— А, чепуха, — пробормотал я. — Наверное, у меня просто шарики за ролики заехали.

— Ничего подобного, — живо возразил он. — Ты дал мне возможность взглянуть на мир гораздо яснее, чем я делал это прежде.

— Я?!

Он кивнул.

— Я позвонил отцу и сказал, что прощаю его.

У меня в голове была полная каша. Очевидно, и выражение лица соответствующее.

— Ты в самом деле ничего не помнишь? — спросил он.

Я покачал головой.

— Ты ловил попутку на бульваре Голливуд…

В мозгах у меня внезапно что-то щелкнуло:

— Серебристо-голубой «роллс» с откидным верхом?

— Да. Я остановился, чтобы подобрать тебя, и мы разговорились. Я предложил отвезти тебя до самого дома, но ты сказал, что там такую машину обязательно обворуют. Поэтому мы поставили ее в гараж за несколько кварталов.

Я постепенно стал припоминать события прошлой ночи. Мы заглянули в винный магазинчик, где он заплатил за несколько бутылок вина, потом отправились в мою квартиру и долго разговаривали. В основном об его отце, который никак не мог смириться с тем, что его сын «голубой». И еще он постоянно прятал его существование от своей паствы. В конце концов преподобный Сэм Гэннон был знаменит так же, как Билл Грахам, Орал Робертс и Кэтрин Кульман вместе взятые. Чуть ли не каждую неделю он возникал на телевизионных экранах, вещая миру, что Господь исцеляет все. Однако даже сам Господь был бы не в силах исправить своего сына. Во всяком случае, Иисус поступал по-своему и сам расплачивался за последствия своего поведения. Кажется, именно это я сказал в ту ночь парню, посоветовав передать мои слова отцу. Вспомнил я и кое-что еще. Мы только разговаривали. Мы не трахались.

— О’кей, Бобби, — бросил я, внезапно припомнив имя парня, — теперь знаю.

— Прекрасно, — улыбнулся он. — Тогда отдыхайте, пока я управлюсь с обедом.

— Мы, кажется, собирались поговорить?

Он кивнул и добавил:

— После обеда.

Я обернулся к Верите, которая все это время не спускала с нас глаз:

— Зря мы кололись. Я с ним не спал.

В ее взгляде явно промелькнуло облегчение.

— Что же, это доказывает только одно: Лонегану все-таки известно не все.

Я плюхнулся на диван и потянулся за сигаретой.

Верита осталась стоять.

— Лонеган будет не в восторге, — сказала она, глядя на меня сверху вниз.

— Чихать.

— Чихом не отделаешься. Он упрям и обычно добивается своего.

— Только не в этот раз.

Ее глаза стали озабоченными.

— Ты еще услышишь о нем.

Она была права. Мы еще обедали, когда раздался стук в дверь. Я дернулся, чтобы подняться.

— Допивай кофе, — сказал Бобби и пошел открывать. За его плечом появилась фигура Инкассатора.

Он протиснулся внутрь, отпихнув мальчишку, и оценивающим взглядом окинул обстановку.

— Наслаждаешься?

— Пытаюсь.

— Лонеган хочет тебя видеть.

— О’кей. Скажи ему, что я загляну попозже.

— Он хочет тебя видеть немедленно.

— К чему такая гонка? Нам не о чем говорить. Кроме того, я еще не кончил обедать.

Я не столько увидел, сколько почувствовал его движение. Конечно, семь лет назад, в качестве «зеленого берета», мне приходилось действовать и быстрее, однако, вопреки ожиданиям Инкассатора, улиткой я еще не стал. Колено и локоть взметнулись одновременно, причем колено угодило ему как раз по яйцам, а локоть заехал в адамово яблоко. Инкассатор захрипел и рухнул на колени, затем медленно перекатился на спину с выпученными глазами и голубовато-серой рожей. Широко открытый рот хватал воздух, а руки судорожно сжимали гениталии.

Я смотрел на него сверху вниз. Спустя некоторое время его лицо стало приобретать свой натуральный черный цвет. Тогда, не вставая со стула, я взял разделочный нож, приставил кончик к его горлу, а другой рукой расстегнул жакет и извлек из поясной кобуры его пушку. Тем временем Инкассатор немного отдышался.

— Не люблю, когда меня торопят. Я сказал, что загляну попозже.

Инкассатор покосился на нож у горла. Из-за все еще открытой двери раздался голос Лонегана:

— Ну как, Гарис, тебе теперь лучше?

Лонеган вошел в комнату с хитрым выражением на бледном лице. Его глаза за стеклами в золотой оправе были прищурены. Телохранитель не отставал от него ни на шаг.

— Ты уже взял верх. Можешь отпустить его.

Я распрямился и положил нож на стол. Наши с Лонеганом взоры скрестились.

— Тебе передали?

Он кивнул.

— Меня эта газета не интересует. Какой смысл покупать обанкротившееся издание? Чтобы самому разориться?

— Ты прав.

Я промолчал.

— Если бы ты заключил эту сделку, я бы вышел из игры. Не выношу тупости.

— Так чего тебе надо?

— Ты возьмешься за эту газету, если получишь ее чистенькой от всяких денежных претензий?

Я покосился на Вериту. Девушка слегка кивнула.

— Да.

— Но тебе все равно придется получить кредит на текущие расходы.

Прежде чем я успел открыть рот, Верита выпалила:

— Это возможно лишь в том случае, если он получит двадцать процентов с рекламы.

— У тебя въедливый бухгалтер, — заметил Лонеган. — Хорошо. Двадцать процентов.

Я посмотрел на Вериту.

— Двадцати процентов нам хватит, — сказала она. — Но в обрез.

— Дай мне подумать. Я сообщу о своем решении завтра утром.

— Немедленно, — жестко сказал Лонеган.

Я напряженно заворочал мозгами. Даже если газета свободна от всяких денежных претензий, какого фига я понимаю в этом деле?

— Дрейфишь, Гарис? Все большие проекты выпуска своей стряпни в свет предстают иначе, когда доходит до кармана?

Я по-прежнему молчал.

— Твой отец, по крайней мере, попытался, хоть кишка оказалась тонка. А твоих кишок, похоже, не хватает даже на то, чтобы начать, — ледяным голосом проронил Лонеган.

Этот голос я знал с детства. В нем сквозило сдержанное презрение ко всем и вся. Я рассердился. Не позволю впутать себя в дело, к которому не готов, пусть хоть охрипнет!

— Мне нужна помощь. Профессиональная помощь. Перски останется в пределах досягаемости?

— Если он тебе понадобится.

— Мне нужен художественный директор, репортеры, фотографы.

— Существуют службы, дающие их на прокат. Тебе вовсе не обязательно чересчур расширять собственную ведомость по зарплате.

— Ты прикинула, сколько экземпляров нужно продать, чтобы удержаться на плаву? — поинтересовался я у Вериты.

— Около пятидесяти тысяч. Только учти, что за этот листок никто еще не заплатил ни гроша.

— Знаю. Но у меня будет нечто совсем иное. Я не хочу упускать шанс подзаработать.

Лонеган неожиданно улыбнулся. На секунду мне даже показалось, что у него есть чувство юмора.

— Гарис, да ты, похоже, повзрослел. Первый раз слышу, чтобы ты заинтересовался деньгами.

— А в чем дело, дядя Джон? Лично тебе, кажется, деньги жить не мешают.

— Они могут помешать тебе.

— Посмотрим.

— Выходит, договорились?

Я кивнул, затем нагнулся и помог Инкассатору встать. Отдал ему пушку. Он взял.

— Извини, — сказал я. — Резкие движения меня нервируют.

Он проворчал что-то неразборчивое.

— Горло поболит пару дней, — продолжил я, — но ничего страшного. Пополощи его теплой соленой водой, и все пройдет.

— Пошли, Билл, — бросил Лонеган, направляясь к двери. — Дай этим милым людям закончить обед.

С порога он обернулся:

— Завтра в одиннадцать часов утра в моем офисе на Беверли-Хиллз.

— Я буду.

— Спокойной ночи, Гарис.

— Спокойной ночи, дядя Джон.

Когда дверь закрылась, я сказал Верите:

— Похоже, мы начали издательское дело.

Она промолчала.

— Ты, конечно, меня не бросишь.

— Но моя работа…

— Я предлагаю тебе лучшую. У тебя появляется возможность делать то, чему ты училась. Кроме того, ты мне нужна. Тебе прекрасно известно, что я не бизнесмен.

Она молча смерила меня взглядом.

— Пока я могу взять отпуск, а там посмотрим.

— Идет. Во всяком случае, что бы ни случилось с моей задницей, твоя при этом не пострадает.