- Да, вы уже это проделали раз! - парировала Мира, видимо намекая на события 'Кризиса веры' и с достоинством встала, показывая, что она готова принять этот вызов.

  Она, нисколько не боялась демонстративной мощи этой боевой фурии. Хану уже помнил, те странные и еле заметные визуальные эффекты, которые сопровождали эту милую девушку в ее плохом настроении. Пространство вокруг нее, словно слегка искажалось, а воздух поплыл маревом, как над раскаленным асфальтом. Он бы нисколько не удивился, зажги она сейчас в своей руке фаейрбол.

  Инна же, выглядела сейчас очень величественно, грозно и как всегда уверенно. Ее красивый силуэт в обманчиво расслабленной, но грациозной позе, выглядел очень опасным и дышал внутренней силой. Стройная фигура с тонким рельефом мышечного корсета, делала ее похожей на свирепую предводительницу варварского племени из хорошего блокбастера. Для полноты образа, Инне не хватало сейчас, только леопардовой шкуры через плечо, рогатого шлема и холодного блеска зазубрин окровавленной глефы. Впрочем, он был полностью уверен, что эта девушка порвет на клочки любого, даже голыми руками.

  Хану инстинктивно отпрянул от линии огня между ними, успев удивленно подумать о том, насколько же прав был учитель. Прекрасные девочки, скорее бы сожгли эту гору дотла, чем отступили на шаг. И все это, было особенно поразительно в контрасте с проникновенной лекцией Нима. Такую отборную ненависть, видимо, можно было взрастить только в колбах генетиков и не за одно поколение. Впрочем, судя по исторической справке от наставника, у этих двух славных духовных традиций, на это вполне хватило бы времени.

  Кайзи же, словно спокойно принимающий смерть, самурай, остался на месте, не дрогнув ни одним лицевым мускулом. Он все равно не видел, куда ему бежать и уже хорошо зная обеих воительниц, видимо, посчитал это бессмысленным. Расчетная зона поражения была слишком велика для спасения.

  - Стоп-стоп! - торопливо закричал Хану, рефлекторно пригнувшись, - Вопросов больше не имею, потом разберемся, мы же находимся в храме!

  Немного поколебавшись, Инна снова бесшумно скользнула в свой сумрачный угол, а Мира с видимым усилием, словно с большим трудом, сейчас втягивала в себя что-то страшное и темное, что мигом ранее, уже начинало, буквально просачиваться из пор ее тела. Она нервно, но благодарно кивнув ему, с достоинством села на место. Видимо, понимание того, что они находятся в зале медитации, смогло предотвратить, казалось бы, неминуемую схватку.

  Повисла неловкая и вязкая тишина. Отдача от такого эмоционального взрыва, наверное, все же успешно добралась до какой-то части их мозга, которая, наконец, смогла сопоставить это столкновение льда и пламени, с контекстом слов учителя, наполнив его хотя бы тенью раскаяния. Возможно, даже Нима предполагал такую реакцию, но предпочел выпустить хотя бы часть этого раскаленного пара, чтобы не допустить спонтанной и уже не контролируемой эмоциональной реакции уже в менее священном для них обеих месте.

  Почтительное уважение и строгое соблюдение временных обетов во время ретрита, очевидно было воспитано у этих девушек с самого детства и имело для них сакральное значение и высшую ценность. Наверное, поэтому и был выбран именно ретритный центр. Других вариантов для того, чтобы все они могли остаться целыми и здоровыми, Хану себе сейчас не представлял.

  Поэтому, когда истекли эти опасные и непростые пять минут, разрешенные им для общения, все облегченно встали и разошлись, в полной мере осознавая, что они только что, возможно, спасли храм от хаоса и разрушения.

  На этот раз, Хану вынужденно засыпал один. Вымученный медитациями за этот день разум, мягко и бесшумно выскользнул из этого мира и он заснул.

   Хотя, мой гуру есть действительное воплощение будды, я думаю о нем как об обычном человеке.

   Я забываю доброту, с которой он дарует мне важнейшие наставления.

   Если он не дает мне то, что я хочу, я теряю веру.

   Я омрачаю самого себя, рассматривая его поведение сквозь сомнения.

   Гуру, думай обо мне! Скорее посмотри на меня с состраданием!

   Даруй мне свое благословение, чтобы моя преданность не уменьшалась, а возрастала.

   Хотя, мой ум - будда, я этого не осознаю.

   Хотя, мои мысли - это дхармакайя, я не постигаю это.

   Хотя, несотворенность является присущей, я не могу ее поддерживать.

   Хотя естественность - это мое собственное состояние, я в этом не убежден.

   Гуру, думай обо мне! Скорее посмотри на меня с состраданием!

   Даруй мне свое благословение, чтобы естественное осознавание было самоосвобождено.

   21

  Хану проснулся от внутреннего дискомфорта и почти физического ощущения тяжелого и недоброго взгляда. Было очень неудобно, как будто злобный и большой тролль, подвесил твое голое тело в гигантском пинцете и теперь, слегка поворачивая, пристально рассматривал его на предмет скрытых дефектов, чтобы решить какой из кулинарных рецептов использовать.

  Он еле разлепил заспанные глаза, еще даже не представляя, где сейчас находится и кто он такой. Обрывки сна причудливо мешались с реальностью. Но один крупный объект перед ним, сильно выбивался из общего ряда и только еще разогревающийся мозг, не сразу дал команду на фиксацию и фокус цели. Наконец, все получилось и расплывчатый силуэт обрел четкие очертания - это был Гридик. В Хану сейчас больно упирались немигающие и холодные рыбьи глаза директора.

  Слабо замычав, он перевернулся на бок к стене, чтобы спешно сменить кошмары утреннего сна на что-то более позитивное и жизнеутверждающее: 'На гибкую Инну в кружевном нижнем белье, залитую солнечным светом. А лучше и с нежною Мирой на мягкой траве, не скованной строгим обетом. Втроем мы пойдем наверх в небеса, и смеха рассыплются волны. В горячих объятиях жарких ночей шутить они будут фривольно...'.

  Этот утренний эротический псевдо-поэтический бред его полусонного воображения, мог бы о многом рассказать его психоаналитику, но тем не менее, никак не мог отрицать или отменить ту жестокую реальность, против которой сейчас так яростно протестовал его ум, пытаясь ее панически заместить этой милейшей и возбуждающей картинкой небольшого и сплоченного коллектива, в который унылый в своей жуткости Гридик, уже никак не вписывался.

  Тем не менее, он тут был, и с этим ничего нельзя было поделать. Очень хотелось бы знать способ стереть его из этой реальности и переписать ее заново. Уже только с Мирой и Инной, бесконечным звездным небом и брызгами восторга и счастья, охапками разбрасываемыми ими в друг друга. Или как делают все дети - просто спрятать голову под одеяло и подождать, пока это страшилище само не растает и не уберется обратно в свой платяной шкаф, из недр которого оно только что вылезло.

  - Собирайся, - скучно сказало чудовище, вставая со стула, с которого оно, все это время на него пялилось. - Мы скоро едем.

  Хану вышел из своего маленького жилища, словно списанного с домика кума Тыквы из сказки о Чипполино. Теперь эта крошечная избушка казалась милой, но уже очень далеким и призрачным сном в чудовищном контрасте с оцеплением людей в темной униформе с эмблемой белого лотоса, опутавшим липкой и гадкой черной паутиной все здания ретритного центра.

  'Принц Лимон', в исполнении Гридика, стоял в окружении своих боевиков рядом с дочерью. Инна, старательно избегая встретиться глазами с Хану, с окаменевшим лицом смотрела вниз на долину, где на границе леса, в облачках пара беспомощно сновали маленькие черные точки солдат.

  По ярким вспышкам пламени, столбам дыма в джунглях и изредка доносившемуся глухому звуку грохота взрывов, были отчетливо видны замысловатые петли траектории, с боем уходившей Миры.

  Хану услышал четкий доклад запыхавшегося командира отряда:

  - В ее доме было лишь чучело, сэр. Она не ночевала там. Мы теряем много людей.