— Что, земляк, растерялся? Комокруга тоже красноармеец, такую же присягу принимал. Ты кто по армейской специальности? Наводчик? Молодец. — И добавил назидательно: — Учиться надо, всегда учиться, как можно больше. Так-то, дорогой товарищ!

Осенью 1926 года расставался с сослуживцами старшина батареи Никифор Изотов. Взгрустнулось, когда на Курском вокзале сел в поезд. Когда-то попадет он теперь в Москву, с которой сроднился, которую полюбил?

Широко шагал по ухабистым улицам Малой Драгунки рослый красноармеец, с треугольничками-пирамидками в петлицах, с вещмешком на плече. Обходил лужи, чтобы не замарать начищенных до блеска сапог. Вежливо козырял встречным. Лишь немногие узнавали в бравом парне Никифора Изотова. Пока дошел до дома, ни с кем даже не остановился, так торопился увидеть своих. А подошел к крыльцу — окна забиты жердями крест-накрест. Вот те на! Рванул дверь — ив нос ударил кислый запах нежилого помещения. У соседей узнал, что наладить хозяйство родителям так и не удалось. Отец куда-то на заработки подался, а мать вернулась в Горловку, наказала, если Никифор явится, то пускай без промедления в поселок возвращается, она там с сестрой будет его ждать и квартиру приготовит.

Переночевал Никифор дома, вновь вещмешок на плечо, зашагал к станции. Так определили досужие соседи. Однако не сразу к станции направился Изотов, а прежде зашел проведать Надежду Николаевну, Надюшу. Увидела его, ахнула, за грудь схватилась. Вся зарделась, когда достал он из вещмешка московский подарок — цветную шаль с кистями. На прощанье Никифор коротко сказал, что как только определится на работу, квартиру в Горловке найдет, так сразу и приедет за ней. Четко все объяснил, по-военному.

На шахте № 1 Изотова встретили приветливо. Многое в Горловке изменилось к лучшему за те два года, что служил он в Москве. Однако и бед немало осталось. Летунов по-прежнему много, так что в забоях опытные люди нужны прямо позарез. Путевое хозяйство никак не наладят, бурятся вагонетки на путях. С крепежным лесом перебои. Инженеров и техников вроде бы и немало на шахте, да все они что-то пишут, в приказах грозятся, в телефонные трубки с трестовским начальством лаются. Все это поведали Никифору старые други-забойщики Федор Артюхов, молодой крепыш с цыганистыми черными глазами, и сухопарый подвижный Денисенко, который все обушок не отставляет в сторонку, никак не может без шахты. Но и нового много.

Изменилась внешне Горловка. Замостили главные улицы, на месте развалюх каменные дома появились. Добротные, в два этажа, каждый на четыре семьи. Административное здание шахты отремонтировали, пристроили к нему помещение шахтерской бани. Узнал Никифор, что в 1925 году в Горловке собирался I Всероссийский съезд по безопасности горных работ. Участвовали в нем видные ученые, профессора горного дела Скочинский, Терпигорев, Шевяков. Съезд запретил пользоваться опасными при скоплении метана лампами Вольфа. Их заменили аккумуляторными лампами. Должности новые появились на шахтах — табакотрусы. Приглашали ветеранов-горняков, внушали им, как опасен в забое не то что огонь, а даже искра. И усердно проверяли всех перед клетью, отбирали табак и спички. Спецодежду стали давать регулярно. Вот такие дела.

Мать, Марию Павловну, разыскал Никифор в первый же день приезда: нанялась она кухаркой в бригаду каменщиков, кормилась с ними, дочка голодной не ходила. «Погодите, мама, скоро заживем лучше», — пообещал Никифор. Отдел кадров направил Изотова на самый тяжелый 19-й участок. Уходили с него шахтеры, не выдерживали: пласт с утонениями, «перекатами», как говорят горняки, с породными прослойками. Что ж, к трудностям не привыкать. С месяц воевал с капризным пластом Никифор, упряжки пересиживал, а давал все время больше нормы. В иные дни до двенадцати рублей вырабатывал, а поденная ставка — 2 рубля 75 копеек. Перевели его на пласт «Мазурка». Начальник участка Логвиненко предупредил:

— Гляди, Изотов, уголек у нас крепкий. Правда, без прослойков. Приглядись вначале, день тебе на знакомство даю.

— Михаил Ильич, за день можно десяток вагонов нарубить, а я только глядеть буду, — засомневался Никифор. — Что мне, с уступом целоваться, как с барышней, что ли? Поймем друг дружку.

На «Мазурке» работал и Федор Артюхов, и конармеец Ермолай Ермачек. Встретили они Никифора радостно.

— Тряхнем недра, елкина мать, — говорил Федор. — Уголек крепок, да нормы — тьфу для нас.

— Это почему же? — заинтересовался Изотов.

— На такие ответы инженеры есть, не наших мозгов забота, — глубокомысленно произнес Федор и для наглядности плюнул. — По науке, видно, нормы-то рассчитали. Наше дело телячье…

— Ты, Федор, больше на бычка смахиваешь, — врезал ему Изотов. — Не на хозяев работаем…

— Погоди, ты к чему это? — разволновался Артюхов.

— А к тому… Если ошиблись в конторе, то мы им подсказать должны. Поправить, одним словом.

— Эт-та што, в армии так учат, командирам не подчиняться? — нашелся Федор.

— Ты словами зря не играй, — спокойно посоветовал Никифор. — Армия уголь не добывает. А в стране каждая тонна на учете… Это уже не телячье дело. Понимать надо.

Артюхов молчал, как-то надвое улыбался. То ли соглашался, то ли нет.

Пласт на этом горизонте требовал не только больших физических усилий. Навык силу борет — говорят в народе. Зашел после бани в нарядную участка Изотов. Весь распаренный, светлые глаза в окаймлении причерненных неотмываемой угольной пылью ресниц светятся. Обратился к Логвиненко:

— Ильич, как бы глянуть на наш пласт в разрезе?

— В каком таком разрезе? — сразу не понял начальник участка.

— В геологическом, — буднично произнес Никифор. — Чтоб не требовалось догадываться каждому, где кливаж, а где прослоек. Есть у нас на шахте и геологи, и маркшейдеры. Пускай нам пласт наглядно изобразят. А мы уж на практике, так сказать, обушком их инженерную грамотность проверим.

— Дельно, дельно, — заинтересовался Логвиненко. — Я поговорю.

Через несколько дней в нарядной появились схемы всего участка — и отработки уступов, и проветривания, и откатки. Отдельно для наглядности в цвете изобразил геолог пласт в разрезе с указанием крепости в условных единицах по таблице Протодьяконова. Позже коллективно составили памятку для начинающего забойщика.

Год 1926-й горняки Донбасса ознаменовали выходом на рубеж 1913 года по добыче угля. Иными словами, восстановительный период закончился, выдвигались на повестку дня новые большие задачи по развитию бассейна. Большевики своевременно разглядели возможную угрозу топливного кризиса — развитие промышленности опережало добычу угля. На XIV съезде партии был определен генеральный курс: превратить страну из аграрной в индустриальную, способную производить собственными силами необходимое оборудование. На партийных конференциях и собраниях говорилось о том, что достигнутый довоенный уровень, которым иные хозяйственники очень гордятся, — это уровень отсталой страны. Необходимо, мол, двигаться дальше, основываясь на достижениях науки и техники, передового опыта.

Уж чего-чего, а опыта Изотову было не занимать. Месяц за месяцем «Мазурка» шла впереди, а ударники Изотов, Артюхов, братья Шушарины давали по четыре-пять норм. Тогда и вспомнился Никифору тот давнишний разговор с Федором Артюховым. «Что ж за нормы такие, если их так легко перекрываем, все ли правильно рассчитали в конторе?» — поделился он своими сомнениями с товарищами.

— Верно, слабоваты нормы, — сразу согласился Ермолай Ермачек.

— Тьфу, одно слово, — поддержал и Артюхов. Тогда предложил Изотов попросить Логвиненко от имени всех ударников «Мазурки» поднять нормы, а то как-то неудобно, стыдно даже.

— Вроде сами себя надуваем, — закончил он свою мысль.

Начальник участка выслушал это предложение, просиял, крепко тряхнул руку каждого из ударников, выражая полную солидарность, с интересом прикинул:

— Значит, так… Если сейчас поденно четыре с половиной тонны на забойщика, то мы попросим поднять до шести тонн. Так? Гляди, ребята, чего удумали. Нет, право слово, здорово, — заключил он. (Много лет спустя М.И. Логвиненко стал Героем Социалистического Труда.)