Прямо — сухая дорога, налево — болота, покрытые лесом. Петрусь решительно свернул налево.

Все влажней под ногами земля. Все сильнее пахнет болотной гнилью. Вот уже мягко пружинит мох, хлюпает под сапогами.

За спиной тяжело дышат автоматчики.

Вода уже по колено, холодные струйки ее текут за голенища сапог. Хорошо!

Петрусю с детства знакомы эти места и, несмотря на темноту, он ясно представляет себе болото: зыбкое, кочки покрыты светлым мхом, и между ними застоявшаяся темно-коричневая вода, все реже и реже осины да покореженные чахлые березки. Здесь надолго завязнут легкие пушки фашистов, и жадная, гнилая вода поглотит не один зарядный ящик!

Тяжело дышат автоматчики. Хлюпает вода. Кто-то упал, выругался.

Вязнут ноги, все тяжелее становятся набухшие, облепленные грязью сапоги. Болото изматывает.

Скоро рассвет.

Позади скомандовали:

— Хальт!

Один из автоматчиков толкнул Петруся в спину. Он остановился. Остановились идущие следом. Все дальше и дальше замирал хлюпающий звук. Подтягиваясь к голове, останавливалось, растягивалось по болоту громадное тело змеи. Потом снова забулькала вода. Несколько человек приближались к Петрусю. Они шли, тяжело дыша, и, видимо, с трудом вытягивали из трясины ноги. Петрусь узнал грузную тушу коменданта Штумма и Вайнера.

«Да-а, коменданту не сладко», — с удовольствием подумал он.

— Ты где нас ведешь, собака? — спросил Вайнер.

Штумм замахнулся огромным кулачищем, но Петрусь увернулся.

— Осторожно, герр комендант. Так недолго и плюхнуться. — Он не скрывал улыбки.

— Отвечай, когда тебя спрашивают! — крикнул Вайнер.

— Я веду вас самым кратчайшим путем, — сказал Петрусь, — к рассвету мы бы окружили лагерь, если бы не ваши солдаты.

— Что такое?

— Я не виноват, что они ползут, как черепахи, и мне то и дело приходится сбавлять шаг. Похоже, что мы не дойдем до света.

Вайнер помолчал.

— Неужели нет пути посуше?

— Когда партизаны уходили в лес, они не позаботились о сухой дороге для вашего отряда.

В этом ответе Вайнер уловил насмешку, но сдержался ради пользы дела.

— Вперед! — скомандовал он и молча побрел рядом с Петрусем.

Штумм, натужно хрипя, будто его схватили за горло, с трудом поспевал за ними.

Вскоре небо начало бледнеть, на нем все четче и четче вырисовывались темные стволы одиноких деревьев.

— Сколько до лагеря? — спросил Вайнер.

— Километров семь.

— Болотом?

— Почти.

— Имейте в виду, если вы морочите мне голову, я повешу вас на первом крепком суку.

Петрусь молчал.

Небо стало золотистым. Звезды погасли. А отряд все еще тащился по болоту.

— Они могут обнаружить нас, — сказал Вайнер.

Петрусь кивнул.

— Нападут?

— Вряд ли. Их мало, и они плохо вооружены, — убежденно сказал Петрусь.

Еще немного прошли молча. Потом Вайнер поднял руку. Голова колонны остановилась.

Солнце начало золотить верхушки деревьев. Солдаты стояли, тяжело дыша. Они были мокры и грязны. На каски налипли желтые осенние листья.

— Придется рассредоточиться и ждать, — вздохнув, сказал Вайнер. Он жалел, что сам взялся проводить эту операцию. Куда приятнее было бы лежать сейчас в теплой сухой постели.

Петрусь будто угадал его мысли:

— Пройдем еще немного, господин Вайнер. Я вас выведу на сухое место. Есть недалеко такой островок. А здесь вы можете простудиться.

В душе Вайнер очень обрадовался предложению Петруся. Сейчас хотелось только суши и солнца!

Петрусь не обманул. Вскоре он подвел голову колонны к островку, на котором, будто чудо, росло несколько могучих дубов. Тяжелые листья их безмятежно трепетали под утренним ветерком.

Вайнер вышел на островок, с облегчением сел на сухую землю и, прислонясь к стволу дуба, начал выжимать намокшую одежду. Рядом, крякнув, уселся Штумм.

Часть солдат разместилась на островке, остальные разбрелись вокруг, подыскивая места посуше. Устроившись кое-как, принялись за консервы. Вокруг были выставлены посты.

Предстояло целый день, притаившись, ждать наступления темноты.

Томительно тянулся этот день для солдат. Не радовало даже солнце. Особенно тех, кто сидел на мокрых кочках, как угрюмые болотные птицы.

Офицеры обсохли и приободрились. Петрусь отлично выспался. С наступлением темноты солдаты поднялись и, стуча зубами от холода, двинулись дальше.

Вскоре болото кончилось, и шедшие впереди уловили запах дыма. Видимо, ничего не подозревавшие партизаны жгли костры.

Вайнер дал знак, и по заранее разработанному плану колонна разделилась надвое и начала окружать безмятежно спавший лагерь.

Вайнер, Штумм, Петрусь и полурота автоматчиков, вытянувшихся в двойную цепь, остались на месте. Вайнер то и дело поглядывал на часы. Наконец, когда по его расчетам окружение должно было быть завершено, он сказал:

— Ну, Штумм, я начинаю. Стремительность и внезапность, вот мой девиз! — Он махнул рукой. Рядом раздался сухой треск, и в небо взлетела голубоватая ракета.

Ракета повисла над лесом, как новоявленная холодная звезда, затмила на мгновение все другие звезды, залив землю зловещим мерцающим светом. И тотчас справа и слева ударили очереди автоматов.

Когда стрельба стихла, Вайнер сказал:

— Кончено! — и бросился через колючий кустарник в сторону лагеря. За ним, будто слон, устремился Штумм.

Бледнело небо. Рождалось новое утро. В его робком свете Вайнер увидел двоих солдат. Они несли на руках третьего, который хрипел, бессильно свесив голову в тяжелой каске.

В партизанском лагере Вайнер столкнулся с группой офицеров. У них были растерянные лица.

— Большие потери? — спросил Вайнер у одного из офицеров.

— Тот опустил глаза.

— Нет, не очень. Несколько десятков.

— Есть пленные?

— Нет.

Офицер не смел поднять глаз.

— В чем дело? — строго спросил Вайнер.

— Их не было…

— Не понимаю.

— Их не было… — повторил офицер. — Землянки были пусты.

«Землянки были пусты», — повторил про себя Вайнер. И вдруг побледнел:

— Пусты?..

Офицеры молчали.

— Проводника сюда… — процедил Вайнер сквозь зубы.

Автоматчики бросились выполнять приказание.

Офицеры стояли и ждали, не глядя друг на друга. Вайнер смотрел куда-то в одну точку сузившимися глазами.

Автоматчики вернулись ни с чем. Петрусь исчез.

Наступила вторая военная зима. По утрам над озерами прокатывался гром, будто ухали пушки. Это от лютых морозов трескался лед. Над болотами, скованными холодом, яростно плясал ветер, переметал с места на место колючую снежную пыль, свистел по-разбойничьи в обнаженных ветвях берез и осин.

По заснеженным дорогам, как черные тени, метались карательные отряды Вайнера. То в одной, то в другой деревне вплетались в свист ветра дробные очереди автоматов, подтаивал и чернел снег возле горящих хат, раскачивались окаменевшие на морозе тела повешенных. Каратели налетали внезапно, чинили жестокую расправу и тотчас уходили из села: боялись партизан.

Вайнер жил эти месяцы в постоянном напряжении. Больше уже не поступали бодрящие вести с фронта. На фронте неладно. Он чувствовал это, еще не зная размеров катастрофы, не зная, что советские войска добивают окруженную на Волге группировку гитлеровцев.

То же чутье подсказывало ему, что и в лесу, у партизан, произошли какие-то перемены, что налеты карательных отрядов на деревни не сеют страха и паники среди населения. Наоборот. Теперь, как никогда, он, Вайнер, меньше всего хозяин на этой земле. Власть его — призрак.

Мысли эти приводили Вайнера в бешенство, и он не жалел ни патронов, ни снарядов, ни веревок.

А партизаны на каждый удар отвечали еще более мощным ударом. Теперь в лесных лагерях жили не разрозненные отряды народных мстителей, действовавшие разобщенно, на свой страх и риск. Центральный штаб партизанского движения объединил их в бригады, в соединения. Поставил во главе этих сил умных и смелых руководителей, ввел твердую воинскую дисциплину.