— Да, если можно, — сказал Хофман.

Рамон извлек из портмоне помятый листок почтовой бумаги и протянул его Хофману. Обычная записка-соболезнование, два предложения с выражением скорби по поводу смерти жены. Она написала, что может понять это горе, потому что потеряла обоих родителей. Внизу стояла подпись: «Лина Алвен». Обратного адреса не было. Хофман записал это имя в блокнот и вернул письмо Рамону.

— Благодарю вас, сэр, — сказал молодой человек.

— Постойте, а как мне вас найти, если что-то обнаружится?

— У меня нет телефона, сэр. И адреса нет. Мне очень жаль.

— Как же мы свяжемся?

— Я позвоню вам, сэр.

Хофман кивнул; ему и в голову не пришло, что он, может быть, больше и не увидит этого человечка с плохими зубами.

— Дайте мне несколько дней, ладно? Обещаю что-нибудь сделать. О’кей?

— Благодарю вас, сэр, — повторил Рамон. Он был на седьмом небе.

Ну, все! Хофман положил руку на плечо маленького филиппинца и направил его к двери. Проходя мимо окна, Хофман увидел все тех же мужчин в свободных костюмах на другой стороне улицы. Теперь они уже оба смотрели вверх на дом. Рамон Пинта последовал взглядом за Хофманом.

— О, сэр! — воскликнул он, схватив Хофмана за руку. — Я их знаю. — Он показал вниз на двоих мужчин дрожащей рукой.

— Кто они? — спросил Хофман.

— Они работают на Хаммуда.

— Что же они здесь делают? — спросил Хофман, хотя ответ ему и самому был ясен.

— Думаю, они следят за мной, сэр.

Хофман сжал его руку. «Чепуха», — проговорил он, но теперь действительно что-то нужно было делать.

— Я боюсь их, — прошептал Пинта. Кожа на его круглом коричневом лице напряглась, как на барабане.

— Слушайте внимательно, — сказал Хофман. Голос его изменился, он словно переключил передачу. — Волноваться не следует. Эти стекла зеркальные, через них им ничего не видно, так что они не могут знать, что вы пошли ко мне. В этом доме полно всяких офисов. На верхнем этаже принимает дантист, под ним юрист. Если кто-нибудь спросит, скажете, что были у кого-нибудь из них. Понятно?

— Да, я понимаю, — пробормотал филиппинец.

— Отлично. — Хофман снова положил руку на плечо Пинты. — Теперь делайте точно так, как я скажу. Спуститесь в цокольный этаж, но не на лифте, а по лестнице. Там увидите вход в прачечную; она общая для этого дома и соседнего. Пройдите через прачечную и поднимитесь в вестибюль соседнего дома. Понятно? Через парадную дверь вы выйдете на Брук-стрит. Они вас и не увидят. Хорошо?

— Да, сэр. — Он все еще стоял, охваченный ужасом.

— Ну, идите, — сказал Хофман, подталкивая его в дверь. — Делайте, как я сказал, и все будет в порядке. Позвоните через несколько дней. Я кое-что проверю насчет Хаммуда, обещаю вам. И если что-нибудь раздобуду, пойду в полицию.

Пинта кивнул. В его глазах стояли слезы. Он сделал несколько шагов и остановился в коридоре напротив двери Хофмана.

— Идите же! — повторил Хофман. — Давайте! — Он закрыл дверь, но потом опять приоткрыл ее, чтобы удостовериться, что Пинта последовал его инструкциям. Маленький человечек скрылся в лестничном проеме.

Хофман снова подошел к окну и увидел, что эти двое по-прежнему стоят у кирпичного дома напротив, молча глядя вверх. Судя по их мускулам, это были телохранители. Что за гусь этот Назир Хаммуд? Теперь ему и самому хотелось это узнать, не только из-за филиппинца.

Вернувшись за стол, Хофман обнаружил, что снимок жены Пинты так и остался лежать на нем вниз лицом. Теперь он, очевидно, принадлежал ему.

На следующее утро Сэм Хофман стоял на тротуаре напротив штаб-квартиры Назира Хаммуда. С руками в карманах и с гладкой прической он, наверно, смахивал на полисмена, свободного от дежурства. Надев темные очки, он направился было к бетонному зданию, но задержался на краю тротуара, пропуская в сторону Мэйфер кавалькаду черных такси; они напоминали маленькие космические корабли — оснащенные телефонами сотовой связи и электронными датчиками, с рекламой сигарет на боковых дверях. Подойдя к зданию, Хофман толкнул узкую дверь. Прямо за ней, перед лифтом, сидел здоровенный парень в форме с напомаженными светлыми волосами.

— Постойте-ка, — сказал он. — Вам назначено?

Не иначе, перевоспитавшийся лондонский хулиган, из тех, что с балкона мочился на соседей, подумал Хофман и, не обращая на него внимания, стал пробегать глазами указатель помещений. То, что он искал, значилось в самом конце списка маленькими буквами: «Койот инвестмент лтд.» — шестой этаж.

Охранник двинулся к нему и спросил его удостоверение, но Хофман сделал вид, что не расслышал. Вошел в открытый лифт и нажал кнопку «6», но двери не закрылись. Через мгновение охранник стоял рядом с легкой усмешкой на лице.

— Извините, уважаемый, — сказал он. — Нужен ключ. Или приглашение.

Хофман секунду помедлил, но потом решился. Какого черта, в конце концов?

— Мне нужно видеть мисс Алвен, — сказал он. — Она на работе?

— А кто вы такой?

— Мистер Уайт. У меня для нее письмо от подруги.

Охранник направился к своей стойке и позвонил наверх. Когда он вернулся, его усмешка превратилась в оскал.

— Она в первый раз о тебе слышит, приятель, — сказал он. — Не повезло тебе.

Хофман пробормотал что-то насчет неправильного адреса и поспешил ретироваться на улицу до того, как охранник задаст следующий вопрос. Итак, у Хаммуда действительно был офис на Найтсбридж и там действительно работала некая Лина Алвен. Это он, по крайней мере, выяснил.

Вернувшись на свой пост на тротуаре, Хофман стал обдумывать дальнейший план действий. Пошел довольно сильный дождь. Он снял темные очки и сунул их в карман. Когда-то он получил совет от отца — ведя наблюдение, носить темные очки при любой погоде, но потом пришел к выводу, что этому совету, как и многим другим советам отца, следовать не стоило. Он повернулся и пошел по Найтсбридж прочь от серого здания, поглядывая, нет ли где проулка. Ему пришло в голову попробовать разыграть еще один гамбит.

Приближаясь к углу, он вдруг заметил идущего ему навстречу гориллоподобного нигерийца по имени Ононо; Хофман как-то расследовал для него дела одного его конкурента в Лагосе, пытавшегося оттяпать у него разрешение на продажу нефти. «О Господи!» — пробормотал Хофман, рассматривая нигерийца. Тот был одет в голубое кашемировое пальто и курил огромную сигару, а следом шел телохранитель-англичанин и нес зонт. «О-о, привет, старина!» — весело воскликнул Ононо. Хофман не ответил и миновал величественного нигерийца, уткнувшись взглядом в тротуар. «Ну, дела!» — сказал тот, продолжая свой путь.

В последнее время Хофману стало казаться, что самая заметная черта нынешнего Лондона — реванш бывших колоний, свидетельства которого проявлялись во всем: во властной походке мистера Ононо, в снисходительных взглядах азиатских бизнесменов, выгружавшихся с задних сидений лимузинов в Вест-Энде, в арабских вывесках, украшавших окна ювелирных магазинов и картинных галерей в Мэйфер. Даже величественным универмагом «Хэрродс», который возвышался над своими соседями красно-кирпичным линкором коммерции, теперь владел египтянин. Все они были словно одной командой — высокомерные пакистанские бакалейщики, сладкоголосые ливанские кондитеры, разноязычные торговцы видеотехникой из Индии. Они прекрасно поняли, что магнитные полюса Земли поменялись. Хофман начал осознавать это в тот день, когда, зайдя в лавку Чарльза Джордана на Найтсбридж, — по общему признанию, лучший магазин женской обуви в мире, — наткнулся на матрону из Саудовской Аравии, с ног до головы облаченную в черное. Она безуспешно пыталась объясниться с продавцом, и Хофман вызвался перевести. «Сколько это стоит?» — спросила она, взяв с прилавка черные туфли на шпильках. «Двести фунтов», — ответил Хофман по-арабски. «Предложите ему сто», — с хитрой миной сказала она, и Хофману пришлось это перевести. В гробу она видела Чарльза Джордана. У арабов были деньги, и они делали, что хотели. Нынче на их улице праздник.