На последней переменке член комитета комсомола Борис Ярышев остановил Славу в коридоре и сказал:

— Завтра к двенадцати пойдешь в райком. Смотри, не опаздывай, Солдатов. Ясно?

Слава давно ждал этого. И странное дело: вот и знал и ждал, а все же так неожиданно прозвучали эти слова, что сразу заколотилось сердце, а мысли, беспокойные и радостные, понеслись, обгоняя друг друга.

Завтра в райком… Завтра он, Слава Солдатов, станет членом комсомола, приколет на грудь значок, получит комсомольский билет, такой же, какой хранил у сердца Олег Кошевой…

«А вдруг не утвердят?» — мелькнула тревожная мысль, но Слава тут же прогнал ее. «Не может этого быть… примут, утвердят, обязательно…» — решил он и пошел в класс.

Когда урок кончился, Слава оделся, вышел на улицу и, думая о завтрашнем дне, не спеша пошел домой. Хотелось побыть одному, собраться с мыслями. Но сзади раздались торопливые шаги и чей-то насмешливый голос пропел за спиной:

— О чем задумался, дети-на!

Слава обернулся. Позади, в пальто нараспашку, без шапки, шагал Игорь Строганов. На груди у него красовался новенький комсомольский значок.

— Слушай, Игорь, — сказал Слава, когда они поровнялись, — когда тебя принимали, что там спрашивали, в райкоме? И вообще как там?

— Ну как. Обыкновенно. Спросили про демократическую Германию… Еще чего-то спросили, уж и не помню сейчас. Да ты не бойся, Славка. Устав знаешь, газеты читаешь… член совета отряда к тому же…

— А я и не боюсь… Просто так, интересно. Мне завтра итти, понимаешь?

— Завтра? Вот здорово, Славка. Значит, прибыло в нашем полку! А спросят… Ну, что тебя могут спросить? Что читаешь, как учишься? Ну, еще биографию спросят, наверное…

— Чью?

— Твою. Чью же еще, мою, что ли, чудо заморское! — И, вспрыгнув на подножку отходящего автобуса, Игорь махнул портфелем на прощанье.

Слава посмотрел ему вслед и пошел дальше. По улице, в свете фонарей, шли навстречу разные люди — молодые и старые, мужчины и женщины. Одни торопились куда-то, лавируя в потоке пешеходов, другие шли не спеша, рассеянно поглядывая по сторонам. И у каждого была, конечно, своя биография. А вот у него, у Славы, — какая у него биография? Ну, родился, ну, корью болел, да и то не помнит как, потом поступил в первый класс, теперь в седьмом учится… Вот и вся биография.

С такими мыслями Слава свернул в переулок, пересек маленький дворик, поднялся на второй этаж и позвонил четыре раза. За дверью вместо привычных маминых раздались тяжелые мужские шаги.

«Кто же это?» — подумал Слава, но дверь уже распахнулась, и Слава увидел плотного мужчину в гимнастерке без пояса, в высоких сапогах.

— Ой, дядя Егор! — крикнул Слава. — Когда же ты приехал-то?

— Неделю как здесь, а ты и не приметил, — басом ответил мужчина и рассмеялся.

— Да нет, я серьезно, — обиделся Слава.

— А серьезно и опрашивать нечего. Сам знаешь, — я как в Москву, так и к вам. Спросил бы, откуда, надолго ли, а то — когда?

— А откуда, дядя Егор, на сколько, правда?

— А вот теперь подождешь, теперь мой черед спрашивать. Ну, пойдем, покажись, каков ты есть. — И, слегка нагнувшись, дядя Егор грузно и мягко прошел в комнату.

Слава повесил пальто, положил кепку и пошел следом. А когда вошел, ему, как всегда, показалось, что дядя Егор заполнил всю их маленькую комнатку. Словно и потолок опустился, и стены сошлись, и стулья стали меньше, совсем как игрушечные.

Родной мамин брат, дядя Егор был совсем не похож на маму. Мама худенькая, маленькая. Слава и то выше нее. А дядя Егор здоровяк, высоченный, идет по улице — прохожие оборачиваются. Мама молчаливая, лишнего слова не скажет. А дядя Егор как приедет — минуты не помолчит: шутит, хохочет, рассказывает что-нибудь и всегда интересно.

— А ну-ка, — встретил дядя Егор Славу, — покажись, покажись, Ростислав… «Поворотись-ка, сынку…» — так, что ли, у Гоголя-то? — приговаривал он, во все стороны поворачивая Славу сильными, большими руками. — Встань к свету. Вот так. Усы-то не бреешь еще? Жаль, а то бы я бритву тебе подарил. Силенка-то есть, оказывается, мускулы здоровые. В футбол играешь или в баскетбол? Ну что ж, Мария, — обратился он к сестре, сидевшей у накрытого стола, — растет сын-то. Смотри, богатырь какой!

— Иди, богатырь, — улыбнулась мама, — умывайся, да сядем обедать. Тебя только и ждем.

Слава, радостный и немного смущенный, пошел умываться. Ледяная вода охладила его разгоревшееся лицо. Взбудораженные встречей мысли улеглись, и снова выступила на первый план главная мысль о завтрашнем, таком большом дне и о своей, такой маленькой биографии.

«Вот у дяди Егора действительно биография: с четырнадцати лет в Красной гвардии… Ленина видел… Весь Советский Союз исколесил. И всегда он в самых интересных местах», — думал Слава, с полотенцем в руках входя в комнату.

Мама уже разлила суп. Слава сел к столу, взял ложку.

— Ну, а теперь-то, — сказал он, — можно спросить, откуда приехал?

Дядя Егор откинул назад коротко остриженную, чуть поседевшую голову, сморщил вздернутый нос, шевельнул жесткими усиками и, глянув на Славу ясными серыми глазами, оживленными лучиками веселых морщинок, улыбнулся, сверкнув крепкими зубами.

— И опять нельзя, мать заругает, суп остынет, — засмеялся он. — Да к тому же и праздный вопрос. Работал я на Цимле, на Волго-Доне, это ты знаешь. Оттуда, стало быть, и прилетел. Ясно? — и, взяв загорелой рукой ломоть хлеба, дядя Егор с аппетитом принялся за суп.

— Вот так, — продолжал он, — там теперь рассчитались. Поработали крепко, но зато и сдали на «отлично», на «пятерочку», как у вас говорят. Кстати, как у тебя, Ростислав, с этим делом? Двойки-то есть? Троек много?

— Что ты, Егор, он круглый отличник, ни одной четверки, — вмешалась мама.

— Ого, — крякнул дядя Егор и снова, будто в первый раз видит, посмотрел на Славу. — Молодец! А как у тебя с комсомолом? Пора, я думаю?

— А я подал уже… — сказал Слава.

— Ну и что же?

— Завтра иду в райком.

— Вот как! Поздравляю, Ростислав.

— Рано, дядя Егор, поздравлять, еще, может, не примут.

— Почему же не примут? Должны принять, если заслужил. Или, может, грешки какие есть? Тогда выкладывай начистоту.

— Грешков никаких, — сказал Слава, — а вот биография…

— А что у тебя с биографией? Что у него с биографией, Мария?

— Да ничего, — заторопился Слава. — Просто нет никакой биографии. Спросят в райкоме, а мне и рассказывать нечего…

— Вот это номер! — перебил дядя Егор. — Слышишь, Мария, нет никакой биографии! Как же ты, сестра, не позаботилась? Сына вырастила, а биографией не снабдила? Плохо твое дело, Ростислав, — обернулся он к Славе. — А только, может, не так уж плохо? Копнем, поищем — глядишь, и найдем какую-нибудь на первый случай? Ты давай рассказывай, а я, где нужно, дополню. Идет?

— А мне и рассказывать нечего, я же говорю…

— А ты не спеши, начинай с азов, по порядочку.

— Ну, родился в тысяча девятьсот тридцать восьмом году, — сказал Слава.

— Неплохо, — перебил дядя Егор, — только нужно добавить: в Советском Союзе родился. Это тоже немаловажный факт биографии. У Маяковского, помнишь: «Читайте, завидуйте, я — гражданин Советского Союза». Тебе полмира завидует, а ты это дело так, без внимания оставляешь. Не годится! Ну, дальше: родители кто были?

— Отец шофер, мать кондуктор… Ты же знаешь, дядя Егор…

— Я-то знаю, а вот ты, видно, не знаешь, что это значит. Дед твой, мой отец, тоже был рабочий. И вот это рабочее звание до самой Октябрьской революции, как ярмо, на нас висело. Хуже и клички не было: «фабричный». А когда ты родился, самое почетное звание стало — рабочий! А ты рабочий потомственный — опять, значит, важный факт. Ну, а теперь где родители?