Домик Фэй оказался очень даже большим и симпатичным. Он имел два этажа и большую просторную мансарду, где, по словам его хозяйки, когда-то располагалась оранжерея её матери, которая, кстати говоря, была дамой крайне неравнодушной к цветам. Здесь были собраны такие диковинные экземпляры, что сама Валерия, а именно так звали мать Фей, не могла определить, что же это такое. Но, после того, как они с мужем перебрались в новый дом в центральной части города, вся эта чудная коллекция переехала вместе с ними, а мансарду облюбовала Илария, организовав здесь маленькую студию звукозаписи.

   Оказалось, что единственным, что интересовало непутёвую сестрёнку моей подруги помимо экстрима во всех его проявлениях, была музыка. Она освоила гитару, фортепиано, скрипку, барабаны, трубу, и даже довольно сносно играла на баяне. И, естественно, всё это многообразие инструментов было собрано именно здесь, под самой крышей. Фэй, смеясь, сказала мне, что если бы Иля могла затащить туда орган, то он бы обязательно добавил её коллекцию.

   Когда вчера вечером, проводя беглую экскурсию по дому, мы вошли в студию, я, честно говоря, ужаснулась. Огромное светлое помещение было почти полностью завалено всяким музыкальным хламом. Куча разных инструментов, несколько компьютеров, два синтезатора, пара микрофонов на стойках, гармонично валялись в разных концах комнаты. Пол был покрыт почти сантиметровым слоем пыли, под которым проглядывались обрывки листков бумаги, исписанные стихами и нотами. Повсюду тянулись провода, через которые я пару раз чуть не споткнулась, а все стены были завешаны странными картинами без рамок. Здесь было всё, от пейзажей, до портретов, и как я поняла, все эти художества принадлежали кисти всё той же неугомонной Иларии. Вот уж точно, поразительная девушка! Настоящий тайфун!

   Когда я спросила Фэй, где сейчас её сестрёнка, она лишь пожала плечами, и сказала, что не видела её уже года два.

   - Она может быть где угодно! Может, ловит волны на побережье Калифорнии, или в очередной раз покоряет Эверест, а может, отправилась в кругосветное путешествие под парусом или того хуже... - рассказывала мне Афелия. - Я давно смирилась с этим её поведением, а вот родители до сих пор, стараются внушить ей, как правильно жить. Они даже как-то пытались закрыть её в городе, но... Она просто сбежала.

   Судя по количеству пыли в студии, её хозяйка не появлялась здесь по меньшей мере лет пять, а то и больше. Но, несмотря на полнейшую разруху, это место поразило меня больше всего. Руки сами потянулись сначала к гитаре, потом к скрипке и только потом добрались до пыльной крышки большого рояля. Откинув её, я как-то машинально положила ладони на клавиши и, закрыв глаза, позволила пальцам самим выбирать, как и куда по ним двигаться.

   К нашему с Фэй общему удивлению, из под моих дрожащих рук выходила красивая мелодия, довольно сложная, но такая родная, что на глазах тут же стали наворачиваться слёзы, а к горлу подступил ком. Но играть я не перестала!

   Мелодия звучала всё громче, всё агрессивнее, наполняя комнату причудливым переплетением звуков. Я с диким удивлением смотрела, как мои собственные пальцы всё увереннее и увереннее перебирают клавиши, как кисти плавно скользят по их гладкой поверхности, и только сейчас осознала, насколько сильно мне не хватало музыки. Она жгучим бальзамом ложилась на раненую душу, вызывая всё новые и новые волны эмоций, открывая в мыслях какие-то смутно знакомые обрывки мелодий, но... память продолжала угрюмо молчать. Никаких образов или лиц, никаких событий. А лишь полная тишина.

   Смахнув пыль с удобного кожаного кресла, Афелия присела в него и, подняв на меня озадаченный взгляд, покачала головой. Говорить сейчас что-то было лишним, ведь мы и так прекрасно поняли, что сейчас произошло. Пальцы пианиста всегда помнят, как играть, даже если сам исполнитель давно забыл хотя бы примерное звучание мелодии. А это, несомненно, говорило о том, что когда-то, в своей прошлой жизни я прекрасно играла... Возможно даже занималась музыкой профессионально. Но, увы, воспоминания об этом отсутствовали. И мне даже иногда начинало казаться, что их вообще никогда не было.

   В общем, Фэй разрешила мне, если конечно возникнет желание, пользоваться этой студией в любое время. Она сказала, что её сестра вряд ли появиться здесь в ближайшие несколько лет, и даже если бы появилась, была бы явно не против.

   Да, дом в котором мне предстояло жить был шикарным, интересным, ярким, но... очень грязным. Так как кроме двух сестёр, которые всю свою жизнь проводили в разъездах, здесь никто не жил, следовательно, и следить за порядком оказалось не кому. Так что пыль здесь была буквально повсюду. Повезло исключительно мебели в спальнях, дивану в гостиной и полкам в библиотеке, так как Фэй перед прошлым отъездом всё же удосужилась накрыть их тканью. А вот всё остальное нам только предстояло привести в порядок. Кое-что, конечно, мы сделали ещё накануне. Фей довольно быстро выдраила кухню, а я несколько часов провозилась с покрытыми пылью, словно снегом, полами и лестницей. Но, теперь можно было хотя бы как-то тут жить. Да и дышать стало намного легче.

   Запах затхлости моей подруге удалось разогнать всего какими-то двумя движениями рукой. Но, к нашему общему сожалению, с пылью у неё подобные фокусы не прокатывали. В общем, спать мы легли далеко за полночь, но проснувшись этим утром, я чувствовала себя удивительно выспавшейся и отдохнувшей. Правда, судя по тому, как высоко находилось солнце, утро давно прошло и время сейчас приближалось к полудню.

   Соскользнув с кровати, я отправилась в ванную, которая в каждой комнате была собственная, и быстро умывшись, натянула любезно предоставленные Фэй джинсы и футболку и подошла к огромному, во весь мой рост, зеркалу.

   Странно... Когда я впервые увидела Афелию, она показалась мне худощавой, но позже оказалось, что её вещи на мне висят. Наверно так отразилось на моём организме долгое нахождение без сознания, а может ещё что... не знаю, но мне всё таки упорно казалось, что раньше я выглядела по другому.

   А сейчас из зеркала на меня взирало нечто, больше похожее на привидение. Хотя нет, это сразу после выписки я больше напоминала тень, а сейчас стала выглядеть уже не так плачевно. Худоба, конечно, не ушла, но руки и ноги теперь стали больше похожими на человеческие, нежели на конечности школьного макета костей человека, именуемое многими учениками "Скелет Вася". Лицо тоже стало немного круглее, чем было. Теперь щёки больше не казались такими впалыми, а синяки под глазами почти исчезли. В общем, сейчас я выглядела уже вполне сносно и почти перестала пугаться собственного отражения. Даже цвет лица превратился теперь из серовато-белого в нормальный здоровый, а на щеках уже иногда стал появляться румянец.

   Фэй сказала, что когда меня привезли в больницу, у меня были достаточно длинные волосы, но из-за того, что на затылке имелась довольно неприятная травма, врачам пришлось сбрить всю растительность вокруг неё. А остальную копну добрые медсёстры просто собрали в пучок и срезали ножницами. Так что теперь моя причёска представляла собой довольно короткое подобие каре. И притом, что волосы у меня активно вились, самая длинная прядь едва доставала до подбородка.

   Честно, я даже примерно не могла представить себя с длинными волосами, и, возможно именно поэтому нынешнее состояние шевелюры меня вполне устраивало. Но в этом была одна маленькая загвоздка, с большими последствиями. Ведь как оказалось, у народа, к которому принадлежала моя подруга, был интересный обычай. Провинившимся в чём-то серьёзном девушкам отрезали волосы. И чем они выглядели короче, тем сильнее была вина. Это являлось знаком всеобщего позора и покаяния. И теперь, в глазах местных жителей я, вдобавок ко всему, выглядела ещё и какой-то преступницей. А если вспомнить, что полукровок здесь и так не жаловали, то ко мне уж точно хорошо относиться не будут.

   Заколов длинную чёлку найденной у зеркала невидимкой, я бросила взгляд на своё отражение, и глубоко вздохнув, покинула комнату. День сегодня предстоял тяжёлый, так как большая часть дома до сих пор прибывала в плачевном состоянии, а взваливать всю работу на Фэй было бы, по меньшей мере, не правильно. Вчера, конечно, она попробовала запретить мне участвовать в уборке, но довольно быстро смирилась, и даже была благодарна за проявленный энтузиазм.