— Юга? Вот как? Теперь понимаю, чем объясняются отличия в их манере говорить. Я уже почти определил ее как преднамеренную шепелявость, не лишенную приятности, но весьма затрудняющую понимание для непривычного уха. Теперь, после вашего замечания, сэр, все встало на свои места.

— Ну да, — ответил Эванс своим резким, немного гнусавым говором, — на правильном американском английском говорят в Бостоне и далее на юг до Уотертона. В тех краях вы не услышите искаженной речи или колониальных выражений, за исключением тех, что естественным образом перекочевали к нам от индейцев. Бостон, сэр, это город английского языка, чистого и незапятнанного.

— Нисколько не сомневаюсь в этом, — сказал Стивен. — Однако сегодня за завтраком мистер Адамс, ваш земляк из Бостона, обронил, что hominy grits cut no ice with him.[28] До сих пор ломаю голову над этим выражением. Я знаком с мамалыгой, этой благословенной кашкой, которую назначают в случаях язвы двенадцатиперстной кишки, но прекрасно понимаю, что выражение было фигуральным. Но что оно подразумевает? Желательно, чтобы лед был порублен? Но если так, то почему?

— Так это как раз индейское выражение, — воскликнул Эванс после секундной паузы. — На языке ирокезов «катно айсс визми» означает «я не тронут, не впечатлен». Вот, сэр. Кстати, раз речь зашла про лед, доктор Мэтьюрин — вы можете себе представить, как холодно в Бостоне зимой? Холод благоприятно скажется на руке нашего пациента, но как в остальном? Есть ли у него одежда помимо той, что на нем? Да и вас, коли на то пошло?

— Ни у меня, ни у капитана Обри. Во время случившегося с нами кораблекрушения мы потеряли все наше имущество. Абсолютно все, — произнес Стивен, и в памяти его всплыли пронзительные воспоминания об утраченных коллекциях. — Но это все не важно — нас быстро разменяют, а уж пару дней мы с капитаном Обри сумеем пережить на манер ваших ирокезов или благородных гуронов, завернувшись в одеяла. Ну а в Галифаксе, как понимаю, найдется все необходимое, вплоть до меховых шапок и тех удивительных приспособлений для ходьбы по снегу.

По лицу мистера Эванса пробежала тень.

— Не слишком ли вы оптимистичны, доктор Мэтьюрин? — сказал он, откашлявшись. — Размен пленными происходит дьявольски медленно у нас, да и ваши чиновники в Галифаксе вряд ли расторопнее бюрократов прочих частей света, и не более их радеют о деле. Сдается, с вашей стороны будет мудро обзавестись хотя бы фланелевыми рубахами и вязаными подштанниками, а? Они здорово выручают.

Стивен обещал прислушаться к совету, да и в любом случае пренебречь им не вышло бы. Когда «Конститьюшн» оказался севернее Чизапика, завывающий норд-вест, начиненный снегом и ледяной крупой, заставил его раздеться до туго зарифленных марселей, и под этими марселями, в крутой бейдевинд, фрегат направился к острову Нантакет.

Посиневшие носы и красные руки вошли в норму, так же как нараставший поверх торжества победы необычайный прилив энергии и радостного ожидания — для половины экипажа эти воды были родными. Многие матросы происходили с Нантакета, Мартас-Винъярд, из Салема или Нью-Бедфорда, и, управляясь с брасами или булинями, они смеялись или весело перекликались, не обращая внимания на пронизывающий холод и то, что впереди их ждала самая опасная часть плавания, поскольку королевский флот блокировал вход в Бостон.

Весь экипаж знал, что дом встретит их как героев, там их ждут родные люди, призовые деньги и все развлечения Бостона, поэтому и офицеры и матросы показывали чудеса мореходного искусства, ведя корабль сквозь жестокий шторм. Радовались все на борту, кроме, разумеется, пленников, особенно капитана Обри. Хотя Джек прекрасно понимал, что буря отгонит английские корабли от берега, он практически не уходил с палубы, оледеневая целиком, за исключением пылающей раненой руки, причинявшей боль такую невыносимую, что капитан вынужден был иногда цепляться за поручни, чтобы не закричать или не упасть. Он похудел, посерел и ослаб, но отвергал любую помощь, любую протянутую руку с резкостью, вскоре истощившую весь запас сочувствия со стороны янки, и неустанно вглядывался в шквалы и туманы в ожидании избавления, которому не суждено было прийти. Не сказать, что упомянутый запас сочувствия был велик — его знали как капитана «Леопарда», а на долю этого корабля выпало несчастье остановить «Чизапик» и потребовать выдачи английских моряков, предполагаемых дезертиров. Закончилось тем, что «Леопард» обстрелял «американца», убив и ранив несколько человек из экипажа, поэтому для матросов-янки этот корабль стал воплощением всего того, что они ненавидели в королевском флоте.

Шторм с норд-веста не стихал, и «Конститьюшн» лег в дрейф у мыса Кейп-Код, ожидая, когда погода улучшится и можно будет проскользнуть в Массачусетскую бухту до возвращения кораблей блокадной эскадры. Снасти и реи покрылись ледяной коркой, снег днем и ночью счищали за борт. Джек, хотя его замерзшие пальцы едва удерживали подзорную трубу, в которую все равно мало что было видно, не уходил с палубы, застыв на ней высокой согбенной фигурой. Однажды к борту прибило пустую бочку из-под солонины, легко распознаваемую по меткам — ее, должно быть, сбросили с английского военного корабля несколько дней назад.

Доктора заставляли его спуститься, но он неизменно сбегал из-под надзора, и в тот день, когда ветер зашел к северу, позволяя фрегату, булини которого натянулись как струна, обогнуть мыс, капитан «Леопарда» слег с жестоким воспалением легких.

— Нужно свезти его на берег как можно скорее, — сказал Стивен, возвышая голос. Пришедший наконец домой «Конститьюшн» стремительно наполнялся друзьями и родственниками моряков, и звучащий все громче ново-английский говор, одновременно такой знакомый и такой экзотический, мешал слышать собеседника. — Быть может, тот корабль пришвартуется к нам, тогда мы сможем перенести его на носилках, не подвергая неизбежному волнению и тряске в шлюпке.

Под «тем кораблем» имелся в виду транспорт с английскими пленными, предназначенными для размена. Он шел в Галифакс, что в Новой Шотландии, где ему предстояло взять на борт равнозначное число американцев, и собирался уйти вниз по реке Чарльз с отливом.

— Боюсь, мы не можем отправить его так просто, — ответил Эванс. — Я должен переговорить с первым лейтенантом.

Но появился не первый лейтенант, а сам коммодор.

— Доктор Мэтьюрин, — заявил он, припадая при ходьбе на ногу. — Вопросы обмена не в моих полномочиях. Капитана Обри следует свезти на берег, где он и останется до тех пор, пока соответствующие власти не примут решения.

Голос у него был сильный и властный, словно ему выпало осуществить неприятный долг, и, выполняя его, коммодор говорил в более резком тоне, чем обычно. В течение всего плавания он держался с Джеком очень любезно и уважительно, хотя несколько сдержанно и отдаленно, быть может из-за болей в раненой ноге, и этот новый тон обеспокоил Стивена.

— Прошу извинить меня, — заявил коммодор. — У меня тысяча срочных дел. Мистер Эванс, на пару слов.

Эванс вернулся.

— Этого я и боялся, — пояснил он, усаживаясь рядом со Стивеном. — Хотя никаких официальных сведений нет, я уяснил, что с обменом нашего пациента выйдет длительная задержка.

Он наклонился и поднял веко Джека. Бессмысленный, невидящий взгляд не выражал ничего.

— Если этот обмен вообще состоится.

— Имеются у вас какие-нибудь догадки о причинах подобной ситуации?

— Полагаю, она как-то связана с «Леопардом», — неуверенно сказал Эванс.

— Но капитан Обри не имеет никакого отношения к той позорной истории, когда обстреляли «Чезапик». Кораблем командовал совсем другой человек, а Обри в это время находился в пяти тысячах миль оттуда.

— Я не имел в виду ту историю. Нет. Похоже, это случилось, когда этим треклятым кораблем командовал именно он… Но простите, я не имею право ничего больше говорить. Да и сказать мне, в общем-то, нечего. Слышал только сплетни, что кто-то когда-то поставил под сомнение его поведение — по недоразумению, несомненно, — но капитана задержат до выяснения ситуации.