Поскольку боги каждую ночь совершали чудо — наполняли глиняный кувшин водой, — мальчик был уверен в благополучном исходе своего паломничества. И чем больше мучил его голод, тем неутомимее предавался он мечтам и рисовал себе момент, когда сможет сказать небу, морю и Мире: «Я вижу, о, я вижу!».

Солнце жгло, и путь казался бесконечным. Иногда у Рамдхана появлялось чувство, будто Мира рядом, ему даже казалось, что он слышит ее шаги, когда молится Шиве. Прислушиваясь, он наклонял голову и тут же просил бога простить его за невнимательность. Он приписывал ее слабости, которая туманила его сознание, и не придавал значения аромату сандаловой коробочки, исходившему от глиняного кувшина.

Утром перед приходом в Бснарес произошло второе чудо, которое вселило в него новую надежду. Проснувшись, он нашел сушеную рыбу, съел ее с жадностью и поблагодарил богов за оказанную милость.

Чем ближе подходил Рамдхан к городу, тем больше народу попадалось ему на дороге. Мимо проезжали автомашины, велосипедисты, катились ручные тележки с гулко звенящей глиняной посудой, рикши, повозки с фруктами и овощами, запряженные быками, дрожки и автобусы. Все было, как тогда, когда он пришел с отцом на джутовую фабрику в Калькутту. Они жили неделями на берегу Хуглп под грязным одеялом вместо крыши. И однажды вечером отец не вернулся.

Рамдхан старался победить страх, пробужденый воспоминанием. Но что общего было между смертью отца на джутовой фабрике с паломничеством в Бенарес? Калькутта — гиблое место, а Бенарес — город, благословенный богами. С этими мыслями он дошел до Панч-Ганга-Гхат на берегу Ганга. Мальчик молился в храмах, стоявших на небольшом расстоянии друг от друга по обе стороны дороги, по которой шли паломники. Он часто поднимал взор к небу, которое пока еще было для пего темным, и наконец улегся у постоялого двора.

Шум предместья умолк, а Рамдхан никак не мог заснуть. Он пытался себе представить, что будет завтра, когда вокруг внезапно станет светло.

«О великие, вечные боги, о Шива! — шептал он. — Я всегда жил в темноте…» Неожиданно Рамдхан умолк, так как ясно почувствовал вблизи что-то живое. Что это — змея или кошка? Он поднялся, протянул руку к кувшину, дотронулся до него… и вдруг кувшин куда-то исчез. Мальчик услышал шаги, которые показались ему знакомыми.

— Мира! — воскликнул он. И еще раз: — Мира!

Но вечер оставался безмолвным, и в воздухе витал лишь аромат сандаловой коробочки. Рамдхан сначала испугался, но потом вспомнил, что отослал Миру в деревню, и стал просить богов, которые охраняли его от голода и жажды, о прощении. Но сомнение все же осталось, и, когда мальчик наконец заснул, ему приснилось, что он гуляет с Мирой по берегу моря. Это был праздник лунного затмения. Мира рассказывала ему о многочисленных плошках с маслом, которые подобно звездам плавали в море, чтобы изгнать черных демонов Раху и Кету, заслонивших луну.

Проснулся Рамдхан до восхода солнца. Он слышал шум Ганга и с ужасом думал о том, что решительный час настал. Он принял на себя невзгоды странствия, и боги дали ему пищу и воду. Правда, не очень много, но достаточно для того, чтобы не погибнуть.

Рука Рамдхана потянулась за кувшином с водой, но он не нашел его, поднялся и отправился в город. Он дал аромату сандаловой коробочки смутить себя, и боги наказали его за малодушие. Несмотря на это, мальчик не потерял веры, близость священной реки и пробуждающегося города ускорили его шаги. Сначала ему попадались только одиночки, стремившиеся к Гхатам, но потом их становилось все больше и больше, и когда он достиг широких ступеней, ведущих к реке, то оказался в середине толпы молящихся. Рамдхан вдыхал запах Площади сожжения, протискиваясь сквозь толпу паломников к первой ступени, которую омывала вода. Он забыл о голоде и жажде и, стоя со сложенными ладонями, обратил лицо на восток, ожидая восхода солнца. Он не испытывал сейчас ни страха, ни надежд. Все, чего он так страстно желал, вдруг сразу потеряло значение. По наступившей тишине мальчик понял, что на другом берегу взошло солнце. Вздох прошел по траве, потом все пришло в движение, толпа захватила Рамдхана и потащила вниз, к реке. Пытаясь найти опору в прибрежном песке, он погрузился в воду; невидящие глаза были широко открыты, когда священный поток равнодушно омыл его тело и он ощутил живительную прохладу воды на своей коже. Рамдхан окунулся еще раз, сложил руки на груди и в отчаянии уставился на восток.

«О всесильные боги, о могущественный Шива! — молил он. — Дайте мне свет! Возьмите мои руки, мои ноги, но дайте мне свет!»

Солнце поднималось все выше и выше, и на ступенях Ганга все вошло в обычную колею. Утренняя молитва сотен тысяч окончилась, и только Рамдхан еще стоял в воде, умоляя богов, чтобы они подарили ему хоть самый слабый свет, который озарил бы сгустившуюся над ним тьму. Лишь около полудня он окончательно потерял надежду. Вокруг все было темно. Рамдхан ничего не видел и, наверное, не увидит никогда.

Шатаясь от слабости, вышел он из воды и сел на камень; мальчика охватила тоска по соленым водам моря, по шуму прибоя, по запаху рыбы в деревне на дюнах. Родина была так далеко, как небо, и он боялся, что никогда не дойдет до дома.

Однако мысли эти придали ему силы. Мальчик быстро поднялся на ноги и начал новое странствие. В душе он надеялся, что боги оградят его от голодной смерти. Он вспоминал также о вчерашнем вечере, когда решил было, что Мира рядом, но потом убедился в своей ошибке.

Чем больше его мучили голод и жажда, тем больше разыгрывалось его воображение. Он уже не останавливался для молитвы перед каждым изображением бога и продвигался поэтому быстрее. Под вечер он достиг деревни, в которой колодец высох, и улегся спать на растрескавшейся земле.

Когда Рамдхан проснулся, он услышал крики продавца воды, который ехал по деревне на повозке, запряженной быками. Мальчик поднялся и, как обычно, ощупал землю. Его руки ощутили глиняный кувшин, рядом лежали кусок хлеба и сушеная рыба. Когда Рамдхан приложил кувшин к губам, то заметил, что он наполнен тепловатой водой, которую, видимо, набирали из заболоченного пруда. Несмотря на это, он утолил страшную жажду и, после того как поел и попил, почувствовал себя окрепшим.

Рамдхан поблагодарил богов за новый знак их милости и побрел с кувшином в руках дальше. В последующие дни и недели дары богов все скудели, их едва хватало, чтобы он не умер с голоду. Сушеной рыбы давно уже не было, а вода в кувшине чуть покрывала дно.

Голод и жажда обостряли фантазию Рамдхана, и воспоминания о незначительных происшествиях на морском берегу превращались в чудесные события.

Голод и жажда изменили шаги Миры, и Рамдхан не мог больше улавливать ее присутствие, хотя она все время плелась рядом или часами сидела на корточках против него, как в тот вечер, когда выменяла свою сандаловую коробочку на кусок хлеба. Мира приняла свою смерть безмолвно. Она была так слаба, что не смогла даже шепотом произнести имя Рамдхана.

Когда скудные дары богов иссякли, Рамдхан находился в трех днях пути от родной деревни. Солнце налило вовсю, люди стонали от голода и жажды. Рамдхан обменял у нищего монаха глиняный кувшин на миску риса и глоток воды. Крестьянин подвез его на тачке до соседней деревни.

Вечером Рамдхан с трудом взобрался на песчаную гору. Он слышал шум прибоя и чувствовал запах деревни. Несколько молодых женщин, направляясь утром к колодцу, нашли его между дюнами. Они поставили свои кувшины, донесли Рамдхана до хижины брата и дали поесть и попить.

Скоро Рамдхан пришел в себя. Он все время удивлялся, почему не приходит Мира. Или она уже была здесь и ушла за едой? По голосам он слышал, что вокруг него собрались все жители деревни. Они расспрашивали его о путешествии, но избегали упоминать имя Миры. Рамдхан прислушивался к каждому шагу, к каждому голосу. И вдруг он припомнил аромат сандаловой коробочки.

— Где Мира? — спросил мальчик в страхе.

Стало тихо, ничего не было слышно, кроме шума прибоя и тишины. Все было, как и тысячу лет назад. С наступлением темноты возвратились домой рыбаки. Они ушли в свои хижины и смотрели на женщин, которые готовили на очаге рыбу.