В первый год он, конечно, продолжал заботиться о своей душе; изучал христианство с друзьями-христианами и индуизм, недостатки которого стали ему совершенно ясны: это множество сект и каст и в особенности существование неприкасаемых, подобное гангрене, злокачественной опухоли. В смятении он написал в Индию купцу Райчандбхаи — тонкому знатоку жемчуга и алмазов, к тому же эрудиту, который хорошо знал Священное Писание, а главной страстью его было «свершение существа», одному из трех современных мыслителей (наряду с Львом Толстым и Джоном Рёскиным[58]), как пишет Ганди, которые оставили глубокий отпечаток в его жизни и обворожили его. Райчандбхаи посоветовал ему проявить терпение: он найдет в индуизме тонкость, глубину мысли, видение души и ясность. Ганди также приобрел Коран в переводе, комментарии к Библии, которые ему понравились, а главное — «Царство Божие внутри вас» Толстого, которое его воодушевило. Он найдет Бога в самом себе и в других, попытается освободиться, работая над собой. Возможно, эта мысль принесла с собой ответ на его возражения против христианства:

«Я не ищу искупления за греховные проступки. Я стараюсь освободиться от самого греха или, скорее, от самой мысли о грехе. Пока я не достигну этой цели, я согласен не знать покоя»[59].

После процесса Ганди отправился в Дурбан, намереваясь вернуться в Индию. Но человек предполагает, а Бог располагает. По странному совпадению — одному из тех, что перевернули его жизнь, — во время ужина, устроенного в его честь, он случайно наткнулся на небольшую заметку в самом низу газетной страницы. Там намекалось на законопроект, уже внесенный в Натальское законодательное собрание, по которому индийские торговцы (вроде его нынешних хозяев) лишались права голоса в Натале.

«Азиаты — чужеземцы, которые навязались обществу, не желавшему их принимать», — писал лорд Милнер. На самом деле индийская иммиграция в Южную Африку началась около 1860 года с подачи европейских поселенцев, которым требовалась рабочая сила для плантаций сахарного тростника, чая и кофе, тогда как освобожденных от рабства негров больше нельзя было принуждать к работе. Первый корабль, набитый индийскими «законтрактованными» рабочими, прибыл в порт Дурбана в ноябре 1860 года. В 1890-м их было порядка сорока тысяч. Иногда, утратив связь со своими индийскими корнями, они предпочитали остаться в Натале по истечении контракта. Покупали небольшие участки земли, растили овощи, кое-как зарабатывали на жизнь, воспитывали детей. Это процветание при всей своей скромности вскоре возбудило зависть колонистов, которые начали требовать высылки индийцев, желавших жить в Южной Африке, не продлевая контракта. Иммигрант должен либо быть рабом, либо уехать.

Со своей стороны, индийский купец процветал, обладая такой клиентурой. Торговая конкуренция, недопустимая с точки зрения белых негоциантов. На этой закваске поднялась ненависть.

«Наш особый образ жизни, простота, умение довольствоваться небольшой прибылью, равнодушие к правилам гигиены и санитарии и скаредность, если речь шла о необходимости поддерживать свои дома в хорошем состоянии, — все это в сочетании с религиозными различиями раздувало пламя вражды»[60].

Вскоре правительство Наталя (изначально это была колония буров, с 1893 года оккупированная Британией), заявив о своей «ответственности», перестало сдерживать политику расовой дискриминации. Проект, поразивший Ганди, имел целью лишить всех индийцев гражданских прав и свобод. В конечном итоге планировалось помешать им интегрироваться в южноафриканскую нацию, находившуюся в процессе становления, доступ в которую был открыт только для белых. Для начала купцов, уже находящихся в списках избирателей, лишили права голоса и для индийцев, работающих по контракту, выдумали новый налог. Они должны были вернуться в Индию по истечении контракта, или продлить его, или выплачивать 25 фунтов в год, что было для них неподъемной суммой. Вице-король Индии, заботясь о выгодах для европейцев, дал свое согласие, снизив налог до трех фунтов. Таким образом, семья из четырех человек, например, должна была платить 12 фунтов налога, тогда как средний доход мужчины не превышал 14 шиллингов в месяц. Бедные, неграмотные, дезорганизованные индийцы были неспособны бороться за свои права. «Это было ужасно, — заключает Ганди, — это было неслыханное варварство». И он ринулся в ожесточенную борьбу против налога (которая еще не скоро увенчается успехом).

Кроме этого, приходилось постоянно терпеть унижения. Запрещается ходить по тротуарам (Ганди однажды спихнули оттуда пинком), запрещается ездить по ночам без разрешения. Запрещается путешествовать первым и вторым классом. Если белый пассажир возражает, запрещается оставаться с ним в одном купе. Запрещается жить в отелях для европейцев…

«Сброд», «азиатские варвары», «нецивилизованные азиатские народы»… А в это время газета «Кейп тайме» писала: «Куда бы он ни направился, индиец везде полезен, дисциплинирован, законопослушен, ограничен в своих потребностях, трудолюбив. Но именно эти качества превращают его и в грозного конкурента на рынке труда»[61]. В конечном счете «именно достоинства, а не недостатки индийцев вызывали к ним ревность со стороны европейцев и подвергали политическому преследованию».

Индийцы, окружавшие его в тот вечер, понятия не имели о проблеме с правом голоса. «Этот законопроект коренным образом задевает наше личное достоинство», — сказал им Ганди. Таким образом, он уже входил в это «мы», что позволяло его друзьям просить его остаться и возглавить борьбу. Ганди согласился отложить свой отъезд на месяц.

Не теряя времени, он принялся за работу. Его внезапно обуяла страсть к политике, и чуткий инстинкт подсказал правильную стратегию. В 25 лет Ганди вел свою первую кампанию и оказался выдающимся организатором и «пиарщиком».

Во-первых, собрать индийцев — богатых купцов и бедных законтрактованных рабочих; объяснить им и сохранившей объективность части европейского общества последствия закона; придать индийскому движению как можно более широкую известность в Индии и Англии.

В ту ночь Ганди в общих чертах составил план действий, и его слова донеслись даже до Англии (за три года «Таймс» посвятила восемь больших статей положению в Южной Африке) и до Индии, где о протестах было упомянуто на сессии Индийского национального конгресса[62], общественное мнение тоже пришло в движение в декабре 1894 года.

Законопроект должен был рассматриваться во втором чтении. Спешно составили петицию, бросились собирать подписи, за один день под текстом подписались 500 человек. Эта первая петиция в истории Наталя была представлена в Законодательное собрание и провалилась, но отныне индийцы пробудились от спячки, их община представляла собой единой целое и была готова бороться за свои права.

В письме к Дадабхаи Наороджи[63], выдающемуся деятелю индийского националистического движения, главе Индийского национального конгресса и члену британского парламента, Ганди просил о поддержке: «Я молод и еще неопытен, могу совершить много ошибок. Ответственность, которую я возложил на себя, мне еще не по плечу»[64]. И тем не менее «я единственный человек, который может заняться здесь решением этой проблемы». Лишенная тщеславия, очевидная, как констатация факта, уверенность человека, оказавшегося в нужное время в нужном месте: она станет неотъемлемой чертой его личности.

Чтобы стать законом, законопроект должен был быть утвержден королевой. Ганди решил представить грандиозную петицию. Две недели он с друзьями колесил по дорогам, пешком и на колесах, и сумел собрать десять тысяч подписей, которые переслали в Лондон в министерство по делам колоний. Более того, он использовал эту политическую кампанию для образования масс: прежде чем подписать, каждый должен был прочесть текст петиции и одобрить его. Потом, с присущим ему врожденным навыком рекламщика, он разослал тысячу экземпляров в прессу и видным политическим деятелям.