Этот поганец в психоделической гавайской рубахе наверняка предвидел и такой исход, такой конец. Так может, он поэтому специально...

Ошино Мэмэ такой непостоянный, такой развязный в разговоре, он ни за что не понапутствует, никогда не ответит на то, о чём не спрашивали. И пальцем не пошевелит, если его не попросишь, и даже если попросишь не всегда.

Со спокойным сердцем не скажет то, что должен сказать.

— У-уа.

Я услышал рядом всхлипы Хачикудзи.

Ошеломлённый такой реальностью, я понял, что совсем позабыл о Хачикудзи и тут же повернулся к ней — она плакала.

Голову не опустила, смотрела прямо.

Смотрела на то, что было домом, на пустырь.

— У-у-а-а-а-а...

А затем.

Хачикудзи пробежала мимо меня.

— Я дома! Я вернулась!

Ошино.

Как должное, как само собой предвидел такой конец, такой исход.

Не говорит то, что должен говорить.

Я хотел, чтоб он мне всё рассказал с самого начала.

Что же увидела Хачикудзи, когда наконец добралась?

Я и Сендзёгахара видели здесь только обычный пустырь; место полностью изменилось, но что же увидела Хачикудзи Маёй, когда взглянула туда?

Что там появилось?

Ни застройка, ни снос не имеют никакого значения.

Даже время.

Фигура девочки с огромным рюкзаком за спиной мгновенно подёрнулась дымкой, стала размываться, истончаться... не успел я и глазом моргнуть, как она исчезла.

Не вижу.

Нет ничего.

Но она сказала: «Я дома». Это уже не дом её матери, с которой она рассталась, шла она совсем не сюда, но она сказала: «Я дома».

Словно вернулась домой.

Это.

Похоже, эта история окончилась хорошо.

Очень хорошо.

— Хорошо постарался, Арараги-кун. Это было круто, — вскоре проговорила Сендзёгахара.

Ни тени эмоций в голосе.

— Ничего я не сделал. На этот раз поработала ты. Не я. Без твоих знаний окрестностей этот трюк остался бы только теорией.

— Это, конечно, так, но... всё равно это не правда. Я и сама удивилась, что здесь пустырь. Должно быть, смерть дочки в аварии заставила семью переехать. Хотя, конечно, если задуматься, причин можно ещё много придумать.

— Ну если так подумать, то мы даже не знаем, жива ли сейчас мать Хачикудзи.

А отец тем более.

Кстати, а Ханэкава же может что-нибудь знать. Наверняка у неё были какие-то представления о доме Цунаде. Если она знает, что случилось с домом Цунаде, то наверняка умолчала. Она такая. По крайней мере, она точно не педант.

Просто справедливая.

Во всяком случае дело закрыто...

Как-то больно быстро. И тут я заметил: солнце этого воскресного дня уже садится. Середина мая, дни ещё коротки... и скоро придётся возвращаться домой.

Как и Хачикудзи.

И, вроде, ужин сегодня за мной.

— Ладно... Сендзёгахара. Вернёмся на велосипеде.

Сперва Сендзёгахара хотела вести нас верхом на горном велосипеде, но без лишних слов осознала всю несуразность этой идеи и прямо на стоянке того парка вернула мне велосипед, обратившийся бесполезным грузом.

— Хорошо. Кстати, Арараги-кун.

Сендзёгахара не двинулась — говорила, не оторвав взгляда от пустыря.

— Я до сих пор не получила ответа.

— …

Ответа...

Всё-таки вопрос.

— Э-эм, Сендзёгахара. Ты это...

— Скажу вот что, Арараги-кун. Я ненавижу всякие любовные комедии, где очевидно, что двое должны быть вместе, но всё затягивается на стадии «больше чем друзья, меньше чем пара».

— Да?..

— Ещё скажу, что не люблю спорт-мангу, где годами проходит матч за матчем, но и так понятно, кто победит, и не люблю боевую мангу, где сражения со всякой мелюзгой всё не кончаются, даже после свержения последнего босса и установки мира.

— Да это же почти вся сёнен и сёдзё манга.

— Так что?

Не даёт и с мыслями собраться.

Сама атмосфера не позволяет увиливать. Даже состояние парня, признающегося девушке в окружении подруг, не так гнетуще.

— Похоже, тут сложилось небольшое недоразумение, Сендзёгахара. В смысле, спешка. Твоя проблема только в этот понедельник разрешилась, чему я, конечно, достаточно поспособствовал, и такие чувства могут смешаться с, так сказать, благодарностью...

— Ты говоришь о той глупой теории, где в критический момент мужчина и женщина поддаются любви, полностью игнорируя все доводы человеческого разума? Она же совершенно не принимает во внимание, что в подобных ситуациях раскрывается истинная сущность людей.

— Глупая... Думаешь? И правда, люди, которые признаются в любви на опасном подвесном мосту и правда глупые, но... Но тут приходит на ум только возвращение долга, в смысле, ты испытываешь ко мне излишнюю благодарность... Вообще, само по себе это всё выглядит, будто я использую твою благодарность в своих целях, и мне от этого нехорошо.

— Это всё отговорки. Я бы хотела, чтоб ты проявил инициативу, думала, что признаешься сам, Арараги-кун, потому только притворилась. Бестолочь. Ты прозевал ценную возможность. Я больше никогда не разыграю такое.

— …

Ужасные слова.

То есть, всё-таки это правда...

Закинула удочку...

— Расслабься. На самом деле я не испытываю такой благодарности к тебе, Арараги-кун.

— Правда?..

Э-э.

Это как это?

— Ведь ты, Арараги-кун, спасаешь любого.

«Тем утром на лестнице я не столько почувствовала, сколько узнала, Арараги-кун», — бегло добавила Сендзёгахара.

— Хоть и не потому что я, но и не должна быть я. Если бы ты спас, например, Ханэкаву-сан, и я бы увидела это со стороны, то всё равно бы почувствовала в тебе что-то особенное. Даже если особенная не я, но думаю, очень приятно, что особенный ты, Арараги-кун. Ну... это несколько громко сказано, но, если говорить прямо, мне просто весело говорить с тобой.

— Но мы столько не наговорили даже...

Какой там.

Мы вместе провели только этот понедельник, вторник, да и сегодня, и Сендзёгахара небрежно не обратила на это внимание и ведёт такие речи. Понедельник, вторник и сегодня — только и всего.

Не больше трёх дней.

Хоть мы и учимся в одном классе уже три года...

Мы практически чужие люди.

— Да, — без возражений согласилась Сендзёгахара. — Поэтому я хочу говорить с тобой дольше.

Дольше, больше времени.

Чтобы узнать.

Чтобы полюбить.

— Не думаю, что это какая-то дешёвка, вроде любви с первого взгляда. Но я и не настолько терпелива, чтобы ждать, пока всё подготовится. Как же сказать... Да, чувствую, я готова приложить все усилия, чтобы любить тебя, Арараги-кун.

— Вот как...

Если ты так говоришь, я согласен.

Возражения излишни.

Трудиться, чтобы продолжать любить, потому что само чувство любви это нечто очень побуждающее. В этом случае, наверное, хорошо, что Сендзёгахара высказалась так.

— В конце концов, думаю, это вопрос времени. На самом деле дружить уже хорошо, но мне этого мало. Я хочу сразу дойти до конца.

Похоже, я попал в сети сей жестокой девы.

Она продолжила:

— С тобой случается такое, потому что ты добр без оглядки, Арараги-кун. Это рефлексия и самокара. Но не нужно волноваться, я вижу различия между этими чувствами и благодарностью. По крайней мере, у меня появилось много идей о тебе за всю эту неделю.

— Идей?..

— Они заполнили всю неделю.

Такие откровенности.

И чем же я занимался в этих идеях Сендзёгахары...

— Да, представь это, как на своё несчастье попасться на глаза деве, настолько изголодавшейся по любви, что она готова влюбиться в любого, кто хоть немного добр к ней.

— Ясно...

— Тебе не повезло. Проклятые привычки.

Она даже готова принизить себя?

И сама столько высказала.

Даже такое.

Чёрт, отвратительно.

Как же я жалок.

— Так вот, Арараги-кун. Хоть я столько всего сказала...