Ранда открыла вино и наполнила стаканы. Протягивая один из них Лине, она заметила бирюзовую брошь.

— Фейруз! — воскликнула она. — У тебя что-то случилось?

— Нет, — быстро ответила Лина. — Во всяком случае, по-моему, нет. Мне просто показалось, что он хорошо смотрится.

— У-гу. Очень хорошо. — Ранда кивнула, но на лице ее осталось выражение сомнения.

— А у меня сегодня праздник, — весело заявил Тони, которому чужды были чьи-либо заботы, кроме своих.

— Что такое?

— Завтра мне исполняется тридцать, и меня уже не призовут.

— Значит, вы уже можете вернуться домой? — спросила Лина. Тони, как и многие молодые люди, оставался за границей для того, чтобы не попасть в армию.

— Почему бы и нет? В следующий раз им придется воевать без Тони Хашема. Так же, как и в прошлый раз, и перед этим.

Уже больше десяти лет война была в Ираке таким же явлением природы, как ветер и дождь. Во всех войнах основная тяжесть падала на плечи бедных людей, не имевших средств от нее увернуться. Для них одно страдание накладывалось на другое. А для людей типа Хашемов, Дарвишей и Хаммудов это было десятилетие новых возможностей. Правитель выходил невредимым из всех войн. Даже международные санкции становились возможностью делать деньги — для людей, которые имели хорошие связи, позволявшие переправлять вещи через границу.

— А может быть, больше не будет войны? — сказала Лина. — Может, он все-таки чему-то научился.

— Кто? Правитель?

Она кивнула.

— Ни за что! — заявил молодой Хашем, взбодренный стаканом вина. — Правителю война нужна, как младенцу молоко.

— Тони! — Ранда предостерегающе подняла руку. Иракцы не произносили таких речей даже дома, даже в Лондоне.

— Извини. — Он чмокнул ее в щечку. — Но Правитель уже мало что значит. Он уж не тот.

— Что-то ты больно смелый сегодня, — проговорила Ранда. — Но что ты имеешь в виду?

— Правитель нездоров, — тихо сказал Тони. — Я это слышал вчера вечером от одного из знакомых отца. Он сказал, что в Багдаде что-то случилось, и мой отец согласился. Я слышал, как они разговаривали.

— И что они говорили?

— Что в Багдаде могут возникнуть сложности, потому что родственники Правителя передрались. Братья борются друг с другом, а особенно — с их двоюродным братом Османом. Похоже, когда старика не станет, они устроят потасовку. Во всяком случае, так говорит отец. Я знаю, что он беспокоится, потому что только что перевел приличную сумму денег в Швейцарию, а он не стал бы этого делать, если б не было реальной угрозы.

— Ерунда какая-то, — сказала Ранда. — А ты как думаешь, Лина?

— Я ничего не думаю. — Лина нахмурилась; разговоры о Правителе напомнили ей о том, что случилось на работе.

Ранда сменила тему разговора.

— Я сделаю кофе, — сказала она. — Вам какой?

— Умеренно сладкий, — одновременно откликнулись Тони и Лина.

Ранда ушла на кухню и поставила на огонь латунную турку. Она дождалась кипения раз, потом второй, потом третий, а затем разлила черный кофе с гущей в три маленькие чашечки. Поставив их на подносик вместе со сладким арабским печеньем, она отнесла его в гостиную.

— Пейте кофе, дорогие мои, — сказала она, — а потом я прочитаю ваши судьбы.

Все трое принялись за свои чашечки, потягивая сверху густую черную жидкость и оставляя тяжелый осадок на дне. Тони закурил, зажег сигарету для Ранды и предложил Лине.

— Нет, спасибо, — отказалась Лина. — Я бросила.

— Давно? — спросила Ранда. — Ты, кажется, действительно чем-то обеспокоена. Поверь, Дурному глазу все равно, куришь ты или нет. Покури, это успокаивает.

— Ну, хорошо, — согласилась Лина и взяла из пачки сигарету.

Тони первым допил кофе, оставив на дне темный слой осадка. Он поставил чашечку на блюдце вверх дном и стал ждать, когда осадок застынет и превратится в узор, который и определит его судьбу.

— Ты тоже, — сказала Ранда, кивнув Лине.

— Давай не сегодня, — попросила Лина. — Я что-то не в настроении.

— Давай-давай, — не отставала Ранда. — Ты должна услышать что-нибудь приятное, а я чувствую, что сегодня судьбы будут только хорошие. Дурной глаз где-то далеко. — Подзуживаемая подругой, Лина тоже перевернула свою чашку.

Когда гуща в чашке Тони подсохла, Ранда подняла ее и поднесла к свету. Она медленно поворачивала ее в руке, рассматривая все стенки, и наконец улыбнулась. Простой смертный не увидит в такой чашке ничего, кроме кофейного осадка, застывшего случайным узором, но для Ранды в ней содержалась вся вселенная.

— Я вижу петуха, — объявила она, указывая на пятно неопределенной формы. — Большого петуха. Это очень хорошо. Это означает, что ты человек гордый — гордишься собой, своей статью. — Она подмигнула ему и продолжала: — Потом я вижу рыбу. Это тоже очень хорошо. Это означает удачу. Посмотри, видишь этот маленький зигзаг? Это и есть рыба. Ты счастливчик, с тобой происходят всякие приятные события. И ты гордишься этим, но не чересчур.

Потом я вижу большое открытое пространство. — Она указала место, куда не распространился черный поток. — Это очень хорошо. Проблем у тебя нет. Ты живешь беспечно, ни о чем не беспокоясь.

— Это я освободился от армии! — воскликнул Тони.

— Да, возможно, именно это.

— Отлично!

— Теперь, после большого открытого пространства я вижу башню славы! Это очень важно. — Она указала на длинный след стекавшего осадка, доходящий до края чашки. — Ты видишь башню славы? Значит, вскоре тебя ожидает какое-то большое свершение. Может быть, ты получишь много денег. Да, скорее всего. Много денег.

— Йа салам! — воскликнул Тони. — Почему бы и нет?

— А теперь, — она вся аж засияла, — может, ты мне не поверишь, но я это ясно здесь вижу. Я вижу невесту! Что же это еще может означать? — Она указала на последний черный комочек застывшего осадка. — Да, это невеста. Посмотри — вот лицо, а вот фата. Вот здесь нос и подбородок. Видишь? Значит, ты скоро женишься.

— А кто она? Она красивая?

— О да, — ответила Ранда, — очень красивая. И очень сексуальная.

Тони нежно поцеловал ее в губы. Лина даже подумала, не отправятся ли они опять вдвоем на кушетку, но Ранда высвободилась и повернулась к подруге. У нее еще были дела.

— Теперь твоя очередь, — сказала она, поднимая чашку Лины. Она поднесла ее к свету и нахмурилась. Потом повернула ее на 180 градусов, вгляделась повнимательней и опять нахмурилась. — Наверно, это моя чашка, — сказала она.

— Нет, — ответила Лина, — это моя. А в чем дело?

— Ничего особенного. Просто странно, вот и все.

— Так читай.

— Может, потом. Давайте выпьем еще вина.

— Нет, ты прочитай! — повторила Лина.

— О’кей. — Она вдохнула поглубже. — Во-первых, видишь все эти пятнышки? — Она указала на место, покрытое маленькими круглыми пятнышками застывшего кофе.

Лина кивнула.

— Это глаза. На тебя смотрит множество людей. Это означает зависть — люди завидуют тому, что ты имеешь, и хотят этим завладеть.

Лина взялась за бирюзовую брошь, ища защиты. Дурной глаз забрался и в эту чашку.

— О’кей. Значит, эти люди на тебя смотрят. Почему — не знаю. А потом начинается какая-то суматоха. Вот здесь, смотри. — Она указала на изогнутую, прерывистую полоску застывшего кофейного осадка, похожую на полосу серого тумана. — Это означает неразбериху. Вокруг тебя все вертится, а ты не знаешь, что делать.

— А что потом?

— Очень забавная форма. Смотри-ка, вот здесь. Видишь? По-моему, это верблюд. Да, это верблюд. Видишь четыре ноги?

— А что означает верблюд?

— Это хорошо. Это значит, что ты поедешь за границу. Да, это хорошо.

Лина похолодела.

— А эта страна, куда я поеду, — это может быть Ирак?

— Может. Хотя я не знаю. Наверно, нет. Зачем тебе ехать в Ирак? Нет. Это, наверно, что-нибудь приятное. Франция. Или Таити.

— А что дальше?

— Дальше что-то непонятное. Здесь сплошная чернота. Правда, все черно. Никакого узора не видно.