл свое сражение.

Прошел еще месяц. 10 мая 1933 года. Берлин, площадь Оперы. На этом месте должна состояться очистительная церемония в мрачной и умелой постановке Геббельса. В центре знаменитой площади сложен гигантский костер. Вокруг маршируют члены нацистской партии в мундирах, со знаменами со свастикой. Другие члены партии и сотни берлинцев, примкнувших к шествию, приближаются к костру. Каждый несет охапку книг. И вот в Германии, подарившей миру Гете и Бетховена, Гейне и Баха, швыряют книги в огонь. Варварство крушит цивилизацию во время черной мессы языческого толка. Книги Эйнштейна тоже здесь, среди тех, что сжигают в первую очередь.

Огонь пожирает страницы, написанные и другим человеком, судьба которого, пусть и в другом плане, чем-то напоминает судьбу нобелевского лауреата. Этот человек, чьи произведения обращаются в золу, родился в ту же эпоху, что и Эйнштейн, неподалеку от места, где родился Эйнштейн. Он тоже мечтал о великой и мирной Срединной Европе. Он писал о беспорядке в душах, пока Эйнштейн описывал миропорядок. Здесь, в центре костра, пепел их работ, возможно, перемешался и взмыл вверх, точно метафора, возвещающая грядущие черные времена. Еще один германоговорящий еврей, этот мыслитель иного склада, разделял те же идеалы и познал более эфемерную, но не менее грандиозную славу. Да, это «вчерашний мир», мир Эйнштейна и Стефана Цвейга, обращался в дым на аутодафе, вокруг которого плясали веселые толпы и на котором бесновались языки пламени. Пришло время костров.

Эйнштейн жил в Бельгии, в курортном местечке Кок-сюр-Мер близ Остенде. На протяжении многих лет он поддерживал крепкую дружбу, основанную на общей любви к музыке, с бельгийской королевской четой, в особенности с королевой Елизаветой. Ему твердили, да он и сам понимал: его жизнь под угрозой. Утверждали, что он в расстрельных списках. Враг номер один нацистского режима. Символ, который должен быть повержен. «Самый знаменитый еврей в мире». Человек, опровергающий нацистскую пропаганду, согласно которой евреи — жадные и безмозглые крысы. Ходили слухи, что за его голову назначена награда — 50 тысяч долларов. Это вызывало у него улыбку. В поселке он выбрал дом на берегу моря. Сельский домишко под названием «Савойская вилла». Он окружен песчаными дюнами и стоит особняком от курорта, куда каждый год приезжает множество туристов. Он намеревается провести здесь лето, не больше. Он поселился здесь в спартанской обстановке вместе с женой Эльзой, своим помощником Вальтером Майером и своей секретаршей Элен Дюкас, которая последовала за ним в изгнание и будет сопровождать его повсюду, вплоть до самых последних дней, она пошла бы за ним в космос, если надо. Элен Дюкас, единственная женщина, которой Эльзе не приходилось остерегаться. Она была хранительницей храма. Ее прозвали «цербершей». Она вскрывала почту, выдавала аккредитации, была советчицей, запирала двери или распахивала их перед посетителями.

Эйнштейн совершал долгие ночные прогулки по пляжу, восхищался вместе с Майером звездным небом, обедал в Гранд-отеле «Бель». Здесь ему было хорошо. В поселке его приняли. О нем заботились. Выполняли наказ полиции не разглашать место его пребывания. Бельгийское правительство приставило к Альберту двух телохранителей, которые не спускали с него глаз. Агенты нацистов кишели по обе стороны границы. Любой отдыхающий мог на поверку оказаться убийцей.

В первое время Эйнштейн критиковал новый режим с осторожностью. Каждое его слово подвергалось истолкованию. Смысл его высказываний передавался и за бельгийскую границу. Самые выдающиеся представители еврейской общины остерегали его. Каждое его критическое замечание в адрес режима еще более усиливает антисемитизм, предоставляет аргументы нацистам, исступленно твердящим одно и то же: евреи — враги немецкого народа, они служат интересам врагов рейха, они высмеивают возрождающуюся нацию.

Из Кок-сюр-Мер Эйнштейн отправился в Цюрих. Он хотел повидать Милеву и сыновей. У этой поездки был оттенок грусти, последнего свидания. В самом деле, Альберт увидит Милеву в последний раз. Милева это переживет. Она снова выйдет замуж. А Ганс Альберт, который недавно женился, встретится с отцом несколько лет спустя, в Принстоне. Альберт не переживал за Ганса. Тот никогда не внушал ему беспокойства. Старший Эйнштейн всегда был крепко сбит. В этом сыне было нечто непоколебимое, свойственное отцу. Он не слишком страдал от развода родителей, от разлуки. Ему скоро тридцать. Он прекрасно защитил диплом агроинженера… в цюрихском Политехникуме. Хотя он пошел тем же путем, что и отец, он никогда не пытался соперничать с ним. Их отношения были иного рода. Ганс Альберт никогда не нарывался на конфликт. Он взбунтовался один-единственный раз. Любопытно, что как раз тут он пошел по стопам отца. В 1926 году Ганс Альберт влюбился в юную Фриду Кнехт и решил жениться. Альберт, как и Милева, воспротивился этому браку. Фрида им совсем не нравилась, они находили ее сухой, лишенной обаяния. В конце концов Эйнштейн сквозь зубы дал свое благословение. Возможно, на его решение повлияло воспоминание о его собственном браке с Милевой и противодействии со стороны родителей. Они встретятся с Гансом Альбертом в 1938 году, когда старший сын с семьей приедет к отцу в Америку.