Он взмахнул плеткой.

— Я выбиваю дурь из богатых толстяков, которым кажется, будто жизнь дает им мало эмоций. В каком-то смысле, это тоже борьба с койганами — теми, что живут в душе каждого из нас. Нет, ченселлор, тот, кто однажды перестал быть охотником, уже не захочет становиться им снова. Мне больше нравится здесь.

— Асгхан, — Франсуаз натянула кнут в руках, пробуя его в качестве удавки. — Почему легенды о койганах связаны с Ариартисом?

— Сложно объяснить. Из семи комментаторов этого философа, шестеро упоминают койганов в своих трактатах. Некоторые убеждены, что сам мудрец посвятил тварям целое сочинение, но оно затерялось уже во времена Гоблинских войн.

— Жаль, Асгхан, — произнес я. — Мы закончили раньше, чем собирались, но, уверен, некоторые клиенты пришли заранее и уже ждут.

Франсуаз звенела висящими с потолка цепями.

— Ты уверен, что не хочешь принять участие в охоте? — спросил я.

— Да, — ответил минотавр.

— Тогда смотри, как бы они не начали охотиться на тебя.

— Это он нам звонил, — произнес я, открывая перед Франсуаз дверцу.

— Как люди могут ходить в подобные заведения, — заметила моя партнерша, рассматривая выставленные на витрине принадлежности. — Наверное, им чего-то не хватает.

— Извращение наоборот, — сказал я, пожав плечами. — Когда оно завернуто в красивую этикетку, гарантировано медицинскими дипломами и оплачивается по кредитке — это уже не извращение.

— Тебе лучше знать, — согласилась демонесса. — Думаешь, Асгхан убил первых пятерых?

— Да. Он почувствовал койганов сразу же, как те появились на улицах. Два года прошло или десять — охотник остается охотником. Это сильнее Асгхана, однако ему не хочется возвращаться к своему ремеслу.

— Почему?

— Элементарно, Френки. В пятом человеке, которого он убил, оказалось нечто, очень его испугавшее. А ему есть с чем сравнивать.

— И он предпочтет стегать голые задницы?

— Это лучше, чем если его раздерут на куски койганы.

— А они раздирают людей на куски?

— О, ты еще увидишь.

— Мадемуазель Дюпон, — Гарда, наша секретарша, стояла перед столом моей партнерши, и ее розовые щечки еще больше порозовели, как бывает, когда речь идет об очень важном предмете.

— В чем дело, Гарда? — Франсуаз приподняла глаза от бумаг.

— Речь идет о гренках, мадемуазель Дюпон.

Сцена обещала быть интересной, и я отложил в сторону биржевой вестник.

— О гренках?

Франсуаз недоуменно приподняла одну бровь, но стало очевидно, что девушка прекрасно понимает, в чем дело.

— О гренках, — Гарда начинала горячиться, осознавая свою правоту. — Вы опять сожгли гренки.

— Это неправда, — ответила Франсуаз, сама в это не веря. — Они только чуть-чуть подгорели.

Гарда обвиняюще взглянула на мою партнершу.

— На целую половину, мадемуазель Дюпон, — отчеканила она. — На целую половину. Терезе пришлось выбрасывать их в мусорное ведро.

Сказано это было таким тоном, словно подгоревших гренков было, по крайней мере, две тонны.

— Подумаешь, Гарда, — небрежно отмахнулась Франсуаз. — Пара гренков.

— Неужели вы не понимаете, что портите тостер? — тоном оскорбленной добродетели прозвенела Гарда.

— Я вовсе не порчу.

— Вспомните, чем закончилось в прошлый раз, — со скрытым торжеством произнесла Гарда, которая уже давно припрятывала этот козырь. — Тогда, когда вы спалили соковыжималку.

Франсуаз прикусила нижнюю губу.

Выпад был тем более метким, что на самом деле Френки сожгла их две, и с тех пор Гарда запретила ей к ним подходить.

Зазвонил телефон, и Франсуаз воспользовалась этим, желая избежать разговора.

— Мы поговорим позже, Гарда, — бросила она, поднимая трубку.

Секретарша посмотрела на меня, давая понять, что я-то прекрасно разобрался, кто из них двоих оказался прав, и вышла из кабинета, высоко подняв голову.

— Звонят из окружного морга, — произнесла Франсуаз. — У них выкрали пятый труп.

Речь шла о хоббите-зеленщике. Из него вышел неплохой натюрморт, когда в выпотрошенное тело скатились крупные желто-розовые яблоки. Останков койгана внутри уже, разумеется, не осталось — Асгхан вычистил их, как и диктовали законы его секты. Однако теперь у нас не было и самого трупа — только кусочки кровавых ошметков, разбрызганные по внутренней стороне металлического ящика.

— Вскрытие ничего не обнаружило, — заметила Франсуаз. — Никаких отклонений, которые могли бы объяснить, почему Асгхан предпочел прервать охоту.

— Такое ощущение, будто он взорвался изнутри, — сказал я. — Не знаю, как кровь могло буквально разметать вокруг.

— Значит? — спросила Френки.

— Хоббит — уже нечто большее, чем разодранный труп. И эта тварь сейчас бродит по улицам.

— Не знал, что у вас проснулась страсть к покойникам, мадемуазель Дюпон, — заметил королевский прокурор Тимоти Джастин, ожесточенно грызя карандаш.

У меня мелькнула мысль, что таким образом он их точит.

Это был небольшой лизардмен, с острыми крохотными зубами и гладкой, белесоватой чешуей, которую принято натирать гномьей мастикой. Несколько раз, находясь рядом с ним, я чувствовал тонкий запах фиалок, — однако ни один ящер не признается, что использует благовония и масло вместо воска, словно какой-то сильф.

Джастин обычно носит глухой кафтан, с вырезом а-ля квадрат. Но сегодня он надел распашной, с высоким стоячим воротником, походящим на шаль. У плеч, вместо обычных буфов, поднимались шелковые крылышки, белоснежную рубашку украшали золотые письмена. Это значило, что Джастину предстоит наведаться в Сити-холл и отвесить мэру пару поклонов.

У пояса лизардмен носил короткую шпагу, как и полагается при его должности, — хотя я никогда не видел, чтобы королевский прокурор хоть раз ее вынимал. Может, это просто рукоять, приделанная к ножнам. Но согласно обычаю, в них должен прятаться фламберг — дитя рапиры и малой шпаги, с тонким длинным клинком.

Изысканная резьба гарды рассказывала о славном прошлом династии, а также играла другую роль, — помогала облегчить оружие. На конце длинной рукояти сверкал вытянутый поммель, цель которого — компенсировать тяжесть клинка и уравновесить шпагу в руке. От удара кисть защищало полукольцо, выкованное из сплава золота и мифрила; его принято называть pas d'asne, поскольку «ослиная подкова» звучит не так элегантно.

— Общественность бушует, — пожаловался Тимоти Джастин, и тут же за его спиной — в фигуральном, конечно, плане — встала негодующая общественность, отчего-то в виде огромной толстой женщины лет сорока, которая уж никак не может носить спортивные костюмы, и тем не менее носит только их.

Общественность побушевала, тыча в воздух транспарантами, потом исчезла.

— Они хотят, чтобы мы поскорее нашли того маньяка, который взрезает тела жертв, — сказал королевский прокурор, потирая подбородок.

Последний не был ни волевым, ни красиво очерченным.

— Но вот что странно, — продолжал Джастин, расхаживая по коридору и приводя в тихую панику санитарок, которые, по цвету его лица, могли решить, будто он вылез из одного из ящиков. — Наш первый убийца, на счету которого шесть жертв, вычищал трупы, словно вскрывал дыню. Аккуратненько так выколупливал внутренности.

Королевский прокурор хмыкнул, давая понять, что он-то никогда не стал бы так поступать.

— Другое дело тот, кто прирезал бедного Хеллеца. Его буквально располосовали на две части, а хоббит-то был ничего размерами.

— Нам нужны результаты аутопсии остальных четверых, — заметил я.

Джастин с интересом разглядывал обнаженных покойников.

Королевский прокурор не был против, если четыре оставшихся трупа осмотрят маги Черного Круга. Он втайне надеялся, что за него опять выполнят всю грязную работу. Позволив алхимикам заниматься их любимым делом — кромсанием мертвых тел — мы с Франсуаз направились в квартал, где несколько месяцев провел койган, прятавшийся в теле Феллиндира Ларанда.