— Хотя, что ты не можешь, и так понятно, если хорошенько подумать... Это и обезьяне будет ясно, хотя в твоём случае, наверное, и собаке.

— Секундочку! У тебя лицо, будто ты ловко шутканула, но покажи хоть одно чем я похож на собаку!

— И правда, — хихикнула Сендзёгахара. — Это было бы грубо по отношению к собакам.

— Ар!

Приплести такую клишированную, не иначе как банальную фразу... Язык у неё определённо подвешен в плане брани.

— Ну ладно тогда. Такой трус должен побыстрее вернуться домой, поджав хвост, и играться со своим шокером, как обычно.

— Что за извращенские игры!

Ты ведь совсем недавно отказалась распространять про меня всякие грязные слухи.

— Такому ничтожному существу, как ты, ничего не скрыть от моего надсмотрительного ока.

— Откуда ж в твоих словах столько жути?! У тебя хоть что-то святое осталось?!

Какая-то она совершенно непостижимая.

Кстати, правильнее было бы всевидящего.

— Да, Ошино. Почему вместо меня нельзя использовать вам... Шинобу? Как тогда с Ханэкавой.

— Шинобу-тян ушла баиньки, — честно ответил Ошино.

— …

Вампир, спящий по ночам...

Правда печально.

Ошино взял священного сакэ с подноса с подношениями и передал Сендзёгахаре.

— Э... Что это?

Сендзёгахара выглядела озадаченной.

— Алкоголь приближает к богам... Вот. Ну и поможет немного расслабиться.

— Я несовершеннолетняя...

— А напиваться и не нужно. Только глоток.

— …

После некоторого колебания, Сендзёгахара в конце концов отпила и проглотила. Убедившись в этом, Ошино принял обратно чашечку и вернул её на место.

— Ладушки. Тогда для начала попытаемся расслабиться.

По-прежнему перед алтарём...

По-прежнему не поворачиваясь к Сендзёгахаре Ошино заговорил:

— Попытайся начать с расслабления. Это важно. Когда создашь своё место, всё станет неважным... это заключительный подход, девочка.

— Подход...

— Расслабься. Попробуй так не напрягаться. Это твоё место. Ты часть этого места. Не поднимай головы и закрой глаза, начни считать. Одни, два, три...

Вообще-то...

Мне не нужно делать это, но я невольно вместе с ними закрыл глаза и начал считать. А затем до меня дошло.

Создание атмосферы.

Не только одежда Ошино, но и эти симэ, и алтарь, и возвращение домой для омовения, всё это создавало атмосферу — можно сказать, доводило разум Сендзгахары до нужной кондиции.

Чем-то близко к внушению.

Гипнотическому внушению.

Сначала очистить её самосознание, снять насторожённость, а затем попробовать создать взаимное доверие — это же, но с совершенно другим подходом, было нужно и со мной, и с Ханэкавой. Спасутся лишь верящие, другими словами Сендзёгахаре необходимо сначала признать Ошино.

Она ведь сама сказала:

«Не могу полностью доверять Ошино-сану».

Но это недопустимо.

Этого недостаточно.

Потому что взаимное доверие важно.

Ошино не может спасти Сендзёгахару, лишь она сама спасёт себя — вот истинный смысл этих слов.

Я тайком открыл глаза.

Огляделся.

Свечи.

По углам колыхалось пламя свечей.

Ветер из окна.

Немудрено и затухнуть... ненадёжный огонь.

Но они продолжали гореть.

— Расслабилась?

— Да...

— Ладно... тогда, отвечай на вопросы. Я задаю вопрос, ты отвечаешь. Девочка, как тебя зовут?

— Сендзёгахара Хитаги.

— Где ты учишься?

— Частная старшая школа Наоэцу.

— День рождения?

— Седьмого июля.

Эти скорее бессмысленные, чем бессодержательные вопросы и ответы всё продолжались.

Равнодушно.

В неизменном темпе.

Ошино по-прежнему не поворачивался к Сендзёгахаре.

Сендзёгахара стояла с закрытыми глазами и опущенной головой.

Голова опущена как в храме.

Такая тишина, что слышны наше дыхание и стук сердец.

— Любимый писатель?

— Юмэно Кюсаку21.

— Расскажешь ошибку детства?

— Не хочу.

— Любимый композитор?

— Не люблю музыку.

— Что ты подумала, когда закончила начальную школу?

— Думала лишь, что просто перехожу в среднюю. Из одной группы в другую.

— Кто был твоей первой любовью?

— Не хочу отвечать.

— За всю твою жизнь... — тон голоса Ошино изменился. — Самое болезненное воспоминание?

— …

Сендзёгахара мешкала с ответом.

Не не хотела отвечать, но всё равно молчала.

Думается мне, Ошино затевал всё ради именно этого вопроса.

— В чём дело? Самое болезненное воспоминание. Я спрашиваю о твоём прошлом.

— М...

Сама атмосфера не позволяла ей хранить молчание.

Она не могла отказаться.

Это состояние.

Сформированное местом.

Процесс должен продолжаться.

— Моя мать...

— Твоя мать.

— Вступила в ужасную секту.

Вступила в мошенническую новую религию.

Так она рассказывала.

Пожертвовала им всё имущество, набрала долгов, пока не довела семью до полного банкротства. Даже сейчас, в разводе, её отец продолжает работать днями и ночами, чтобы выплатить тогдашние долги.

Наверное, это самое болезненное воспоминание?

Даже более чем потеря собственного веса?

Определённо.

Без сомнений это болезненней.

Но это...

Это.

— Это ведь не всё?

— Не всё?..

— Само по себе это не имеет особого значения. По законам Японии каждый свободен в своей вере. Нет, свобода веры — это право, признанное всеми людьми. Кому твоя мать молится, кому даёт подношения, это просто вопрос методологии.

— …

— Так что это ведь не всё? — с силой заключил Ошино. — Попробуй рассказать. Что случилось.

— «Что»... М-моя мать... из-за меня вступила в эту секту... её обманули...

— Твою мать обманули мошенники-сектанты.

Дальше?

Дальше.

Сендзёгахара сильно закусила нижнюю губу.

— О-однажды в наш дом вместе с матерью пришёл глава этой секты.

— Глава. Пришёл глава и?

— Он говорил об очищении...

— Очищение? Об очищении? Говорил об очищении, а сделал?

— Он сказал это ритуал... мне... — с болью в голосе говорила Сендзёгахара. — И... набросился на меня...

— Набросился... избил? Или в сексуальном плане?

— В сексуальном... Да, этот мужчина меня... — с борьбой продолжала Сендзёгахара. — ...попытался меня изнасиловать.

— Вот как... — спокойно кивнул Ошино.

Так вот откуда у Сендзёгахары...

Такое неестественно сильное чувство бдительности...

Её настороженность.

Всегда настороже и склонна к атакам.

Это всё объясняет.

Поэтому она так сильно отреагировала на белую робу Ошино.

Для не особо разбирающейся в этом Сендзёгахары что синто, что секта — всё едино.

— Дрянной священник...

— Если только смотреть со стороны буддизма. Существуют религии, проповедующие братоубийства. Всё относительно. Но попытался... значит, не смог?

— Я ударила его шиповкой по голове.

— Смело.

— У него изо лба потекла кровь... Он скорчился от боли.

— И ты спаслась?

— Спаслась.

— Разве это не хорошо?

— Но моя мать даже не собиралась мне помочь.

Всё так же глядя в сторону.

Сендзёгахара равнодушно.

Равнодушно отвечала.

— Даже наоборот... Она отругала меня.

— И всё?

— Нет... Я ранила их лидера... и мою маму...

— Её наказали? — закончил Ошино за неё.

Можно было догадаться и без него, однако это произвело на Сендзёгахару впечатление.

— Да, — послушно подтвердила она.

— Её дочь ранила лидера... Неудивительно.

— Да. Поэтому всё имущество: дом, землю... вплоть до долгов, мы обанкротились. Полностью... Полностью обанкротились, тем не менее наше крушение всё продолжается. Она продолжает.